Рассказывать легче, чем копать, и даже закапывать назад, просто сбрасывая в яму землю. Все четыре удовольствия, и все для меня: ночь, дождь, ветер, холод. Да, холодно. Пока копал, было жарко, я весь взмок, а сейчас, присев перевести дух и дав успокоиться громко стучащему сердцу, чувствую, что не так уж и тепло. Ладно, предусмотрительно захватил две сменные футболки и махровое полотенце, есть чем вытереться и во что переодеться. В сухом не замерзну, здешний конец мая - это не в Сибири май.
К рассвету закончил раскопки-закопки, тщательно и долго сметал еловыми лапами упавшую мимо пленки землю, уложил поверху дерн, утоптал, снова смел остатки следов земляных работ. Замаскировал самым тщательным образом следы своей преступной деятельности. Лапник, служивший мне веником, отнес в кусты наверху и разбросал там, на месте раскопок разложил специально собранные вчера в большой пакет давно высохшие еловые иголки, они прикроют то, что не сумел сокрыть я. От усталости к рассвету уже еле двигался. Улегся обессилено на сброшенную на дно ложбинки полиэтиленовую пленку, в предрассветных сумерках допил остатки кофе из термоса и последние глотки воды из пластиковой бутылки, добытый тубус уложил в рюкзак. Доел два оставшихся бутерброда с успевшим скукожиться сыром - не Бог весть что, но перекусить хватило, не похудею. Засунул за щеку кусочек рафинада, снова внимательно осмотрел место своих ночных мучений. Вроде аккуратно поработал и иголок хватило, в предрассветных сумерках ничего не заметно. Собрал все принесенное с собой и выкопанное из земли до последнего кусочка, сложил в два пакета. Один пакет, из-под еловых игл, но уже с другим содержимым, положил в выкопанную алюминиевую коробку так и непонятого мной назначения, в которой много лет хранился противогазный футляр, и осторожно спустился к пустынной в этот час дороге. Нет у меня ни машины, ни двухколесного бело-розового Росинанта, предстоит многокилометровая пешая прогулка по лесу и кустам вокруг Белы, на люди сейчас соваться нельзя. Переоделся там же, в кустарнике возле дороги у ДОТа, все снятое с себя утопил возле перешейка. Алюминиевая коробка с напиханным в неё содержимым беззвучно ушла под воду. Втолкнул во второй пакет пленку и перчатки, добавил уже разобранную лопатку, иначе не потонет. Булькнули в черную воду бахилы, я на всякий случай продырявил ножом их подошвы - так лучше затонут. Обе мокрые от пота футболки, полотенце и камуфлированный комбез разорвал на куски, завернул в эти обрывки фонарь с ледорубом и отправил туда же, в болото. Упокоились на дне заполненные водой термос и пластиковая бутыль. Еще одна бутыль поменьше, но с водой, лежит в моей сумке, это чтобы не умереть от жажды в неблизком пути в обход городка. Все, теперь чист, пора уходить до начала активного движения по дороге. Я уже порядком отошел от места раскопок, идя краем посветлевшего утреннего леса, когда хлынул такой дождь, будто все дни до этого он лишь собирался с силами. Вовремя пошел, нужно сказать. Как там фильм назывался? "И дождь смывает все следы"? Пусть смоет и мои. Забрался под ель и сидел, пережидая ливень под широкими лапами на сухих иголках. Ещё по службе в Сибири знал: ель вымокнуть не даст, росе осесть не позволит, под ней всегда сухо. Не удержался, размотал веревки и открыл тубус. Да, вот он, давно знакомый и впервые увиденный клад! На чистой футболке из своего рюкзачка разложил добытые трофеи, смотрел и свыкался с мыслью, что они реальны и принадлежат мне. Завороженно не мог отвести глаз от украшений и монет, открыл баночку из-под шоколада и убедился, что надеялся не напрасно: в ней лежали бриллианты. Трясущимися руками уложил все назад, проложив кусками прихваченного в сарае у супругов Коучеровых поролона, чтоб находка не дребезжала, и снова обмотал тканью - но уже другой, а не той, истлевшей за прошедшие годы. Адреналин переполнял, хотелось что-то делать, хоть просто бежать, а не сидеть спокойно и пережидать поток с небес. Удерживало то, что вид у меня, графа Монте-Кристо, покидающего свой остров, должен быть презентабельным, а не как у вымокшего бродяги без пристанища или только что вытащенного утопленника. Все же Европа...
Дождь задержал прилично, я обогнул Белу и вышел к Млада-Болеславскому шоссе часа на два позже ожидаемого. Да и то потому, что случайно набрел на наезженную в поле и пустую после дождя дорогу, шедшую параллельно шоссе, по ней фермеры ездили на тракторах. Так что, ступив на асфальт, я имел вполне приемлемый вид случайно попавшего под непогоду небогатого туриста из цивилизованной страны, а потому смело поднял руку с большим пальцем вверх - международный знак автостопа. И к обеду вышел из попутки у сворота в Чисту, где в гараже у Зденека дожидался меня мой "Фолькс".
<p>
***</p>
Уже закончив писать, я несколько раз возвращался к этой главе. Что-то добавлял и переписывал в других главах своего рассказа, убирал длинноты или, наоборот, вносил пояснения, но - в других. А эта оставалась практически неизменной, не поддавалась переделке ни в какую. И я мучился, пытаясь передать накал, что был у меня в тот вечер, когда прошел по перешейку от безлюдной ночной дороги и забрался в ложбину на склоне. Когда, унимая стук сердца, взялся за ледоруб-кайло и, не снижая напряжения, подогреваемый этим накалом, не замечая времени и не обращая внимания на сбитые в кровь руки, копал землю, добираясь до клада. Но... не ложилось по-другому. Не шло, хотя написанное казалось мне слишком сухим, лаконичным, неэмоциональным. Никак не получалось передать ощущений, что были у меня в эти незабываемые часы, - я не находил слов для пересказа, хотя позже не один раз переживал эти чувства заново. Азарт? Вне сомнения. Но... что-то еще, что очень трудно выразить словами. Думаю, с теми моими эмоциями схож полет при первом в жизни прыжке в воду с десятиметровой вышки: вот пересилил себя и сиганул - и мгновенный жуткий ужас от высоты, от падения, а главное - от того, что назад ни за что не вернуться. А с ужасом смешивается и заполняет до последней клеточки невероятный, потрясающий восторг от того, что смог и решился, что оставил на площадке вышки свой страх. И ничего переписывать я не стал. Пусть глава останется сухим протоколом, хронологией той ночи.
<p>
***</p>
<p>
</p>
В раскрытое в поле и темноту июньской ночи окно влетали капли снова начавшегося дождя, он меня и разбудил стуком по крыше и подоконнику. Лежал, смотрел в слабо белевший потолок и думал, что жизнь полосата, а удача в большинстве случаев предвещает неприятности впереди. Да и вообще, долго хорошо не бывает, это нарушило бы весь жизненный строй.
Господин Случай существует, вмешиваясь в нашу жизнь крайне несвоевременно, напоминая, что всего не предусмотришь. Когда я шел от шоссе к Чисте, забурчал телефон. Обычный мобильник, не тот, что на связи с Павлом Степановичем. Звонил Евгений из Пружан, новость была совсем неприятной: на чем-то попался Якут-Тадеуш. Его увезли в Варшаву, сейчас трясут всех, кто был с ним в контакте и до кого могут дотянуться, проверяют найденные у него записи. Я в них наверняка фигурирую, так что лучше пока с возвращением повременить, если не желаю попасть под тотальную проверку на польской стороне. Евгений будет держать в курсе и даст отмашку, когда можно ехать назад. Сообщит и о том, необходимо опасаться тщательной проверки или нет.
