«Я тоже этого хочу, — шепчет юноша и наклоняется, упираясь лбом в голову стоящего перед ним мужчины, — Тенген, я ведь так люблю тебя».

Что ж, кому ведомо, сколько еще Музан отмерил ему времени на этом свете. Пусть же этот чудесный мужчина знает его истинные чувства. Пара горячих слезинок вытекает из глаз Ренгоку и оставляет маленькие влажные пятна на рубашке Узуя, снова черной, как ночь. Так нелепо, откуда столько эмоций? Ведь он просто сказал правду. В этой простой фразе заключаются все его мечты и желания — остаться рядом с Узуем навсегда, вместе гулять по улицам, посетить его галерею, наконец разделить на двоих одну постель. Но это нереально. Он не может просто так уйти вслед за сказкой, забыв обо всех, кто нуждается в нем.

Слезы продолжают падать и тогда, когда Ренгоку отстраняется и с нежной улыбкой смотрит на возлюбленного. Взволнованный Узуй протягивает руки и вытирает его соленые слезы большими пальцами, поглаживая осунувшиеся щеки, а затем порывисто притягивает к себе, заключая в объятие.

«Ты ведь не только болен, ты еще и несчастен здесь, — говорит Узуй, сжимая его слабое тело, — Что тебя держит?»

«Семья. Сенджуро, мальчики. Я боюсь, что Гию не протянет здесь и месяца, если и я покину его», — честно признается Ренгоку.

«Что с ним? Я могу помочь?»

Хотя Узуй, наверное, единственный, кто может прийти им на помощь, Ренгоку все равно крайне неудобно просить его о таком непростом одолжении. Но ради друзей он решается: «Нашего друга Сабито продали в один из дешевых борделей в пригороде. И с тех пор он пропал, мы не получили от него вестей и до сих пор не знаем, где он. Я понимаю, ты занятой человек, но если вдруг у тебя будет время…»

«Не говори больше ни слова! Это ужасно, Кеджуро! Теперь я могу представить, что чувствует Гию. Если бы я однажды пришел, и тебя тут не оказалось, а я бы не знал, где искать… Кеджуро, я сделаю все, я найду его, клянусь!» — твердо обещает Узуй.

«Я до сих пор не понимаю, чем заслужил такой чудесный подарок, — отвечает юноша, — Что такого я сделал, за что мне так повезло встретить тебя?»

«Ты улыбнулся, и меня уже не стало, — мягко взяв Ренгоку за подбородок и поглаживая его губы, шепчет Узуй, все еще не поднимаясь с колен, — Поверь, этого было более, чем достаточно. А потом я поразился тому, какой ты смелый и сильный. Ты так ярко светишь и согреваешь всех в таком месте, которое больше всего желает окутать тебя тьмой. Но ты не сдаешься, ты сияешь вопреки всему… Как я мог не влюбиться в тебя?»

Слова застревают в горле у Ренгоку. Теперь он точно знает, что этот великодушный, добрый мужчина любит его. Он наклоняется и целует Узуя в губы, а затем медленно соскальзывает с кровати, чтобы опуститься на колени рядом со своим любимым и углубить такой сладкий и такой отчаянный в своей искренности поцелуй.

«Ты уйдешь со мной прямо сейчас?» — невнятно бормочет Узуй, не в силах оторваться от влажного рта юноши.

«Я не могу, Тенген, я не предам своих друзей. Давай сначала найдем Сабито, а потом подумаем над этим», — шепчет Ренгоку в ответ.

«Я найду его, скажи Гию, что обязательно найду. Я подниму все свои старые связи, и с завтрашней ночи мы начнем поиски. Я не успокоюсь, пока не переверну вверх дном все бордели Парижа, да и всей Франции, если будет нужно. Я сделаю для тебя все, мой тонкий лучик солнца! Жди меня, не пройдет и недели, как я вернусь с хорошими новостями».

И Ренгоку больше не контролирует себя. Его накрывает чувство безопасности и вера в то, что теперь Узуй не оставит его. Спрятав лицо на груди любимого мужчины, он беззастенчиво плачет, впервые в жизни ощущая то, что сам щедро дарил близким людям — безграничную любовь и самоотверженную заботу. Узуй нежно гладит его по голове, сочувственно глядя куда-то в пустоту.

«Все будет хорошо, Кеджуро, — тихо говорит он, — Ты принес столько счастья в мою жизнь, и я отплачу тебе, сделав самым счастливым в мире».

***

Наконец дошло до того, что и младшие мальчики начали сдаваться.

Несчастный Зеницу снова стал ощущать постоянные позывы тошноты. Повышенное внимание ненавистных клиентов, страх за здоровье и жизни Ренгоку и Гию сделали из него нервного, стремительно худеющего мальчика с пропадающим аппетитом. Зеницу честно старался перебороть себя, через силу съедая все, что ему давали, потому что прекрасно понимал, что Танджиро и Иноске не потянут еще одно недвижимое тело в своей постели, но чем больше он прилагал усилий, чем чаще бежал в туалет опорожнить бунтующий желудок. Он ненавидел и презирал себя за то, как ласково и обеспокоенно смотрел на него голодающий Ренгоку, которому не хватало пищи, пока его собственный организм так пренебрегал ей. И в итоге Зеницу загнал себя в бесконечную петлю — чем больше он старался бороться сам с собой, тем выше становился уровень его стресса, и тем чаще его тошнило.

Возможно, мальчик мог бы сражаться и дальше, но последней каплей, подорвавшей его нервное состояние, было то, что Незуко перестала писать ему. Маленький испуганный параноик, живущий внутри него, сразу же решил, что девушка потеряла к нему всякий интерес, ведь он такой жалкий и скучный, совсем не чета тем парням, которых Незуко, должно быть, каждый день встречает там, на свободе.

«Я тоже давно не получал писем от семьи, — утешал его Танджиро, — Здесь что-то не так. Незуко писала мне, как сильно ты ей нравишься. Вспомни, она же мечтала встретиться с тобой. Она бы никогда не смогла так внезапно забыть тебя».

Зеницу знал, что Танджиро прав. Он чувствовал, что это не пустые слова жалости. Но тем не менее, он ничего не мог поделать с тем, что превращался в пугающуюся каждого шороха развалину.

«Я и сам хочу в это верить, Танджиро, — признался Зеницу, обнимая друга и устало уткнувшись лицом в его плечо, — Ты же знаешь, как я отношусь к Незуко. Я никогда не писал ей этого, но я действительно влюблен в нее и хочу на ней жениться. Я бы увез ее как можно дальше из этого загнивающего города. Мы бы жили в какой-нибудь деревне, там, где много свежего воздуха и цветов. Как ты думаешь, я когда-нибудь доживу до этого момента?»

Танджиро лишь прижимал к себе белокурую голову своего тоскующего без любви друга, не зная, что сказать в ответ.

Сам он держался лишь благодаря тому, что рядом был Иноске. Можно сказать, мальчикам повезло, они были единственными, кому не приходилось страдать в разлуке со своими избранниками. И хотя Танджиро понимал, как безрассудно и опасно сейчас стремиться к близости, но они были так измучены, так сбиты с толку, что нуждались друг в друге. Когда их напряжение достигло пика, они решились хотя бы на пару мгновений сбежать из своей спальни, напоминающей приют больных и обездоленных, чтобы побыть только вдвоем.

И вот, они входят в уже не пугающий Танджиро подвал, а грязный матрас, свидетель их тайной страсти, привычно поджидает любовников за котлом.

На этот раз они приносят с собой белую простыню, чтобы придать хотя бы немного чистоты и уюта этому темному и шумному месту. К восторгу Танджиро, Иноске набрасывает белоснежную ткань на разъеденный плесенью матрас и сам ложится сверху, давая понять, что сегодня он отдает себя в его руки.

«Позаботься обо мне, принцесса, — просит он, — Пожалуйста… Я так устал думать обо всем, что происходит с нами. Давай представим, что мы где-то далеко, где-то там, где занимаются любовью только с тем, с кем хотят, и где не бьют, не душат и не морят голодом за то, что ты не хочешь больше продавать свое тело».

Занимаются любовью… У Танджиро перехватывает дыхание от того, как сладко звучит эта фраза в устах Иноске. Он возбуждается настолько, что прижимает прекрасного мальчика к матрасу, расстегивая неподатливые пуговицы его рубашки в стремлении быстрее коснуться обнаженного тела губами. Юноша целует грудь, живот партнера, ощущая, как тот выгибается, судорожно выдыхая ему в ухо. Танджиро всегда восхищала эта чувствительность Иноске, такого дикого и необузданного, но превращающегося в мягкую пластичную глину под теплом его ладоней.