Он неспешно изучил надворные постройки, заглянул в оба флигеля, поглазел на огромную ель, выросшую у правой стены дома, зашел на застекленную веранду, стараясь представить себе, как этот дом должен был выглядеть накануне Рождества два века назад, когда здание окружал тяжелый кованый забор, а над воротами виднелась готическая надпись «Бог есть любовь». В голову не пришла ни одна стоящая идея и, в конце концов, Доминик понял, что зверски замерз. Он выбросил сигарету и поспешил в дом. К моменту его возвращения Лилли как раз должна была проснуться.

День клонился к полудню, когда Доминик наконец-то навел сносный порядок в своем кабинете, и комната приобрела более-менее приличный вид. Возможно, все дело было во вчерашней усталости, а быть может, в совсем другом освещении, ведь теперь через широкие окна стелился ровный белый свет, но результат работы ему даже понравился. Единственное, что портило впечатление, так это убогие картины, поэтому Доминик снял их все до одной. Вышло еще более удручающе: мрачные голые стены не прибавляли уюта. Не исправили ситуацию и развешанные совместные фотографии – или их было слишком мало, или пафос кабинета требовал более серьезных решений, так что над интерьером следовало еще подумать. Не найдя ничего лучше, он присоединился к Лилли, разбирающей последние чемоданы в своей комнате. Дом начинал нравиться Доминику по мере появления в его стенах знакомых и дорогих сердцу вещей, которые они прихватили из Дрездена с собой. Так что, когда последнее покрывало легло на кровать, а тяжелые портьеры, которые укрывали окна, сменили легкие прямые шторы, Доминик признался себе, что вчера немного перегнул палку, и их новый дом совсем неплох. Впрочем, при дневном свете многие проблемы решаются сами собой.

Спальню они привели в порядок совместными усилиями, передвинув кровати и сменив тяжелые портьеры на легкие шторы. Единственное, что вгоняло в тоску – это покрашенные в зеленый цвет голые стены да пара дешевых пейзажей, и Доминик решил заняться ремонтом в ближайшем будущем.

Первую небольшую прогулку они совершили через несколько часов, когда снег, казалось, устал осыпаться на землю из разорванной небесной перины, а ветер стал тише завывать в высоких черных кронах. Лилли тогда предложила прогуляться вокруг дома, развеяться и взглянуть на окрестности при свете дня, чему Доминик был даже рад.

Не смотря на то, что двор был завален снегом, и иногда сугробы доставали до колен, им удалось отыскать прямую дорожку вдоль правого крыла, откуда открывался чудесный вид на прилегающий парк. «Мы словно маленькие дети, которые приехали на каникулы к дальним зажиточным родственникам, – подумал Доминик, обнимая Лилли за талию, – У этих родственников шикарный дом, полный шкафов и скелетов, в которые запрещено заглядывать, а в подвале, наверняка, целая гора сокровищ. Или мертвецов, как было в одной из книг Виктора Венцеля».

К концу часа, когда ветер стих почти окончательно, а снег, напротив, ударил с прежней силой, Доминик взобрался на небольшую возвышенность, образованную двумя здоровенными валунами, привалившимися друг другу, Лилли же больше интересовал внутренний двор. Немного дальше, с вершины холма, поросшего жесткими облетевшими кустами, был виден заснувший в зимней стуже старый городок Глекнер, перемигивающийся фонарями и окнами далеких домов. Доминик подумал, что его вчерашние тревоги не слишком-то себя оправдали. Пусть дом и находится на окраине, добраться до жилой части города не составит большого труда даже пешком – часа ходьбы вполне хватит, чтобы выбраться на оживленную трассу, а оттуда, учитывая размеры Глекнера, и до центра рукой подать. На какое-мгновение ему стало неловко за вчерашний тон разговора с Бергманом, но обдумать эту идею он так и не успел.

–Эй, Доми, подойди-ка сюда. Ты должен это увидеть.

–Что, милая? О чем это ты?

–Просто подойди сюда, Доминик.

Лилли ждала его возле здоровенной ели, которую Доминик заприметил еще сегодня утром, решив, во что бы то ни стало нарядить ее на Рождество. Прямо возле правой стены дома, примыкая к одной из бесконечных комнат, среди наваленных за последние дни сугробов виднелся ровный квадрат расчищенной от снега земли. Снег убирали так тщательно, что в глаза бросалась промерзшая земля и редкие кустики травы, облепленные льдом и снежинками. Доминик присвистнул, потер подбородок, взглянул на супругу, задумчиво разглядывающую ровный квадрат.

–Как думаешь, Доми, что это?

–Понятия не имею, – отозвался Лоренц смущенно, и не солгал, – Наверное, пока мы были дома, утром, ребята Бергмана занимались своей работой, решив нас не беспокоить. Помнишь, он вчера говорил, что ремонт еще не закончен. Может, строителям понадобилось место под склад. Или хранилище…

–Доминик, в этом здании сорок с чем-то комнат, из которых мы занимаем только три, – сухо произнесла Лилли, и Лоренц понял, что его супруга нервничает. Иначе так официально его никогда не называла, – И ты думаешь, им проще расчистить место за домом, прямо в разгар снегопада, чтобы стаскивать сюда строительный мусор, чем организовать хранилище внутри?

Доминик пожал плечами и сконфужено умолк. Он подошел ближе, опустился на одно колено, покачал головой:

– Черт, да здесь, будто все по линейке вымеряли. С ума сойти.

–Знаешь, Доми, я хочу, чтобы ты поговорил с этим Бергманом. Не знаю, как тебе, но мне уж точно не нравится то, что по участку того дома, где мы живем, ходит любой желающий. Мало того, что здесь нет ни ограды, ни забора, так они еще имеют наглость приходить без спроса, – голос Лилли становился резким, в нем слышались металлические нотки, которых Доминик не выносил, – Если нам предстоит провести здесь не меньше полугода, нужно подумать о том, как обезопасить свою семью, разве нет?

–Ты полностью права, дорогая, – механически согласился Доминик. Он поднялся на ноги, шагами измерил стороны квадрата, прикинул в уме цифры и покачал головой:

–Не скажу точнее, но здесь где-то шестьдесят квадратных метров. Ума не приложу, зачем ребятам Бергмана понадобилась такая площадка. Но, когда вернемся домой, я ему позвоню. Не переживай, милая.

–Пройдет еще немного времени, и они будут ходить у нас по дому, – хмуро сказала Лилли, беря мужа за руку, – Знаешь, Доми, думаю, что нам хватит прогулок на сегодня. Ветер усиливается. И мне здесь неуютно.

Первый звонок с мобильного телефона был совершен в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Сам телефон весил почти килограмм, и разряжал свою полную батарею за полчаса даже без интенсивного использования. Доминик с неприязнью покосился на мобильник в руке, искреннее жалея, что времена без сотовой связи так давно миновали. Тогда это спасало людей от многих проблем, кстати говоря.

Визитная карточка была выбита на самой дешевой глянцевой бумаге. Крупными буквами, с невероятным официозом значилось: «Господин Эмиль Бергман», а немного ниже, набрано шрифтом поменьше: «Отдел земельных и имущественных вопросов. Часы работы 8.00-18.00». Дальше располагался номер телефона, и сразу под ним было отпечатано: «Корпорация «У.М.Е.Р» Наше единство ведет к процветанию всего мира». Скромно, но со вкусом.

Доминику всегда нравилась эта аббревиатура, расшифровывающаяся просто и незамысловато: Управление Международного Естественного Развития. Была какая-то замечательная ирония в этих четырех заглавных буквах. Да и полное название собственной должности вызывало у него улыбку: «Уполномоченный представитель У.М.Е.Р. по делам с общественностью». Звучало мрачно, но забавно.

Доминик сидел за столом в своем кабинете, откинувшись на спинку кресла. В правой руке он держал мобильный телефон, слушая один за другим унылые гудки, в левой сжимал визитную карточку, постукивая углом о край пепельницы. Голая стена напротив портила настроение. Как и ряд безвкусных картин, выставленных у двери.