Я выдвинул ящик стоящей сбоку тумбочки, увидел металлический цилиндрик с закручивающейся крышкой, достал его. Дядя Коля успокоенно прикрыл веки, передохнув, продолжил:
-Квартиру есть кому забрать...это ко мне сюда не приходят, а за нее морды бить будут... Ты не тяни, сразу в гараж, а то племяши ... Справа, под полкой, банка в смоле большая... со дна отдери смолу... это тебе. И в доме моём было... ты сообразишь, где оно сейчас, и найдешь... Все, иди...никого вот у меня и нет, кроме тебя... а вроде жил, да вот так... а ты живи...- и снова закрыл глаза. Он лежал, я сидел рядом и понимал, что вот уходит человек, последний из тех, кто помнил всю мою семью и меня совсем в другие годы, помнил молодым отца и красивой, всегда веселой маму. Так и проходит жизнь: только что полные горсти золотого песка, и вот уже меж пальцев шуршат последние песчинки. Дядя Коля, не открывая глаз, слабо махнул рукой в сторону выхода. Я поднялся, еще раз пожал его худые руки, положил на стол меж кроватями принесенные и никому здесь не нужные фрукты и пакеты с соком, у двери оглянулся. Сосед его даже не шелохнулся за всё время нашего разговора. Дядя Коля смотрел на меня через полуоткрытые веки, чуть шевеля губами...
Я вышел из здания больницы, сел в машину. Нет, в таком состоянии сразу ехать самоубийственно, хоть отдышусь от тяжкого визита. В душе - настоящий компот из разных чувств, совершенно не сладкий... Но что за сюрприз мне приготовил дядя Коля, что он мог спрятать в своем гараже, о котором я услышал впервые? У него никогда не было машины, да и нужна ли она ему была? Я ни разу не слышал, чтобы он куда-то ездил, если не считать редких и очень давних вылазок на рыбалку с моим отцом, о которых мы только что вспоминали. Инициатором таких выездов всегда был отец, это я знал точно. Когда уже не было отца, а сам дядя Коля ушел на пенсию, то работал он сначала сторожем в своей же организации, потом - в гаражном кооперативе. Вот тогда, наверное, и обзавелся гаражом. Ладно, поехали, там разберемся. Где у нас эти гаражи?
***
На заброшенной окраине, метрах в трехстах от нешумной асфальтированной полосы загородной дороги стояли длинные ряды гаражей, сооруженных из стандартных бетонных плит. Над въездом висела проржавевшая вывеска "ГСК "Металлист", под ней у поднятого, когда-то красно-белого, а теперь облупленного пегого шлагбаума сидел сонный дед в клетчатой рубашке, застегнутой на все пуговицы, красная повязка на правом рукаве обозначала его официальный статус. Я проехал мимо, он даже не взглянул в мою сторону. Так, вот гаражи, половина въездных ворот с написанными черной краской номерами заросли травой - давно не открывались. Номера, правда, есть не везде, но сориентироваться можно. Через десяток минут я нашел ряд с нужными мне воротами с номером 1787, когда-то выкрашенными теперь облезшей серой краской. Все гаражи в ряду закрыты, дорога тоже пуста. Я вытряхнул из футлярчика два ключа, разобрался с их принадлежностью к замкам и попытался открыть. Ага, как бы не так! Ключи не двинулись ни на миллиметр. Ладно, и это предусмотрел. Достал баллончик с WD-40, обильно брызнул в обе скважины, присел в машине. Теперь ждем. Через десяток минут попытку вскрытия повторил - пошло! Замки сварливо проскрипели, открываясь. В гараже темно, но мне вовнутрь вроде и не нужно. Почти от порога все пространство заполнено обычным для таких строений хламом - старая стиральная машина, сотворенная еще за годы до моего рождения, рядом ее ровесница газовая плита. Я от входа шагнул вправо, посветив себе прихваченным фонариком. Под обрезком деревянной доски действительно стояла измазанная в битуме - или гудроне, как правильно? - мятая цилиндрическая жестяная банка, по размерам поменьше обычного ведра. Вытянул её, она и внутри была наполовину заполнена тем же веществом. Если в ней действительно что-то есть, то тогда хитер дядя Коля: этот предмет - последний, на который я обратил бы внимание, случись мне что-то искать в гаражном завале. Я взял банку за привязанную проволочную ручку, положил в машину, закрыл ворота и на всякий случай протер тряпкой для стекол все, чего касался. Так никого и не увидев за все время своих манипуляций, выехал на центральную дорогу, проехал под поднятым шлагбаумом мимо сторожа в застегнутой байковой ковбойке, все такой же мумией восседавшего на белом дачном стуле. На стоянке у дома положил банку в пластиковый пакет, принес в квартиру и выставил его на балкон. Ключи от гаража положил в бардачок вместе со своими.
А после полудня следующего дня в моем кабинете зазвонил городской телефон, и незнакомый шершавый женский голос, предварительно осведомившись, с кем разговаривает, сообщил:
-Литвинов Николай Иванович сегодня ночью скончался!
И через паузу, уже по-человечески:
-Он дал ваш номер, чтобы сообщить... при необходимости. И еще два телефона, родственников. Мы им раньше позвонили... никто не появился.
***
Следующие дни прошли в скорбных хлопотах. Дядя Коля оказался прав: три племянника, сыновья двух дяди Колиных старших сестер, нарисовались в его квартире быстро, но вовсе не изъявляли желания заниматься необходимыми в таких случаях делами, а сидели на кухне, разбирали какие-то бумаги да бегали в магазин. Все вопросы решал я да представитель Совета ветеранов из организации, где всю жизнь проработал дядя Коля. И только на девятый день, придя вечером после помин домой и выйдя на балкон покурить, я увидел пластиковый пакет в углу и вспомнил про банку. Ничего особенного не ждал - знал, как скромно жил друг моего отца. Но решил посмотреть, что же мог он хранить в таком необычном месте. И в нерешительности остановился: а как это сделать? Потыкал отверткой в черную массу, перемазав руки, - без толку. Применить химию? Но вместе с гудроном может раствориться и то, что под ним - или в нем - лежит. В конце концов, решил обойтись без экстремальных методов. Банка была обычной жестяной, в таких на кухню пионерлагеря привозили томатную пасту и яблочный джем для пирожков. Расстелил на кухонном столе клеенку, разложил старые газеты, сверху поставил емкость. Консервный нож-ветеран дело знал, крышку с трудом, но вскрыл. Не с первого раза вышиб молотком весь битум наружу, безнадежно измазанным ножом сковырнул прилипшую ко дну жестянку. Ага, здесь действительно что-то есть. Продолжая ковырять пахучую массу, в конце концов, вылущил на свет нечто плоское и почти квадратное по форме. Еще пятнадцать минут возни и ругани про себя и вслух - и я разворачиваю завернутый в пленку пакет. Срезал слои - но не полиэтилена, этот материал существовал ещё до него и именовался "лакоткань", он потолще привычной нам плёнки, но и попрочнее, применялся в радиотехнике и связи, - и достал из-под них тетрадь. Всего лишь общую тетрадь, 96 листов, в коричневом коленкоровом переплете, сильно смятую по углам - банка по размерам маловата. В продаже таких давно нет, а в студенчестве я закупал их пачками для конспектов. Отмыл руки от смолы, вынес остатки битума и упаковки в мусоропровод и сел изучать извлеченную рукопись. Было это в восемь вечера, а последнюю строчку прочел уже под утро - на часах почти пять. Признаюсь, начал я читать о давно минувших событиях со скептицизмом, но убедили меня в том, что изложенное не приснилось автору записок, детали, их не придумаешь и, тем более, не нарисуешь. Дядя Коля описал все мелочи, обращая внимание на то, чего я и не заметил бы в схожих обстоятельствах. Впрочем, мне кладов находить не приходилось.
