Ужас на такое замечание лишь недовольно прищуривается, и легкая раздражённость вкупе с злостью появляется во взгляде, только так же быстро и резко пропадает, и мальчишка ничего не успевает понять, не различая раздражение своего мужчины. Фрост только хмурится вновь, оттого, что мысли, как напуганные чертовы крысы, разбегаются в его голове.

— Мне…

— Тебе пора передохнуть, — Блэк не церемонится с расслабленным подростком, который уже почти в отключке, он незаметно для Джека хитро усмехается и, беря мальчишку на руки, уносит до кровати, сваливая несопротивляющегося подростка на разворошенную постель, — Вечером разбужу.

А Фрост по своей природной упертости что-то ещё бурчит, восклицает, но вовсе не против отрубиться, под конец только произнося просящее и почти обиженное:

— Полежи рядом…

— Да. Как же блядь! Буду тратить время и присоединяться к тебе, — надменно звучит сверху и уснувшего парня даже не прикрывают покрывалом. Питч только циничным взглядом проходится по беззащитному парнишке, и мысли при этом в голове возникают вовсе ебанутые.

Только вот стандартная логика о том, что нехуй тратить время на того кто может и съебаться в любой момент, вовсе кажется искусственной. Ведь… Фрост скорее позволит убить себя, нежели съебется.

А ты скорее позволишь ему это, сам выставив за дверь, нежели присвоишь окончательно полностью себе, да?

Нет. Опять неверный ответ в уравнении на чужую жизнь.

Вот потому-то… с убийцами и не живут. Потому что ублюдки, грызущие других насмерть, собственники с поврежденным, больным мозгом и ебанутым взглядом на жизнь, потому что безвольному отключившемуся подростку и нахуй не нужно знать о том, как его…

Ужас пресекает бесполезное размышление, нещадно ломая образ в голове, ровно, как и четко выстроенное желание мало чем отличающееся от вседозволенности безумия, а вот взгляд, в противовес воли, останавливается четко на бледной страдальной шее мальчишки, с выразительными следами укусов, багряными переходящими в прозрачный фиолет засосами, со всё ещё красноватой тонкой линией пореза, и ещё одной такой же, только чуть выше и левее — несколько порезов, преходящих в шрамы, тонкие, зажившие, едва заметные на альбиносе… И все они от его ножа.

Истерзанный смертник молящий ещё и ещё… Ещё больше насечек, как уникальнейшее соглашение на присвоение. И он бы присвоил, до конца, с красными метками, с этим ошейником из кровящих лент на тонкой шее, без дозволения жить по-другому, как личное неприкосновенное существо — смертник, чья жизнь полностью принадлежала бы лишь ему…

И принадлежит. Глупый Рагнарёк сам отдает судьбу в его руки и подставляет горло под острое черное лезвие.

Часть ада, что не перейдешь, не пересилишь, оно сильнее, сильнее даже того хладнокровия и воли, что не позволяла становиться зверем, когда перерезал глотки и вырывал сердца на живую.

А другого бы прирезал, забрал жизнь, даже не моргнув, а этого… жалеешь?

Нет...

Настолько желаешь, что до сих пор держишь на расстоянии.

Ведь… с убийцами потому и не живут, что присвоив один раз, они никогда больше не отдадут свое существо миру обратно. Ни миру, ни людям, никому. Либо выгрызут мир, либо…

Уничтожат свое безумие, да, Блэк?

Вспышка из прошлого, как искра от фосфорного осколочного — точно и прожигая кожу до кости… Рыженькая девчонка и матерый хитроебистый псих, который выгрызал всех четко и до конца; тот из элиты, что зовутся хищниками, тот, которого можно было обозначить ровней себе.

Ублюдки не отдают свое, а он называл её Лисичкой и загнал пулю четко в затылок, даже не позволив испугаться, когда выхода больше не оставалось и тупик был для двоих.

Питч смотрит на беззащитного во сне парня, и параллель проводится вопреки запретам сознания.

Не хочешь так же потерять свое превосходство и контроль над собой? Или не хочешь обрекать его?

Неважно. Всё равно не случится, потому что хватает того что есть, потому что клетка внутри ещё выдерживает, потому что Джек всё ещё не поймет, и не заговаривает об этом, не предлагает и не просит, а значит тема дохлая и мысли как у мечущегося подростка нерациональные.

Это никому из них и нахуй не нужно, и в выводе остаться сухое — забить и забыть. Фрост не будет в его судьбе. Никогда.

Он плюет на мальчишку и возвращается обратно к столу, с раздраженностью закидывает всё использованное в ненужную коробку-пластик, ставит непрерывающийся эфир на беззвучный, но все остальные срочные оповещения программирует на повышенную громкость. Ибо хуй пойми, что ещё за сегодняшний день ожидать от пробляди Феи, что негаданно замутила с Кроликом, и от этой тупой троицы, мнящей себя стражами ночного 604.

Долбоебы, что там, что здесь.

Блэк брезгливо морщится от той бездарности, что происходит в городе и скучает по старой эстетике пару лет назад, но, впрочем, не заостряет на этом своего внимания. Много чести следить за каждым шагом сошек в этом проебаном термитнике.

Он лишь небрежно следит за безмолвными, но вполне понятными событиями трансляции, пока достает новую ампулу и набирает содержимое в обычный одноразовый шприц. Ещё одна доза явно не повредит, с учетом, что до завтра эту херню полностью примет организм и можно будет смотаться на разведку по городу. Мужчина усмехается, ставя пометку заняться на днях, с учетом ублюдского графика, этими тремя долбоебами и, доканчивая процедуру, выкидывает уже ненужный шприц.

А уже через час Ужас позволяет городу вести свою гнилую жизнь без его участия и наблюдения. До вечера наверняка можно спустить на тормозах эпик с отравлением и не заботиться, сколько моральных уродов от этого подохнут в закоулках 604.

Питч лишь ставит пометку о дополнительном кодировании канала, по которому работают нужные источники информации, дабы до них не добралась пестрокрылая карьеристка, и позволяет себе расслабиться, пока белоснежный смертник спит рядом, все так же забвенно и наплевательски на внешние раздражители. В конце концов мужчина всё же не выдерживает и накидывает на Фроста плед.

«Если ты не будешь соблюдать банальных прописных истин, банальных правил, ты умрешь даже здесь, маленький Джек. И возможно я не смогу тебя защитить…

— Похуй мне на это! — в злобной манере вновь ощетинившегося звереныша.

— Знаю, но всё же прими к сведению. Возможно, от некоторых субъектов даже я не смогу тебя защитить. Ты должен сам бороться.

— Как же это? Загонять нож в глотку, как сделал твой телохранитель?

— Это была мера защиты, не злись, маленький.

— Защиты?! Да он ведь просто боялся! Он… — слова душат так, как ни одна удавка не сможет, — Это просто откуда-то сбежавший дикарь, до животного ужаса напуганный, беззащитный, он ведь…

— Послушай, Джек, это всего лишь недоразумение, которое произошло. И если бы было что-то существенное ты бы узнал об этом вторым. Ты ведь знаешь, у меня от тебя секретов нет, а это лишь обознавшийся псих, который не пойми как прошел защиту…

— Защиту в тридцать этажей?! Да это просто был раненый мальчишка!!»

Собственный вскрик из прошлого и будит, и мысли как в опиумном тумане, а образы подсовывают ненавистный вечер и глаза чужака, что выбежал в холл гостевого белоснежного крыла. Не старше его тогда, в порванной рубашке с оборванными рукавами, безумием во взгляде, и грязным ножом в руках… изрезанный, истощенный, с исколотыми руками…

Фрост испуганно вздрагивает и жмурится, но из гадких картинок прошлого вырывают усилившиеся рефлекторные объятья, теплые, сильные, знакомые до боли.

Ужас… Его Ужас.

Парень прерывисто выдыхает и сам жмется ближе.

— Уже ночь? — неуверенным хриплым голосом спрашивает Джек, не желая даже шевелиться на данный момент.

— Уже вечер, — вторят ему в грубом ответе в густом предночном сумраке, и Джек не может этим не воспользоваться.

Мальчишка быстро переворачивается и обнимает мужчину, закидывая на него левую ногу и довольно жмурясь, пока этого не видят. Дрянная хуйня в виде образов моментально стирается из сознания, словно и не было ничего.