Блядство! Блядство его жизни!.. И теперь уж точно никуда не денешься, даже голову в сторону не повернешь — лезвие моментально вопьется в кожу. И вот тут-то страх и появляется, только не инстинктивный за свою жизнь, а какой-то другой — нерациональный, совершенно непонятный. Скорее страх за свои слова, за эмоции с которыми вымолвил эти слова. За эти самые эмоции, которые на ублюдства случая появились, и страх того, как на него сейчас смотрят...

«Да, скорее как начинающий психопат на уроке препарирования мыши — что же там у нее под серой шкуркой?..»

— Даже так? — заинтересованно ухмыляется Ужас, прямо смотря в серые глаза напротив.

Ну не так! Совершенно не так! Это же контрольный, чтоб его! Не такого предложения ждал Джек. Не таким спокойным тоном, не этим хрипловатым голосом… Твою ж!.. В пору самому перерезать себе глотку или же хотя бы ебнуться головой об стену. Но ему снова плевать на все, даже на эти скудные свои же мысли. Парнишка просто зависает, смотря в глаза своего палача и на секунды отрешаясь от внешнего мира.

Это его приговор — чокнуться окончательно и без шансов от внимания Кромешного Ужаса 604.

И гори оно все синим, блядь, пламенем, когда можно вот так залипнуть и вновь, как в первый раз, изучать друг друга, молча глядя в глаза. Не те обстоятельства — не тот мир, чтобы так плевать на окружение. Но… к дьяволу. Все к нему. Хотя Фросту кажется, что рядом с ним он и находится.

Однако по устоявшейся схеме, и будто на зло, что не сговариваясь бесит обоих, их микромир рушат развязные крики и маты со стороны, и это отрезвляет, заставляя разорвать зрительный контакт и посмотреть в строну.

Только Джек не в выгодной позиции, прижат к стенке и не того роста, чтобы за старыми баками увидеть вдалеке ругающихся, а вот Ужасу ничего не стоит отодвинуться от Фроста и взглянуть на заканчивающуюся пьяную потасовку, участники которой уже медленно идут в их сторону, размахивая холодным оружием.

Просчитывая за секунды, профессиональный взгляд на четверых обкуренных мудаков и на растерявшегося мальчишку возле себя. И скорее всего, в другой ситуации он сделал бы по-другому: бросил мальчишку одного или сам его прирезал, но сейчас…

— Какого хре…

— Заткнись, — обрывает Ужас, резко отдергивая мальчишку от стены, небрежно накидывая на него капюшон и так же резко толкая вновь к стене, подходя почти вплотную.

— Не говори, что они идут сюда… — просит жалобно Джек, и это кажется единственным, что он может еще сказать и сообразить. Потому что знает этот ход, знает, что собрался делать этот хищник, но на блядство случая ему совершенно не хочется повторять сцену у общежитий.

Только вот неприличный ржач со стороны распугивает все мысли, и беловолосый паренек испуганно вскидывает голову, пытаясь не пойми от чего унять заполошенное сердце и попытаться придумать нечто более подходящее, однако мыслей нихрена не остается.

У него нет ничего кроме этого херового везения.

— Голову опусти и не смей издавать и звука. — в том же приказном тоне, что и в начале встречи.

И он вновь слушается, и даже если бы сейчас перед ним было бы сотня других вариантов, как выкрутиться, Фрост понимает, что не сдвинулся бы и с места. Потому что... так безопасней. Так спокойней. И пусть все идут нахер от его логики. Главное ему не страшно. Рядом ведь...

Маты вперемешку с обсуждениями какой-то девки или парня отвлекают, пошлые шуточки и ржач, и от этого становится вновь противно. Джек слегка вздрагивает и все же из-за недостатка места, а может, потому что так хочется, вновь утыкается головой в грудь Ужаса. На удивление, на него даже не шипят и не рычат, лишь неохотно приобнимают за пояс.

«Как чертовы общежития…»

И тут же Фрост осекается и с кристальной, мать её, ясностью понимает, что эта ситуация нихрена никак те общежития, и сейчас его не наигранно-развязно обнимают, делая вид продажных отношений. Его… пытаются закрыть и... защитить от других? Но не бред ли?

Только всё равно, и от осознания этого ведет, настолько хлеще ведет, нежели тогда перед полицейскими, что Джек только зажмуривается и медленно выдыхает, стараясь унять дрожь, и чертов взбесившийся ритм сердца.

Господи, лучше б он сдох еще тогда — на заброшке.

А пьяные в умат и, судя по говору, обкуренные существа уже рядом, парень не видит, да и не горит желанием, лишь четко чувствует, как напрягается всем телом Ужас и почти не улавливает его дыхание.

Самый матерый из всех и самый опасный хищник.

Это безумие или его просто глючит, но он не хочет — не слышать, не видеть, лишь недозволительно быть пока что рядом с ним.

А тот самый, названный им, хищник лишь настороженно закрывает его от посторонних липких взглядов, продумывая на всякий случай кого из шайки потрошить первым. Но проходящие мимо них, пусть и вякают нецензурные шуточки с нездоровым смехом, но медленно проходят дальше, направляясь в конец переулка. И это существенно сбавляет градус напряжения.

У Фроста сбивается дыхание, когда он понимает, что голоса вдалеке стихают, но априори предыдущим разам отскакивать от мужчины нет никакого желания, да и некуда. Только сознание кладет на нет от такого долгого контакта, и тремор, подобно разрядам тока, прокатывается по телу, заставляя жмуриться еще сильнее.

«Какого хрена со мной происходит, блядь?!»

Он неосознанно позволяет себе остаться вот так подольше, хотя молиться невесть кому, чтобы его прибили сиюминутно, потому что… не должно так вести, не должно быть так спокойно и до одури правильно, стоя в объятьях самого опасного убийцы. Но ему наплевательски похер. Наверно потом, на Кромке, Фрост будет истерить и материть себя, а за одно его. Но сейчас все по-другому и единственное что так сильно хочется — это позвать его.

Впервые. По-настоящему.

— Блэк… — едва ли слышным шепотом, от чего тот замирает на секунду и вместо того, чтобы прирезать наконец это персональное бедствие, лишь остается стоять так же близко, не отпуская от себя мальчишку.

Чертово безумие и возможно... обоих.

Минуты, секунды, часы… или все-таки секунды? Похуй, похуй, похуй! Джек закусывает губу и не хочет открывать глаза, не хочет лишаться этой защиты, не хочет, чтоб так банально и слишком резко все рушилось. Гребаная галлюцинация или все же нет. Но выходить из этого состояния нет ни сил, ни желания. Что же все-таки этот Ужас делает с ним?..

А реальность ненавистно-живая, реальность напоминает о себе шумом улиц, громким, и даже доходящим сюда звуками, радио и матами покупателей маркета. И почему всё не по-другому, Фрост не знает. Но с новой порцией легкой боли от прикушенной губы все-таки дергается чуть назад, в глубине души желая самого себя за это убить.

Ебнулся окончательно — приписывайте ему Стокгольмский синдром…

Намек понимается правильно, и в следующее мгновение Джек, слегка пошатываясь, открывает глаза и недоуменно смотрит по сторонам, проверяя, нет ли еще кого-то рядом. Хотя, если бы был… Настолько непринужденно Ужас не стоял бы рядом, с легким недовольством посматривая на него.

«Или этот случайный прохожий в принципе валялся уже мертвым…» — спокойно констатирует подсознание, и этот вариант кажется Джеку самым ожидаемым и простым.

Становится слишком суматошно, становится поздно и слишком мало времени — оба это понимают. Потому Джек спешно поднимает свой рюкзак с земли и вновь смотрит на мужчину, с легким скепсисом спрашивая:

— И что… вновь меня не прирежешь, даже за мою дерзость? — он хочет и поддеть и неловко вывести тему на осторожное «спасибо», но у Фроста, как всегда, хреново получается. А это воплощение опасности и смерти только усмехается на это, и перекручивает нож в руке.

— В следующий раз, мелочь. Да и, судя по твоей реакции, тебя уже есть кому убивать.

Только вот после этих слов Джек не язвит очередной раз. Фрост лишь резко вздрагивает и невольно отшатывается назад, словно от пощечины, понимая и вспоминая, и от этого по-настоящему становится тошно. А Ужас замечает, и такая реакция мальчишки почему-то бесит еще больше, чем его глупые попытки спорить. И ведь беловолосого парнишку настолько выводят из осознанного эти слова, и вновь появляется толика того ледяного страха, что он даже не замечает, как его вновь прижимают к стене, и жестко хватают за шею, заставляя приподнять голову.