Взглянув на папку в руках Зубатова, министр недовольно поморщился:

– Опять вы Сергей Васильевич со своими реформами. Полно вам сударь либерализмом заниматься, лучше работайте.

– Ваше высокопревосходительство речь идёт о воспитании рабочих в духе…

– Воспитанием покорности среди рабочих с успехом занимаются казаки своими нагайками, – прервал Плеве, – хороши в этом деле так же розги. Будьте добры голубчик, избавьте меня от чтения ваших прожектов. Я вас больше не задерживаю.

Зубатов поклонился и вышел из кабинета министра.

«С этим человеком совершенно невозможно работать! – думал он, выходя из приёмной Плеве. Сергей Васильевич шагал по коридорам министерства и размышлял: – От него вреда больше, чем от десятка бомбистов».

Ещё в 1896 году, работая в Московском охранном отделении полиции, Зубатов, занимаясь делом социал-демократической организацией «Московский рабочий союз», и допрашивая членов этой организации, разделил их на две группы. В первой были интеллигенты – революционеры, и они прекрасно осознавали, за что их арестовали. Вторая группа состояла из рабочих, которые никак не могли понять, в чём их вина, ведь они лишь читали книжки.

Зубатов стал изучать их литературу и выяснил, что часть русских революционеров взяла за основу учение германских социал-демократов. Смысл его был в тесном увязывании политической теории о революции с экономическими нуждами рабочих, Зубатов вмиг оценил всю опасность этого учения. Он понял, одними репрессиями здесь ничего не добиться. Репрессивные меры хороши для кучки народовольцев, которые никак не связанны с народом. Достаточно их пересажать и всё. Но если учение немцев Маркса и Энгельса попадёт в среду рабочих, и будет воспринято ими, то это крах для Российской империи.

Придя к таким выводам, Зубатов нашёл единственный выход, не допустить интеллигентов из среды социал-демократов в рабочую среду. Сделать это можно только одним путём – сама власть должна заниматься экономическими нуждами рабочих.

Зубатов подал разъяснительную записку на имя обер-полицмейстера Москвы генерала Трепова, тот обратился за поддержкой к генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу, который идеи Зубатова одобрил. После чего, Сергей Васильевич организовал в Москве несколько рабочих кружков. Когда Зубатов был переведён в Петербург, министр Плеве к его идеям отнёсся отрицательно.

Из министерства Зубатов шёл пешком. Здание, где располагался Департамент полиции, так же было на набережной Фонтанки. Едва он вошёл к себе в кабинет, как секретарь доложил, что к нему на приём просится старший помощник делопроизводителя Менщиков.

Как только Зубатов вступил в должность управляющего Особым отделом, он, пользуясь поддержкой директора Департамента полиции Лопухина, преобразовал свой отдел, учредив два подотдела, именуемые «стол». «Первый стол», предназначался для руководства всеми территориальными Охранными отделениями полиции. В нём осуществлялись сбор и систематизация информации, полученной с мест. Руководил этим «столом» коллежский асессор¹² Менщиков. Здесь собиралась и анализировалась информация на всех членов революционных организаций. Чиновники этого «стола» вели особую картотеку по революционным организациям Российской империи, осуществляли координацию между Охранными отделениями полиции и Губернскими жандармскими управлениями. Вели дела на тайных информаторов полиции.

«Стол номер два» – служба наружного наблюдения. Состоял он из отряда филеров¹³, а так же особого «Летучего отряда филеров», куда входили лучшие агенты. Они наблюдали за интересующими Департамент полиции людьми по всей Российской империи, и за границей. Руководителем этого «стола» был коллежский асессор Евстратий Медников.

Менщиков и Медников работали с Зубатовым ещё в Москве.

– Слушаю вас Леонид Петрович.

– Тут Сергей Васильевич казус произошёл, – как всегда неторопливо начал свою речь Менщиков, – зная вашу любовь к приобретательству агентуры, нашёл я интересного человечка. Это некий Малиновский Роман¹⁴, который ныне служит в лейб-гвардии Измайловском полку.

– Чем же вас заинтересовал этот Малиновский?

– Любопытная бумага пришла из Варшавского Охранного отделения полиции, – Менщиков порылся в своей папке и нашёл нужный лист, – этот Малиновский осуждался за кражу и один раз даже бежал из тюрьмы.

– Чем нам может быть интересен обычный уголовник?! – удивился Зубатов.

– Я было, так же подумал, да взгляд мой зацепился за донесение тайного агента Варшавского Охранного отделения полиции Валуйко. Тот доносит, что в частной беседе Малиновский как-то сказал: « Рождён я для больших дел, а вынужден воровать хлеб для своего пропитания».

– Этот самый Малиновский замечен в связях с революционерами?

– В Варшавском Охранном отделении полиции на него ничего нет, – Менщиков захлопнул свою папку, – он чист, как белый лист бумаги. Пиши на нём какую угодно поэму. Под вашим руководством в среде революционеров, он и взрасти сможет.

– С нижними чинами сложно работать, – развёл руками Зубатов, – их практически не выпускают из казарм.

– Эх, Сергей Васильевич, вот она узость наша! – усмехнулся Меньщиков. Он поправил листы в своей папке: – Ведь социалисты сейчас и среди господ офицеров попадаются, чего уж о нижних чинах говорить. А мы всё никак не сподобимся в армейских кругах агентуру завести. Профукаем так армию.

– Правы вы Леонид Петрович, – задумчиво заметил Зубатов, – нужно начать работать с этим Малиновским.

– Вас-то Сергей Васильевич я быстро убедил, – засмеялся Менщиков, – а вот с начальником Московского Охранного отделения полиции ротмистром Ротко обрезался. Едва заикнулся о вербовке Малиновского, как тот сразу заявил, что полицейский надзор в армии не допустим. Оно и понятно, Ротко как-никак бывший армейский офицер, а там господа офицеры презирают жандармов. Даже руки им при встрече не подают, вот и не хочет Василий Васильевич лишний раз с офицерами связываться.

Ротко был учеником Зубатова, и Московское Охранное отделение он возглавил по протекции Сергея Васильевича. Хоть Ротко и жандарм, но всё же бывший офицер, и коробит его от того, что полиция в армии хочет иметь свою агентуру.

– Не будем Василия Васильевича по этому поводу тревожить, – решил Зубатов, – сами управимся.

«Нельзя допускать, чтобы нас давили как рабов, нельзя допускать, чтобы нашу кровь проливали как воду».

Из письма Егора Дулебова, объяснявшего его решение убить Уфимского генерал-губернатора Богдановича.

В ясный, морозный, мартовский день, по заснеженной дороге скользили ямщицкие сани в сопровождении полусотни казаков. Это по казённой надобности ехал уездный исправник¹⁵ Николай Анисимович Ключников, весёлый, крепенький господин лет сорока. Компанию ему составил Сергей Митрофанович Мещеряков, податный инспектор¹⁶, болезненного вида, сухощавый, молодой человек, двадцати пяти лет, в пенсне и с бородкой клинышком, какие любят носить земские доктора.

Дело этим господам предстояло хлопотное и малоприятное – изъятие недоимок в деревне Ярославка. По этой причине и сопровождает их полусотня бородатых казачков. Сергей Николаевич в прошлом году после окончания курса в Московском университете¹⁷, получил место в податной палате Уфимской губернии.

Ключников стал уездным исправником недавно. Должности своей он был отнюдь не рад. Раньше Ключников служил становым приставом¹⁸, поддерживал порядок в своём стане, куда входило три волости, и забот не знал. Именно из-за таких мероприятий, какое им сегодня надлежало произвести, и не хотел Николай Анисимович становиться исправником, но начальство возражений его не пожелало слушать.