И теперь он наслаждался. Хорост начал читать отрывок из "Саги о Пустынных Вождях". Сначала монотонно, без выражения, вскоре громче и певучее. Как только Фойердаль уверенно принялся вклиниваться переливами флейты в струнный мотив лиры, Хорост уже полностью вжился в роль, размахивал руками, поглядывал на завороженных слушателей из-под густых седых бровей, проверяя реакцию.
Весь зал наполнился хрипловатым, как у всех мудрых стариков, голосом друида, волшебным пением лиры, игру которой обволакивала - то взвиваясь ввысь, то спускаясь до еле слышного шёпота, то играя в догонялки с главным мотивом, то нежно вплетаясь в паузы между слов саги - ивовая флейта капитана форта Байу. Вместе они, казалось бы, оборвали связь с окружающим людей голодом, холодными ветрами за окном, печалями об ушедших жёнах и детях, утратой друзей и ожиданием неизвестного, а скорее всего просто смерти. Авилеро сидел в углу зала вместе с Ясномыслом и Ялем. С его места было отчетливо видно, как изменялись угрюмые лица людей за столами. Хмурые взгляды прояснились, остановились. И если во время чтения саги люди предавались мечтам и фантазиям, летящим вслед за героическими приключениями Пустынных Вождей, то потом... Потом Хорост смолк, и все до единого остались наедине с музыкой и своими мыслями. Именно тогда Авилеро заметил, как сидевший до этого со своим обычным серьёзным видом Имелик вдруг, впервые за всё это время ссутулился и отвернул голову в сторону так, что его волнистые черные волосы закрыли всё лицо... Только единожды с подбородка блеснуло что-то, отделилось янтарной капелькой и утонуло, падая, во тьме.
Авилеро не знал, по чему тоскует Имелик. Да и не всё ли равно? Была ли у него семья, или он тосковал по своим грядкам с огурцами, которые так хотелось вырастить ещё хотя бы одно лето? Может, он просто заслушался? А может, горевал по утерянной спокойной жизни. Ведь практически только он один знал, сколько осталось съестных припасов, как это количество можно разделить на число оставшихся воинов и как всё это посчитать в днях, которые можно прожить без мучительного, скручивающего все внутренности голода.
***
Прошло пять дней.
Вши не давали спать. И голод. Первыми начали страдать почки, печень и пищеварительная система. Многие стали заметно медленнее передвигаться. Сгорбленные фигуры стражников на стенах больше оставались на месте. Они следили за такими же фигурами на полях вдали. Эльфийский лагерь теперь не так как раньше пульсировал жизнью. Завоеватели тоже страдали от недостатка провианта, хотя и имели возможность охотиться в окрестных лесах. Их боевой дух падал, но Изар не был уверен в необходимости снова идти на штурм и нести потери. Он ждал подкрепления, а подкрепление из Тофф Дольдена всё не приходило.
Авилеро и Ясномысл в эти дни составляли новое звено дозора и дежурили с полудня до трёх часов. Они вставали на караул после обеда, но как только поднимались на башню, у них уже снова начинало урчать в животах. Организм требовал добавки. Друзья старались отвлечься разговором.
- Он шибко страдал? Ну, когда помирал? - казалось, стыдливо спросил Ясномысл.
- Порядочно, - подумав, ответил Авилеро.
На южной стене было спокойно. Весенний ветерок доносил пение первых птиц, недавно прилетевших из далёких южных краев. Вдали, как обычно, слышался лёгкий шум от биваков эльфов и стуки топора.
- Когда я зашел в последний раз, он уже был в беспамятстве. Несмотря на все старания Уйки он... Да... Явно страдал. Но потом, знаешь, под вечер как-то попритих. И... В общем, не понимал, что происходит вокруг. Не узнавал никого.
- Он что-то говорил?
- Говорил что-то невнятное. Говорил, будто у него что-то в груди... Будто он готов взлететь, будто в нём тысячи дельфинов. Представляешь? Хм...
- Дааа.
- Думаю, Четвертак никогда не видел дельфинов... Разве что на картинках.
- Разве что так, - согласился Ясномысл и шмыгнул носом. - Я вот тоже не видал рыбин-то энтих. Да и пёс с ними...
Ясномысл почесал в затылке и достал флакончик с эфиром, приготовленным ещё прошлым летом Уйкой. Открыл пробочку и понюхал.
- Последний, - вздохнул Ясномысл.
Эльф только сочувственно помотал головой. Четвертак скончался два дня назад, а у Авилеро по-прежнему стоял в ноздрях запах его пролежней, пота и гниения от гангрены. Уйка плакала. Дая тоже. Дельфины... Возможно это последнее, что сказал Четвертак осмысленно, прежде чем забыться в своей последней агонии.
Они похоронили его рядом со стеной за старыми конюшнями, где было организовано небольшое кладбище. Прощальную речь сказал Кессен. Говорил больше про выполненный долг: долг перед страной, перед своими родными и детьми. Хорост Рэм вспомнил, что Четвертак всегда чтил богов и часто посещал святилище. Друид произнес напутствия для живущих, а на могилу наложил знаки оберегов для лёгкого пути через семь лугов очищения в загробное царство Амет.
- И да не тронут душу его когти Неспящих, - произнёс Хорост своим скрипучим голосом. - Мы будем помнить твою доброту и силу духа.
Сама процессия была короче, чем в первые дни осады, когда люди хоронили первых павших бойцов. Со временем обряд становился монотоннее и быстрее. Да и горевали люди быстрее. Они привыкли оплакивать умерших, и поэтому сама скорбь становилась всё менее горькой и страшной. Скорбь вошла в привычку и стала похожей на хроническую мигрень, от которой страдаешь, но с которой привыкаешь жить... Молча собирались. Слушали речи и кивали. Кто-то мог вспомнить какой-нибудь забавный или просто примечательный случай из жизни ушедшего. Смеялись. Печалились. Потом расходились. В основном молча, шаркая ногами, ибо голод уже начал выедать силы из их тел.
***
Послышались неспешные шаги по лестнице, и на стене появился Нэнне.
- Ну, сейчас буду вас удивлять, - были его первые слова. - Слушайте. Вчера, не поверить точно вы мне, видел на стене возле западной башни знаете кого? Колток сидел!
