– Вам Егор просто необходимо научиться стрелять, – говорил ему Михаил Гоц, – завтра мой младший брат Авраам зайдёт за вами. Он отведёт вас к нашему инструктору товарищу Дмитрию.
После нескольких неудачных террористических актов, которые сорвались из-за неумения боевиков обращаться с оружием, Евно Азеф предложил наладить в Женеве курсы боевой подготовки. Инструктором этих курсов назначили Дмитрия Хилкова.
Занятный это был персонаж в русской истории – Дмитрий Александрович Хилков. Аристократ, крупный землевладелец, командир казачьего полка. В сорок лет он увлекся толстовским учением, и раздал все свои земли крестьянам. Тёща заявила, что Хилков сумасшедший, она пытается опротестовать решение Хилкова о безвозмездной раздаче земли крестьянам. Так же она обвиняла Дмитрия в том, что он «воспитывает своих детей в духе противном православной церкви».
Святейший Синод совместно с Департаментом полиции в 1898 году лишают Хилкова родительских прав и высылают за границу. Тот поселился в Швейцарии, в городке Онэ. Здесь Хилков порывает с «непротивленцами-толстовцами», и увлекается идеями социалистов-революционеров. Он сближается с Михаилом Гоцем. Хилков метнулся от учения графа Льва Николаевича Толстова о «непротивлении злу насилиям» к идеям террора. Он начинает обучать боевиков-эсеров военному делу.
В 1905 году Хилков едет в Россию и пытается организовать партизанское движение в Приднепровье. Но лидер партии эсеров Виктор Чернов объявляет «партизанщину Хилкова, дорогостоящим удовольствием для партии». Дмитрия лишают финансовой поддержки, а без неё он сделать ничего не мог. Потерпев фиаско с партизанской войной, Хилков возвращается в Женеву. Он публично рвёт с эсерами, и вообще с революцией. До 1914 года живёт тихо и неприметно. Когда начинается первая мировая война, Хилков пишет письмо лично императору Николаю II, с которым дружил в юные годы. Он просит царя разрешить ему принять участие в защите Родины. По личному распоряжению императора, Хилкова принимают на службу, и дают ему тот самый казачий полк, которым он ранее командовал. Дмитрий Хилков погибнет в самом начале войны, ведя в атаку казачью лаву.49 Впрочем, мы дорогой читатель забежали далеко вперёд, давайте вернёмся на авеню Май.
Как было условлено с Михаилом Гоцем, на следующий день в десять часов утра Авраам Гоц пришёл к Егору. Они вышли в коридор из комнаты Дулебова, и столкнулись с маленьким, приземистым господином с бородкой клинышком. Одет он был в поношенный костюм и кепку, (в таких кепках любили ходить местные мастеровые). Этот господин как раз вышел из комнаты, которая была напротив Дулебовской.
– Батюшки Владимир Ильич! – всплеснул руками Авраам. Он поздоровался за руку и спросил: – Давно ли изволили приехать из Лондона?
– Вторую неделю, – слегка картавя, ответил Владимир Ильич.
– Ну что ж, желаю успехов в Женеве, – улыбнулся Авраам Гоц, и они с Егором направились к лестнице.
– Это Ульянов, – пояснил Гоц уже на улице, – он социал-демократ и пользуется большим авторитетом в своей партии.
– Какой-то он потасканный, – ответил Егор.
– Эх, брат, дело не в костюме, а в голове! – рассмеялся Гоц. Он продолжил уже серьезно: – Ульянов умнейший человек. Только социал-демократы не добьются своих целей. С царизмом не статейками нужно бороться, а револьверами.
Егор и Авраам шагали по авеню Май, а Владимир Ильич Ульянов вышел на улицу и направился в другую сторону. Он пошёл на улицу Рю де Каруж, или как её звали русские эмигранты: «Каружка». Здесь жило много русских студентов обучающихся в женевском университете. Дом 91-93 на этой улице занимала колония социал-демократов, жили семьями Бонч-Бруевичи, Лепешинские, Ильины и другие эсдеки. Лепешинские открыли общественную столовую на первом этаже дома, тут можно было сравнительно дёшево пообедать. Эта столовая была организованна для русских революционеров, у которых было негусто с деньгами.
В ней Ульянов, сидя в компании Владимира Бонч-Бруевича, супругов Пантелеймона и Ольги Лепешинских, Якова Житомирского, пожаловался о разногласиях с Плехановым и Мартовым.
– Мы с Мартовым ещё в Лондоне сцепились, – говорил Владимир Ильич, помешивая чай ложечкой, – там без Плеханова, он со мной справиться не мог, вот и настоял на переводе редакции газеты «Искра» из Лондона в Женеву.
Владимир Ильич отпил чай и продолжил:
– Очень я сожалею, что поддался Мартову в этом вопросе. Ничего хорошего я в Женеве не вижу. От постоянной нервотрёпки, я лишь болячками покрылся. Наденька50 , по совету Алексеева51, смазала мне плечи и руки йодом, однако это мало помогает,– Ульянов поставил чашку с чаем на стол, – прескверное это дело товарищи, драка между своими. Сегодня у меня встреча с Мартовым и Плехановым в кафе «Хандерверха». Будем договариваться о проведение съезда. Пусть партия рассудит наш спор.
Настоящей фамилией Юлия Мартова была Цедербаум. Ещё в 1895 году он вместе с Владимиром Ульяновым создал «Петербургский Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Одновременно они и эмигрировали из России. В то время Ульянов ещё не стал Лениным, и были они с Мартовым большими друзьями. В 1902 году Мартов и Ульянов из Мюнхена перебрались в Лондон. Здесь они создали газету «Искра» для пропаганды идей марксизма среди рабочих России. Газета печаталась в типографии британских социал-демократов. В Лондоне Ульянов опубликовал брошюру «Что делать». Её он подписал псевдонимом Н. Ленин.
В этой книжке Ленин утверждал, что в России, в условиях самодержавного строя, социал-демократическая партия должна быть строго законспирирована, с жёсткой партийной дисциплиной. Только такая партия сможет подготовить и провести вооружённое восстание в России. Мартов усмотрел в этом наполеоновские замашки Ульянова-Ленина. Он считал, что в партии должно быть больше демократии. Так же Мартов был ярым противником вооружённого восстания. Он настаивал, что Россия, как учил Карл Маркс, должна пройти все стадии: царизм сменит буржуазная демократия, и уже потом пролетарская революция. Это пока были чисто теоритические разногласия, и Ульянов с Мартовым обратились за разрешением своего спора к старейшему русскому марксисту – Георгию Валентиновичу Плеханову. Тот вначале принял позицию Ленина, но потом «качнулся» в сторону Мартова. Вот тогда-то в кафе на авеню Май, и было принято окончательное решение о проведении съезда партии.
Узнав об этом, Яков Житомирский поспешил на улицу Гренвель. В этот момент он очень боялся попасться на глаза своим знакомым. Оно и понятно, здесь находилось консульство Российской империи, а в подвале дома размещалось швейцарское отделение Парижского центра заграничной агентуры Департамента полиции.
В 1897 году Житомирский учился на медицинском факультете Берлинского университета, он был завербован полицией Берлина. В Германии агентуру Департамента полиции Российской империи возглавлял Аркадий Гартинг. Вечерами он частенько играл в карты с полицай-президентом Берлина Карлом Краузе. Гартинг неизменно проигрывал Краузе в карты, чему скуповатый как все немцы, главный полицейский Берлина был рад. Краузе после очередного такого выигрыша, уступил ему своего агента Житомирского. Тот нацелил Якова информировать Департамент полиции о русских социал-демократах, живущих в Берлине. Яков Житомирский близко сошёлся с Владимиром Ульяновым. Последнему, импонировало в Якове то обстоятельство, что он никогда не спорил с ним, неизменно принимая точку зрения Ульянова. Со временем, Житомирский перебрался в Женеву вслед за Ульяновым, и информировал Гартинга обо всех планах социал-демократов. Узнав о проведении съезда РСДРП, Гардингу следовало провести необходимые мероприятия, для чего нужно было выехать в Будапешт.
Аркадию Гартингу не нравился этот город с его унылыми и чопорными обитателями. Так же он никак не мог понять выражение «Голубой Дунай». В различные времена года он с мостов Сеченьи52 или Маргит53 смотрел на упругие волны Дуная, и всегда они были серо-зелёного цвета. Однако все эти наблюдения за водами Дуная, привели Гартинга к неожиданному открытию: мост Сеченьи как две капли воды походил на Николаевский мост в Киеве. Не знал Гартинг, что киевский мост в 1850 году строился по проекту моста Сеченьи.
