Таким образом, рефлексия нуждается в некоторого рода обоснованности[83].

Когда встает вопрос «зачем?», нам нужен убедительный ответ. Нам необходимо подтверждение наших действий, даже если мы проанализировали их. Именно здесь кроется источник нашей потребности в смысле. Как рефлексирующим существам, нам необходимо чувствовать, что в наших действиях есть смысл, что за ними стоит причина или цель и что они тем или иным образом значимы и вносят свой вклад в нечто стоящее[84]. Чтобы дать себе в этом ответ, нам нужна некоторая концептуальная схема, своего рода миропонимание, которое могло бы точно указать нам, какие действия и цели достойны воплощения, а какие бесполезны; в общем, подойдя к этой неизбежной развилке на своем пути, нам нужно полноценное, эффективное мировоззрение, которое направило бы нас по достойному пути. Если такой концептуальной структуры у нас нет, это может иметь печальные последствия.

Уже в период Второй мировой войны Эрих Фромм, социальный психолог и психоаналитик, заметил, что современный человек «освободился от оков пре-индивидуалистического общества», которое ранее ограничивало его[85].

В то время как многие приветствовали это освобождение как последнюю ступень эволюции человека, на которой тот становился самодостаточным индивидуумом, способным к самореализации, в реальности все пошло не столь гладко. Несмотря на в чем-то ограничительный характер, концептуальная структура традиционной культуры давала людям чувство безопасности, постижимости, направления и смысла. Когда такой структуры не стало, людям все равно нужно было знать, что делать со своими жизнями и как наполнить их смыслом. К сожалению, у недавно освободившейся культуры не было подходящих или обнадеживающих ответов, и это выбило из колеи многих людей и поселило в них чувство тревоги, изолированности и дезориентации. Свобода, которая должна была случиться, в реальности превратилась в побег от нее. И люди стали готовы поклониться любой хоть сколько-нибудь значимой фигуре, способной дать им точные ответы на большие жизненные вопросы и таким образом подарить хоть какую-то стабильность, в которой они так отчаянно нуждались.

Согласно анализу Фромма, современный человек «охвачен беспокойством и подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам или потерять её, превратившись в маленький винтик машины: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат»[86][87]. Для Фромма это и явилось корнем появления фашизма в Европе в 30-х годах XX века, зверства которого хорошо известны. Сегодня на политическом ландшафте западного мира мы наблюдаем сходные тревожные процессы, что сигнализирует настойчивую необходимость создать рефлексивную концептуальную структуру и систему ценностей, которая была бы не только универсально обоснованной, но могла бы противостоять цинизму и расколу, свойственным нашему времени.

Альтернативный выбор – неуверенность и регрессивные концептуальные структуры с навязанными авторитарными ценностями, подрывающими принципы заботы о ближнем, равенства и свободы как основ того образа жизни, который мы построили для себя, начиная с появления первых ростков демократических обществ в восемнадцатом веке.

Если мы не сможем этого сделать, значит, мы просто пустили по ветру совершенно потрясающую когнитивную революцию.

Зачем же искать смысл жизни, если мы считаем, что он уже есть? Этот простой вопрос обнажает ту системную ошибку, которая свойственна западному мышлению в отношении вопроса о смысле и значимости жизни. Профессор Михаэль Стегер, еще один ведущий эксперт в области психологии смысла жизни, исследовал соотношение наличия смысла в жизни людей и его поиска ими и обнаружил, что в Соединенных Штатах это соотношение разнонаправленно: чем больше было смысла в жизни человека, тем меньше он искал его[88]. В отношении смысла жизни мы ведем себя, исходя из режима дефицита: нам интересна та тема, в которой больше вопросов, чем ответов. Однако когда Стегер изучал тот же вопрос в Японии, он обнаружил, что там в соотношении наличия и поиска смысла жизни не было полярности, но присутствовала гармония: человек, уже живущий осмысленной жизнью, стремился познать, как можно жить еще более осмысленно. Возможно, что открытость к размышлению о смысле собственной жизни – это то, что давало людям возможность делать такие жизненные выборы, которые прежде всего увеличивали бы смысл и значимость их жизни.

В этом отношении восточные культуры, вероятно, мудрее западных. Даже если в вашей жизни уже есть определенный смысл, часто продуктивнее искать все лучшие источники смысла жизни. Это не отчаянный призыв попытаться заполнить пустоту, это приглашение поразмышлять о своей жизни и найти больше путей и возможностей для того, чтобы жить в гармонии с тем, что вы делаете, что выбираете, в какие взаимоотношения вступаете, чтобы все это наполняло ваши дни бОльшим смыслом. Мы незавершенное произведение в стадии развития, и радость бытия человеком состоит в том, что мы знаем об этом, мы знаем, что в каждом из нас есть место для большего понимания, совершенствования и личной самореализации. Вместо того чтобы стенать и жаловаться на то, чего вам не хватает, проведите инвентаризацию того, чем вы уже обладаете, и найдите, как можно использовать это. Освободитесь, чтобы посмотреть в себя и понять то, что вы сейчас интуитивно знаете: ваша жизнь уже имеет смысл.

Представьте себе следующее: вы в аэропорту заряжаете свой айфон, и вдруг к вам подходит человек и спрашивает: «Вы верите в электричество?» И вы, и я, и любой человек в аэропорту знаем, что современный стиль жизни вертится вокруг электричества, а поэтому совершенно бессмысленно вообще спорить по этому поводу. Вопрос сам по себе бессмысленный. Но тут человек наклоняется к вам ближе и задает следующий вопрос: «Вы верите в Бога?» Этот вопрос более весомый, и, вне зависимости от того, что вы ответите, скорее всего, это будет что-то, о чем вы уже когда-то размышляли, а возможно, и спорили в своей жизни. Вы понимаете, что, в отличие от бессмысленного вопроса об электричестве, вопрос о вашей вере в Бога настоящий. И это современно поднимать тему религии.

Для европейца, жившего пятьсот лет назад, вопрос о Боге был бы таким же диким, как для нас сейчас вопрос об электричестве. Присутствие Бога – а отнюдь не электричества – было повсюду. В жизни средневекового европейца преобладало сверхъестественное: духи, демоны и магия. Распространенным было убеждение, что нездоровый человек одержим демоном, который мог толкнуть его на злонамеренные действия[89]. Останки святых обладали целительной силой. Бури, засухи, эпидемии чумы и урожайные годы – все рассматривалось как деяния Бога. Люди регулярно собирались для участия в коллективных обрядах, например, для чтения Евангелия на полях, чтобы отвадить злых духов, которые могли навредить урожаю[90]. По словам немецкого социолога Макса Вебера, мир средневекового человека был заколдован[91].