Гию был первым.
Его привлекательность медленно уходила вместе с его рассудком. Опиум практически заменил ему пищу. Он уже, не скрываясь, курил целыми днями, пытаясь заглушить боль разлуки с возлюбленным. К его чести, следует сказать, что Гию держался до последнего, он все ждал и ждал заветного письма, но оно так и не пришло, и это подкосило его окончательно. И хотя парень догадывался, почему он так и не получил весточки от Сабито, он понимал, что было бы глупо и бесполезно спрашивать объяснений у Музана. Гию страдал, не зная даже того, жив ли его Сабито или уже нет, поэтому так отчаянно искал спасения в наркотике, встречая любимого хотя бы в туманных грезах.
Гию и не подозревал, как сильно он на самом деле зависел от Сабито, от его успокаивающих объятий и нежных слов. Лишившись этого, он превратился в безэмоциональную куклу. Ему стало абсолютно наплевать, кто и как трахает его, он разрешал пользоваться своим телом как угодно, пока его сознание рыдало в тоске где-то в самом дальнем уголке его расколотой души. Клиенты перестали даже пытаться разговорить молодого мужчину, каждую ночь одиноко сидящего на диване и смотрящего перед собой невидящим взглядом. Лишь самые пылкие поклонники остались с ним, пока другие посетители, привыкшие к большей отдаче от проституток, переключились на других мальчиков. И хотя его заработок резко снизился, Гию было все равно. Зачем нужны деньги, если теперь ему не за кого платить?
Он молчал, даже когда другие Цветы пытались вовлечь его в разговор, утешить, обнадежить. Все было бессмысленно, Гию давно потерял остатки глупой надежды вернуть Сабито. Единственное, что давало его друзьям повод думать, что он не сдался, это то, как отчаянно он жался к ним в постели во сне. Язык тела выдавал его желание ощутить поддержку, заботу и тепло.
Младшие мальчики заботились о Гию, как об инвалиде. Танджиро и Иноске практически силой заставляли его питаться, следя за тем, чтобы он съедал хотя бы половину порции. И, конечно же, они узнали о пагубном пристрастии Гию к опиуму, но никто из юношей понятия не имел, как заставить его бросить, ведь это единственное, в чем Гию находил хоть какое-то утешение. И когда он уходил и прятался ото всех в ванной комнате, Иноске и Танджиро по очереди бегали проверять его, каждый раз опасаясь наткнуться на бездыханный труп. Гию напоминал лишь призрак былого гордого и несгибаемого самого популярного Цветка, и мальчики всей душой ненавидели человека, который превратил их друга в убивающего самого себя зомби.
Пока Иноске и Танджиро сосредоточили свое внимание на Гию, Зеницу все время находился рядом с постепенно угасающим Ренгоку. Мальчикам даже пришлось изменить свое привычное положение для сна. Теперь Иноске и Зеницу спали по краям, укладывая рядом с собой Гию и Ренгоку, а Танджиро ложился между двумя ослабевшими парнями и очень боялся провалиться в глубокий сон и упустить момент, когда может понадобиться его помощь. Почти все отведенное для отдыха время он едва дремал, сквозь сон прислушиваясь к хриплым дыханиям по обеим сторонам от него и периодически вскакивая, чтобы поправить сползшие одеяла. Даже Музан изредка заходил в их спальню и лишь молча качал головой, видя то, что теперь его старшие Цветы скорее напоминают пациентов больницы, чем самых красивых мужчин Франции. Но он не делал ничего, чтобы помочь им.
На фоне постоянно молчащего и отрешенного Гию особенно жутко выглядел веселый и жизнерадостный Ренгоку, из последних сил пытающийся приободрить живущих в постоянном стрессе мальчиков. Он все время уверял их, что здоров, что его организм уже адаптировался к такому количеству пищи, и что скоро, уже совсем скоро все наладится, и у них еще будут поводы для радости.
«Не волнуйтесь за меня, — говорил он им со своей обычной яркой улыбкой, — Вы же знаете, как я люблю вас. И я буду жить столько, сколько эта любовь горит в моем сердце. Сабито тоже жив, я чувствую это, он скоро напишет нам, и тогда мы обязательно вернем его. Просто верьте в лучшее, мальчики мои».
К вечеру, после ужина, единственного разрешенного ему повода спускаться на кухню, Ренгоку оживлялся. Мальчики все равно нарушали запрет и подкидывали ему куски со своих тарелок, и у Ренгоку недоставало воли запретить им. Поэтому ему хватало сил выглядеть более-менее приемлемо, общаясь со своими гостями. Но, к сожалению, его красота блекла от постоянных лишений. Его когда-то нежная кожа с легким золотым оттенком стала бледно-серой, пылающие янтарные глаза запали, а роскошная шевелюра изрядно поредела. Ренгоку уже не ходил с распущенными по плечам волосами, а собирал их в жесткий тонкий хвост на затылке. Как и от Гию, часть его клиентов переметнулась к молодым Цветам, в частности к чем-то схожему по типажу Зеницу, заставляя Ренгоку мучиться угрызениями совести из-за того, что он сбросил такую непосильную ношу на хрупкие плечи своего мальчика.
Однако, самым верным и долгожданным посетителем для него оставался Тенген Узуй.
Мужчина по-прежнему навещал его так часто, как позволяли ему регулярные разъезды по стране. Увлечение предметами искусства вынуждало Узуя порой отсутствовать довольно длительное время, гоняясь за ценными экземплярами по аукционам, частным коллекциям, и проводя встречи с потенциальными покупателями. И вот с момента их последней встречи прошло больше двух недель, но Узуй примчался в бордель практически сразу же, как только сошел с подножки поезда. И сейчас Ренгоку, оставшись с мужчиной наедине в приватной комнате, смотрит в его красивое лицо, надеясь, что под несколькими слоями одежды его любимый гость не разглядит уродливое костлявое тело.
Но глядя на шокированного Узуя, обнявшего его так, словно боясь сломать, Ренгоку понимает, что ему не избежать объяснений. Он не намерен говорить правду, кто знает, что взбредет в голову Узую, вполне вероятно, что он набросится на Музана прямо посреди гостиной, а на следующий день мстительный управляющий запретит появляться на кухне и его мальчикам. Нельзя допустить подобного, младшие Цветы и так трудятся, не покладая рук, чтобы помочь Гию и ему. Но эти волнующие мысли не мешают юноше с наслаждением припасть к сильному, пышущему здоровьем телу и прижаться изо всех сил.
«Что происходит, Кеджуро? — спрашивает Узуй, и его тон дает понять, что вопрос отнюдь не риторический. — Я имею право знаю. Гию словно неживой, Зеницу дергается от каждого резкого звука, а ты выглядишь так, будто все тяготы мира свалились на тебя. Меня ведь не было всего пару недель, что произошло за это время?»
Ренгоку придвигается еще ближе и отвечает, уткнувшись в широкую грудь: «Не переживай, все хорошо, мы просто немного болели, но все уже прошло».
«Ты можешь рассказать мне, — настаивает мужчина, — Если это какая-то серьезная болезнь, я сделаю все, я приглашу для тебя лучшего врача. Кеджуро, ты хоть представляешь, что значишь для меня?»
Узуй делает паузу. Он глубоко вздыхает, стиснув зубы, и опускается на колени перед сидящим на кровати Ренгоку, прежде чем продолжить, глядя ему в глаза: «Ты знаешь мое прошлое, и не буду скрывать, я потерял много близких людей в то время. Эта боль потери — она несравнима ни с чем. Прошу, не заставляй меня проходить через это снова, особенно, если в моих силах помочь тебе. Ты… ты так дорог мне, Кеджуро. Я так давно не испытывал подобных чувств. Больше всего на свете я хочу никогда не разлучаться с тобой».
Ренгоку замирает. Он знал, что нравится Узую, хотя конечно не так, как Узуй нравится ему самому. Ведь он уже бесповоротно был влюблен в статного красавца с чудесными платиновыми волосами. Но Ренгоку и подумать не мог, что чувства, которые испытывает к нему Узуй, настолько глубоки. Так неужели есть надежда на взаимность? Оцепеневший парень ощущает, как ком подкатывает к горлу, а в глазах появляются незваные слезы. Может быть, он что-то не так расслышал? Ему далеко до идеальной внешности Гию или сражающей наповал яркости Иноске, он никогда не был популярным. Его не волновало это до тех пор, пока он зарабатывал достаточно, чтобы содержать Сенджуро. Но Ренгоку никогда не смел и думать о том, что кто-то однажды сможет полюбить его, несмотря на низкое, грязное дело, которым он зарабатывал на хлеб.
