Питч цыкает и широким мазком языка слизывает всю кровь, сжимает белые пушистые волосы на затылке сильнее и притягивает ближе, вылизывает так жадно открытую ранку, мешая вкус крови с виски, и сжимая бедро белоснежного другой рукой. Это почти волнительно, и наверное это ещё один изящнейший для него вкус — прохладный крепко-горький алкоголь и теплая соленная кровь, густая, со знакомым будоражащим привкусом металла... Это то, ради чего можно прижать мальчишку ближе, заставляя пересесть к себе на колени и услышать несдержанный тихий всхлип.

Завалить и трахнуть.

Возможная полетевшая мысль, которую он, впрочем, даже не ловит, но знает что она где-то есть в слегка затуманенном сознании. Только вот нихуя сейчас не хочет его трахать. Хочет, но не трахать. Вылизывать, целовать, сжимать ребра до новых синяков и чувствовать острые зубки Фроста у себя на ключицах и шее, — да, однозначно! Потераться друг о друга, имитируя ленивую дрочку на коленях, вылизывать солоноватую кожу и медленно пить виски. Всё это. Но не секс.

И это взаимное: Джек тоже полувозбужден, похныкивает, капризно выгибается, подставляясь под жесткую хватку, но не настаивает на большем. Он только жадно хочет касаний, ему до одури хорошо в сильных руках, и хлестая большими глотками заканчивающийся алкоголь. Он облизывает в который раз губы и задыхается от привкуса собственной крови и чужой слюны, и этого ебучего общего вкуса горького янтаря на губах. Блять.

Беловолосого ведет и он совершенно не против, уже не напуганный чертовым вечером, отпустивший свой страх из-за какого-то там маньяка, и вообще даже бровью не ведущий на молнию, ярко осветившую Север и явно ебнувшую в один из ближайших домов, и на последующий оглушительно раскатистый гром аналогично похрен.

Что-то грохается со шкафа, стоящего рядом с окном, разбиваясь явно чем-то стеклянным по полу, но они лишь не торопясь заканчивают очередной поцелуй и лениво переводят взгляды на разбившуюся кружку, которую Фрост не успел со вчера убрать на кухню. Джек тихо ржет или скорее хрюкает и ему кажется это чем-то пиздец несущественным, он утыкается лицом в грудь мужчины и пьяно соображает, есть ли у них ещё кружки.

Хотя, какая разница?

А молчание так желанно дает свободу, раскрепощает их... И даже оказывается так можно общаться — без единого слова, и обоим нравится. Пусть только сегодня и под бушующую бурю на улице и внутри. Питч ведет пальцами вверх по позвонкам мальчишки и слышит приглушенный довольный стон, усмехается и двумя большими глотками допивает виски, морщась, что две бутылки не хватило и на два часа. А Джек смотрит на вторую откинутую на постель граненую бутыль и слишком уж тяжко вздыхает — ему хочется ещё. Хочется ужраться совсем, в этой поделенной тишине на двоих, в бушующем ртутном шторме проклятого города, в горьком спирте цвета плавленого янтаря и в этих надежных объятьях самого опасного хищника 604.

Можно сказать, можно попросить, но Фрост лишь медленно облизывает губы и вновь тычется носом в шею мужчины, вдыхая любимый запах и нихрена не соображая почему комната плывет по его ощущением — либо за окном потоп и их к хуям сносит вместе с домом, либо у него уже вертолетики из-за невменяемого состояния.

Но уже похуй.

До дури наплевательское отношение, ко всему и ко всем, этим вечером — этой ночью они плюют на город, кое-кто даже разрешает ублюдкам спать сегодня спокойно. Однако Ужас тревожит Фроста, заставляя переползти на помятый плед и идет доставать ещё пару граненых тар виски.

В горле эта дрянь ещё не стоит, а вот его безумный смертник вновь смотрит на него снизу вверх, так жалобно и ждуще новой порции, что отчасти хищник усмехается, совсем не по доброму иль в успокоение нежных нервов мелкого.

А Джек не понимает, какого хуя ему не дают только что открытую бутылку, слегка покусывает губу, понимает что не стоит ведь блядь опять рану тревожить, уже в сотый раз зализанную кое-кем, но всё равно кусает хоть боли из-за выпитого вообще не чувствует. Похуй. Но он хочет ещё, потому тянет Блэка на себя, и невменяемо, с сопением тянется к новооткрытому виски, который от него дразняще ускользает.

Требовательно или даже пьяное «хочу» не успевает сорваться с его губ и нарушить ту идеальную тишину с самого начала. Фроста непристойно нагло затыкают требовательным новым поцелуем и теснят к стенке, а мальчишка почему-то совсем не против, обнимая мужчину за шею и с хриплым стоном впиваясь в прохладные губы, на которых остались капли терпкого нового виски.

Он его дразнит, нахально и мучительно долго, специально вводя в эту тупую игру и после каждого глотка ледяного алкоголя, который выжигает горло, целует белоснежного, почти с садистким довольством слыша мальчишеское недовольное урчание.

Всё неправильно.

Не по их схеме, не по их правилам, но так как нужно именно сейчас, только сейчас. Но разве это много?

Всего девять часов, а то и меньше... Девять часов дожидаясь окончания ртутной бури, девять часов в зыбке опьянения с большим болтом на весь город, но жадно целуясь. Вновь пересаживая своего смертника к себе на колени и желанно запуская руку в белоснежные волосы, усмехаясь в откровенно влажный поцелуй, когда мальчишка капризно хнычет. Награждая так, вылизывая его жаркий рот и язык, и дразня капельками виски, почти доводя до хриплого нетерпеливого рыка.

И Джеку почти это нравится, он фыркает и переключается, с жаждой и так пошло вылизывает горлышко открытой бутылки, которую Питч крепко держит в руках, но пить всё ещё не дает, и смотрит при этом хищнику в глаза. Под ебучим макетом-горлышком конечно представляя другое, и с причмокиванием кончиком языка слизывая последнюю горечь, зная что это игра. Но всё же стараясь, чтобы ему разрешили сделать новый глоток, и Блэк поощряет, одним взглядом приказывает не трогать граненую бутыль и сам медленно поднимает её, вливает мальчишке в рот алкоголь, а Джек лишь жмурится, запрокидывает слегка голову и глотает медленно, как последний блядский садист, смакуя невозможную жгучесть и горечь.

С уголка губ так непростительно, но по блядски стекает несколько капель и течет по подбородку вниз, на шею, скапливаясь в ямке между ключиц… И Джек шипит про себя, потому что из-за отключения рецепторов почти не чувствует, как янтарные капельки холодят кожу, зато в следующую секунду у него отнимают бутылку, и горячий язык жадно слизывает дорожку капель, а сильные руки вновь притягивают до хруста в ребрах.

Это то, что он, наверное, заслужил? Нет. Заслужили оба? К черту кто, кого и что.

Фрост поддается и сдается, досадливо морщась от того, что большего сегодня не будет, только нихуя большего и не требуется — это то что нужно — насытиться, отпустить ебучий контроль, как это сделала погода, и просто упиться в хлам, вылизывая друг друга на разворошенной постели и позволяя ветру гулять по душной комнате, где уже наверняка воздух пропах въедливым алкоголем. И о рассвете не думать. Не думать о завтра или даже о блядской боли в голове или похмелье.

Только без сна — прожить ещё один миг не разделяя время, чтобы оно стерлось к хуям и не понимать, где было вчера, а когда наступит завтра.

Стереть иллюзию выбора времени и даты на календаре, замутить намерено каждое воспоминание, и черт бы с отрядами полиции. Просто дать психике амнистию, ровно, как и девять… восемь часов городу перед ебучей перезагрузкой и предпоследним уровнем сложности в этой игре на смерть.

Протоколы, базы, несколько десятков кодов, видео с пытками девушек и парней, голос, надменный и такой высокомерный. Слишком уж уверенный в себе, но с разлагающимся психозом и разрывом личностей.

Ужас расчетливо прищуривается и из вежливости допивает последнее на дне бутылки. Какой по счету он даже думать не хочет, просто щурится, когда боковым зрением подмечает что рассвет стал ближе, и облака сереют с изменением на более светлый грязный градиент. Утро.

Раннее, сырое и прохладное. Тихое, после минувшей грозы и ливня…