— Не разъебем… — Блэк по-свойски ерошит влажные волосы мальчишки и скидывает с себя прилипший к телу кусок простыни, такой же влажной, как и все постельное белье. Твою. Сука. Мать.

По полу действительно тянет пыльным сквозняком, солнце медленно садится, заливая комнату оранжевой теплотой, а Фросту, ровно, как и Блэку, на это похуй, и они успокаиваются в обоюдном безмолвии — вечерней тишине, которая спустилась на квартиру, лишь слышно шумное ещё не восстановившееся дыхание подростка, и едва слышное почти не сбившееся мужчины.

Джек через какие-то проклятые минуты, наконец, может хоть чутка шевелиться, и ведет плечом, снова морщится… Блядь.

Наебнуться с кровати.

Запутаться в простыне.

Не понять за всепоглощающим удовольствием, что удобная кроватка осталась где-то наверху.

Фрост закусывает губу, дабы не заржать уже в голос от всего ебанутства ситуации, но тут же болезненно морщится. Опять, сволочь любимая, прокусил.

— Сука… Снова это сделал. Прокусил… — шипит недовольно Джек, хотя больше его волнует синяк, который, скорее всего, будет на левом бедре после приземление на пол. Простынь-то тонкая, никак не спасла.

«Нет, вы просто в ней запутались! И кой же невьебический пиздец!»

— Она вкусная… — нагло так и даже не пытаясь скрыть истинного, ложно оправдывается Питч, хотя изумленный выдох и маты Фроста его правда забавляют сейчас.

— Блядь. Какой же ты псих неуравновешенный! — Джек шипит это лишь ради того, чтобы скрыть участившийся ритм чертового сердца и свое, такое же чертово, смущение.

«Ну, приплыли! Теперь у тебя, Оверланд, ёкает каждый раз, когда этот Ужас говорит тебе хоть что-то положительное и касающееся принадлежности, да?»

— Сам выбрал, — вяло огрызается Блэк.

— Вот сам сейчас же и тебя попробую! — с дуру так фыркает Джек.

— Не стоит, подсядешь, — ухмыляется сопящему подростку мужчина, но вовсе не ожидает, что мальчишка на это хоть что-то разумное ответит. Но этот бляденыш удивляет, впрочем, как и всегда.

— Бляяять… — стоном тянет Джек и резко зажмуривается, задыхается, потому что этот хриплый голос, именно эти слова. Да он же, он же… — Питч, я уже…

— Заткнись! — жестко обрывая, потому что вовсе не хочется слышать следующее.

— Я уже на тебя подсел… Пиздец как. Полностью. Навсег…

— Сука! — злой рык, и Ужас оказывается над ним, грубо подминая под себя, вжимая своим телом мальчишку в пол и коленом разводя стройные худые ноги. Этого разговора больше не будет, ровно, как и Фросту нехуй осознавать то, что пытался сказать.

Питч едва ли усмехается, смотря в потемневшие от возбуждения глаза Джека, и медленно склоняется ниже.

Вновь по бессчетному кругу, да? Вновь в пепелище? И сученыш, судя по всему, вообще рехнулся, нихуя не думает, что говорит. Кому говорит. Но идеальная тишина и затаенное дыхание обоих рушится, осыпаясь несдержанным гортанным стоном белоснежного…

…Пять групп рассредоточиваются по опустевшим складам, являющимися элитными заброшками и территориями для частных давно забытых клубов: частично такие места и используются для того, чтобы всякие подонки промышляли несанкционированные бои, проституцию и подпольные аукционы. Некоторые же склады, по допросу сидящих до казни в строгих изоляторах серийников, использовались ранее для пыток, издевательств над жертвами или тупо сброски трупов. И теперь, по тому же графику Вильяма, боевые группы рассредоточились на данных точках, готовясь к операции перехвата. Также на эти сутки были взяты под наблюдение самые людные и значимые охранные здания города, последнее лишь перестраховка, но нужная, ведь Ужас любит повыебываться.

Группы перехвата и быстрого реагирования, спецотряды наемников и контрактников, которых по такому случаю подключила Фея, и новые, ещё пока не открытые официально властями, камеры слежения, уже начали свою работу. План разрабатывался и дорабатывался не один день, но сегодняшние двадцать четыре часа ключевые для отдела и Департамента в целом. Потому каждый сейчас был на нервах, но надеялся на хренов везучий случай и странный график эксперта. И даже если они не поймают его, то, как минимум, засекут с камер.

— Передаю по первому каналу связи… Прием! Всё чисто. Периметр от Централа А7 и до первой линии С10 в зоне обзора. Начинаем операцию. Прием!

— Это база. Прием! Принято. Начинайте, — коротко, но четко отвечает девушка, одновременно наблюдая за тремя самыми значимыми местами и связываясь по рации с третьей группой.

— Прекрасно… — тихо выдохнув, Вильям ещё ближе пододвигает низенький стульчик к мониторам, впиваясь взглядом на пустые склады и улицы. Он, так же как и остальные в наблюдательном фургоне, нервно-всклокоченный и прибывает в опасном предвкушении скорой поимки хоть кого-то.

Все из группы Феи сейчас следят за всем, пока ещё мало происходящим, что виднеется на десятке мониторов. В штабе, в комнате отдачи команд, где остались на подстраховке Норт и Банниманд, тоже блядское напряжение и ожидание; им остается контроль групп спецов и пара запасных планов, если что-то пойдет не так. Но детективы уверены, пусть и не на сто процентов, но на сучьи семьдесят верняк — они поймают этого ублюдка…

…У них свет от тусклой лампочки в холодильнике, на блядство из-за неприкрытой дверцы, разгром на столе, где выжили лишь ноуты, и большая половина тряпья и белья разбросаны по полу двух комнат. А из окна сквозит прохладой — сыростью и пылью, той самой штукатуркой известняковой, и ветер кажется прохладным, совсем влажным и пробирающим, но для них пиздец как жарко.

Ебучая жаркая ночка, и он впервые доволен тем, что делает, похерив всё нахуй.

Языком по бедру Джека, там где алеет синяк, под мальчишеский тихий всхлип, но не давая того, что так хочет, лишь нависая над, ловя бешеный серебристый взгляд, столь непонятный, но охуенно правильный, затыкая поцелуем и наконец резко поддаваясь бедрами вперед, так, что Джека выламывает на кровати и он кричит, забыв, как дышать.

Приглушенные отборные маты срывающиеся с покусанных сухих губ мальчишки, но Ужасу в довольство это слышать, он лишь толкается глубже, задевая намеренно простату, медленно, но жестко, и вцепляется зубами в гортань, едва выше кадыка, не прокусывая до крови, но с нажимом сжимая зубы, четко этим приказывая белоснежному не двигаться.

— Да-а… — шипяще, едва отрываясь, в миллиметрах от красной истерзанной кожи, как истинный зверь перед тем, как перегрызть жертве глотку, — Тебе дозволено лишь умолять… Кричать, стонать… Просить меня…

— Пожалуйста!..

— Остановиться? — шипит сексуально Питч, действительно останавливаясь под долгожданный вой мальчишки. Это пиздец как охуенно — терзать, не давать, а после срываться на белоснежном по полной.

— Двигайся же! Черт возьми!.. — Джек шкребет пальцами по простыне, скулит в голос, сильнее вжимаясь затылком в подушку и предоставляя горло на растерзание своему любимому, но шевелиться действительно не получается и он позорно, по девчачьи, всхлипывает от эмоций и ощущений.

— Нет, мелочь, неправильно, — демонически ухмыляясь и зубами едва прикусывая вновь.

— Сука! Тварь! Садист! Блядина!.. — взрывается Джек, — Домин… доминант… Хищник… — но выдыхается под конец, чувствуя, как сердце загнано разьебывает к хуям грудную клетку.

— Верно, но слова не те, — ещё усмешка, горячим мазком языка по страдальному горлу, от чего мальчишку прошибает мелкой дрожью.

— Прошу, пожалуйста!.. — не выдерживает Джек в конец, вскидываясь и хныча, — Умоляю! Возьми… — беловолосый метается, матерится едва слышно, облизывая судорожно губы, и с мольбой заглядывает в золотые горящие глаза, — Ужас! Ужас, сука ты проклятая!.. Питч… Питч, возьми меня… присвой!

— Правильно, — хриплое и довольное, перед тем как выйти из податливого нежного тела и быстро перевернуть мальчишку на живот.

И Джек моментально понимает, несдержанно стонет, вставая на колени и ложась грудью на подушку, закусывая уголок мокрой мягкости и тут же взвыв от вспышки выжигающего удовольствия и боли, когда в него жестко входят вновь.