Чернильные воды то и дело налетают роем игл, но разбиваются о мой свет. Краем глаза я вижу, что одна игла всё-таки проникла сквозь барьер. Кусочек тьмы оборачивается пауком и вцепляется в мою спину.

Даже такой маленький клочок тьмы – тяжёлый, словно груда камней, он тянет меня на дно. Туда, где тьма злее и куда плотнее, где такие же утонувшие искры давно превратились в голодные тени. Если сумеют достать – разорвут на куски. Поэтому я плыву из последних сил, но тьма сильнее, волны закручивают вихри, холод обжигает. Захлебываясь мраком, иду ко дну.

Но тут раздаётся рык, и путь преграждает огромная, светящаяся изнутри белая медведица. Волны отступают, медведица укрывает меня от тьмы, делится светом. Она плывёт рядом, готовая прикрыть от любой беды.

Я вижу вдали берег. Он блестит и переливается, как алмазная пустыня. Там, среди света меня ждёт второй спутник – лохматый чёрный пёс.

Наконец океан позади, мы идём все вместе, но я едва переставляю ноги. На спину мне давит кусочек тьмы, что тяжелее самой тяжёлой ноши. Я чувствую, как он забирается под кожу, и вместо тёплого света в груди разрастается льдистая чёрная дыра. От холода я едва могу двигаться.

Белая медведица толкает меня в спину, пёс тянет вперёд за загривок. Они пытаются помочь, как вдруг оба начинают реветь от боли. Тьма, что я несу, коснулась их тоже. Въелась в глаза, делая их пустыми и тёмными, как потухшие угли. Мёртвый океан позади смеётся. Чернота внутри ширится.

Боль пронзает грудь. Там, где только что белела шерсть и билось сердце, зияет дыра. Мой свет осыпается звёздной пылью. Мертвенный холод ползёт от ладоней к локтям, плечам, перехватывая горло.

Мир темнеет. Это слепнут мои глаза. Смеётся океан. Медведица и пёс скулят, слепо тыкаясь носами мне в шею. Наугад веду их, надеясь, что выход близко. Это похоже на игру: “Холодно – горячо”.

Вокруг теплеет… теплеет…

***

Я проснулась от жуткого холода. Форточка была нараспашку. Пока закрывала её, сон успел расплылся зыбкими образами. Мне казалось, я уже видела его и не раз, но так и не смогла запомнить.

Ежась, натянула свитер, заварила горячего чая. И только после пары кружек, смогла, наконец, заснуть.

В пятницу на улице внезапно потеплело, город изнемогал от влажной осенней духоты. Окна автобуса, в котором я ехала, покрылись капельками пара, так что люди за ним превратились в размазанные тени. Шарф я сняла, он змеёй свернулся на моих коленях.

“Дурацкая погода! Никогда не знаешь, во что одеться,” – обречённо думала я. Вспотевшая спина сегодня напрягала меня куда сильнее, чем звериные морды и хвосты, что ещё раз подтверждало аксиому “Люди ко всему привыкают”.

Я беспокойно ёрзала на сиденье, поглядывая то в окна, то на “Узы”. К ним я ещё привыкнуть не успела. Струйка света лилась из моей груди, точно вино из пробитого шилом бочонка. Теперь, когда я была далеко от Койота, она снова сузилась до толщины нити, пульсировала в такт биению сердца. Расширялась, когда я вдыхала воздух и опадала при выдохе. Было ощущение, словно с другой стороны за нить дёргали, подгоняя поскорее пройти по свечению, чтобы оказаться как можно ближе к Койоту. Может, об этом он говорил, когда упоминал влияние Уз?

“Ну! Чего еле тащишься!” – мысленно ругалась я на ни в чём не повинный автобус.

Автомобильная пробка едва ползла. Я поглядела на часы. Времени было навалом, но меня не покидало чувство, что я везде опоздала. Ради успокоения, даже сверилась с online-часами в интернете. Всё было верно, даже секунды совпадали. В чём-то это было сродни вечернему заглядыванию в холодильник, только наоборот. Как если бы, открывая дверцу, вы думали, что уж теперь-то еда оттуда точно исчезла.

Когда автобус подъехал к нужной остановке, я уже извелась от нервов. Койот обещал встретить меня перед занятиями у входа в универ. Какова вероятность, что он решит появиться там на час раньше?

Стоило подумать об этом, как дверь автобуса наконец-то открылась. На остановке стоял хмурый Койот собственной персоной. От удивления я так и застыла на месте, забыв сделать шаг наружу.

Хорошо, что только я. Староста подался навстречу, совсем не вежливо сжал мою руку и дёрнул так, что я полетела на него, как безвольная кукла. Двери позади закрылись, автобус тронулся.

– Ты чего такой грубый? Я бы и сама вышла, – проворчала я, вывернувшись из вынужденных объятий, и вдруг заметила, что нервозность, которая преследовала меня всю дорогу, куда-то испарилась. Узы светились ярче прежнего.

– Как себя чувствуешь? – спросил Койот, внимательно оглядывая мою Лису. Та встревоженно водила носом. Удивительно, но синяки на лице Павла уже побледнели и были едва заметны. Может, это была ещё одна особенность Зрячих?

– А ты? Как себя чувствуешь? – вернула я ему вопрос. – Выглядишь встревоженным.

– Ещё бы! – рыкнул он, явно чем-то недовольный. – Не привык, знаешь ли, вскакивать ни свет ни заря из-за кретинского желания немедленно увидеть малознакомую Лису!

Да уж, у него были причины злиться. Но не он один тут страдал!

– Мне, конечно, страшно жаль, что твой режим сна из-за меня нарушен. Но давай посмотрим правде в глаза – ты сам влез в разборку с охотниками. Я тебя не просила.

– А я не просил привязывать меня долбаными Узами! – Койот яростно потёр переносицу. – Ладно, проехали. Я понимаю, что ты не виновата. Просто не выспался. Да и эта светящаяся штука, торчащая из груди, напрягает. – Он направился ко входу в универ, но вдруг остановился и кисло произнёс:

– С этой минуты мы любим друг друга до тошноты, помнишь?

– Да…

– Тогда чего стоишь? Ты не на влюблённую похожа, а на столб.

Закатив глаза, я догнала его и аккуратно взяла под руку:

– Я уже тут, волчок, только не кусай за бочок.

– О боги, прошу, не говори, что ты сейчас так шутишь. Потому что тогда хуже чувство юмора только у моей бабки.

– Это просто попытка разрядить обстановку, – обиженно пробормотала я.

– Просто молчи. Слушай план! Ты сидишь на парах, я собираю информацию. Без меня не уходишь. Всё поняла?

– Да.

Рука об руку мы прошли на территорию университета.

***

Теперь, когда Павел был так близко, Узы пульсировали, отдаваясь вибрацией в рёбрах, словно в груди поселился вечно урчащий котёнок. Это было странное, но на удивление приятное чувство. Моя Лиса тоже успокоилась, я чувствовала исходящее от неё умиротворение и довольство жизнью. В какой-то момент я даже с изумлением заметила, как она обнюхивает Эмона старосты – серого Койота, и тот казался совсем не против.

Я пыталась шикнуть на свою Лису, но ей не было дела. Меня и саму вело. С того момента, как я взяла Койота под руку, мир словно стал меняться: смягчился в гранях и потеплел в цветах. Казалось, будто я не иду, а парю над землей. От Уз исходило тепло, в котором хотелось греться. Я отдавала себе отчёт, что странные ощущения – это влияние Уз, но избавиться от них не могла. И не хотела. Наконец-то за долгое время мне было так спокойно.

В глазах у Павла отражалось Солнце. Оно разгладило угрюмые морщины у его губ и глаз, отчего тот выглядел почти мальчишкой. И только сведённые у переносицы брови и тяжёлый взгляд портили картину. Зачем нужно столько хмуриться? Вот Алек всегда выглядит весёлым. Интересно, а могла бы я заключить Узы с ним? Так же, случайно?

На секунду я представила, как бы это могло быть и…

Зверь Павла оскалился и угрожающе клацнул зубами, едва не вцепившись мне в лисье ухо. Мир снова стал резок, цвета полоснули по глазам болезненной яркостью. Мы с Павлом одновременно отшатнулись в разные стороны. Лиса и Койот рычали друг на друга, словно были готовы разорвать друг другу глотки.

Павел первым пришёл в себя, быстро огляделся, примечая свидетелей. Мы стояли на подходе к корпусу Физиологии. Недалеко, привалившись спинами к зданию, играли в телефон двое парней в капюшонах. Они не обратили на нас внимания, а больше никого и не было. Всё-таки мы приехали раньше положенного.