– Приятно наблюдать, что братья любят друг друга.

Отчего-то эти слова заставили меня покраснеть и, когда брат мне подмигнул, вообще растеряться.

– Да, отец, именно что любим друг друга.

Тот рассмеялся вновь вроде бы невинной шуточке сына и сказал приглушенно:

– К нам завтра придут, как ни странно, Анику со своим телохранителем Шаем. Они обеспокоенны твоей судьбой, Шах. И возможно, даже что-то могут предложить тебе.

Я с ужасом смотрю на отца и брата, что улыбаются, глядя на меня.

– Спасибо, но не стоило. Я сам… пап… прошу, не надо…

Тот изумленно смотрит на меня и вдруг выдыхает:

– Нет, они придут и поговорят с тобой. И ты им расскажешь, что видишь свою судьбу связанной с этим замком. Понял?

Даже Ранти удивленно посмотрел на отца и, взглянув на меня, жалостливо спросил:

– Это так? Шах?

Пожимаю плечами:

– Я думал, что моя любовь к цифрам… подсчету…

Брат недоуменно смотрит вновь на отца

– Но пап?

Отец, недовольно рыкнув, спросил с вызовом:

– А кто твоих учителей когда-нибудь оплатит? Твои выходки в этой школе? Ты очень дорого обошелся мне, сын. А Шах научится экономить и вести хозяйство и наш бизнес.

Мы словно застыли, когда отец вышел, едва прикрыв дверь. Ранти, повернувшись ко мне, вдруг порывисто обнял меня и прижал к своей могучей груди мою голову, так что я замычал от боли. Он вдруг сам зашипел на меня в ответ:

– Ты как девчонка, ей богу. Тебя вообще трогать страшно, – он откинул меня в сторону и вдруг резко развернулся от меня, так что мне на миг стало страшно. Тишина словно разделила нас.

– Ранти, Ранти… ну прости. Но мне было больно. Я думал, ты мне шею сломаешь. Ты не рассчитываешь свою силу.

Он обернулся ко мне с перекошенным лицом и сказал глухо:

– Я переночую сегодня в твоей спальне.

Он не ждал ответа, а просто молча вышел из комнаты. Я удивленно проводил его взглядом и с остервенением стал сдирать с себя школьную мантию.

Весь день я провел на берегу речки, рисуя свои какие-то образы, что мне когда-то приходили во снах, и вздрогнул, когда услышал сзади тихий вопрос.

– Неужели тебе нравится это рисовать? – брат стоял сзади, с такой мукой разглядывая у меня рисунки.

Я, сгорая от стыда, захлопнул альбом и спросил нервно:

– Что с тобой?

Тот, пожимая плечами, сел рядом и, кивнув мне, ответил нехотя:

– Сам не знаю, но как представлю, что тебя не будет скоро со мной, уже плохо.

Киваю в ответ.

– И у меня также. На сердце так тяжело.

Он, прислонившись к моему плечу, спрашивает ехидно:

– Давай посмотрим, что ты там нарисовал?

Мотаю головой и прячу за спину свой альбом. Он обнимает меня, заводя свои руки мне за спину, и я сталкиваюсь с его лицом. Его жаркое дыхание заставляет все мое тело задрожать от страха. Он берет из моих ослабевших рук альбом и роняет меня на землю, ложась на мою грудь головой. Перевернувшись, он открывает мой альбом и спрашивает:

– Это я?

Смотрю на него удивленно и киваю, насколько позволяет земля. Он вдруг снова поворачивается ко мне лицом и спрашивает, жарко дыша мне в губы:

– А ты можешь меня нарисовать голым?

Изумленно смотрю на него.

– Да что на тебя нашло?

Тот ехидно начинает, глядя на меня, раздеваться и, раздевшись догола, прислоняется рукой к земле, положив на нее голову.

– Ну… рисуй. Я хочу, чтобы ты помнил меня таким.

Перевожу взгляд на альбом и кое-как справляюсь с дрожанием пальцев. Через минуту уже уверено вывожу линии его красивого тела и ухожу в себя. Здесь нет брата, только его тело. Мои руки порхают на листе, и через какое-то время слышу голос брата.

– Дай мне рубашку, что-то похолодало. Да и потемнело. Пошли в дом?

Киваю, еле-еле отрывая взгляд от листа, и он заинтересованно смотрит на мой набросок.

– Ого!!! Ничего себе. Я кажусь тебе таким?

Киваю смущенно.

– Ты красиво рисуешь.

Смущенно выдавливаю:

– Спасибо, только не говори отцу об этом, ладно?

Тот удивленно кивает.

– Ты в этом весь, Шах, весь. Ну не плевать тебе, что о тебе кто-то что-то подумает?

Мотаю головой.

– Не плевать, он многое для нас сделал. И я хочу быть ему благодарным и не ударить лицом в грязь. Ему тяжело.

Брат, собирая рубашку в брюки, зло выдохнул:

– А мне плевать. Я сын его, и быть обязанным, что он спустил на меня деньги, чтобы я получил какую-то профессию, не хочу и не буду. Я когда-нибудь отблагодарю его, но и только. Я не хочу здесь жить, ты что, не видишь, как здесь стало неуютно после ухода мамы?!

Киваю смущенно.

– Но он ведь вырастил нас.

Ран зло сплюнул.

– Нет, не вырастил, а оплатил все деньгами няням, учителям.

Я, кое-как собрав себя в кулак, все-таки выдавил:

– Но ведь оплачивал…

Брат перебил меня, обняв за плечи:

– Оплачивал, именно, бездушно оплачивал и не спрашивал нас, хотим мы в ту школу или нет. Попробуй ему поперечить? Ты ведь знаешь, что он молча сам примет свое решение. Мы единственное отвоевали для тебя, чтобы ты был со мной.

Я поперхнулся воздухом, потому что почувствовал, что у брата вновь член упирался в мой пах.

– Ранти!!!

Он смотрел на меня стыдливо, но не отпускал из своих объятий. Его голова медленно опускалась ко мне за… поцелуем, и я, закрыв глаза, позволил ему поцеловать меня и, открыв затем глаза, спросил с болью в голосе:

– Зачем ты это сделал? Ты уже несколько раз после своего экзамена срываешься на мне. Я не мужеложец.

Он прижался лбом к моему и спросил тихо:

– А если я таким являюсь? Ты примешь меня?

Неверяще смотрю на него.

– Нет, ты же… тебе же женщины всегда нравились…

Он смеется тихо.

– А тебе кто?

Пожимаю плечами и тотчас ловлю снова его поцелуй в губы. Он целует до тех пор, пока я не расслабляюсь и сам, откинув голову назад на его руку, не замираю. Его член, кажется, сейчас сделает на мне синяк. Он трется о мое бедро, тихо постанывая, и вновь приникает к моим губам. Я жду, когда он уже закончит это все, но брат лишь расширяет ворот моей рубахи, и его жаркие поцелуи переходят на мои плечи. Он вытягивает ремень из моих брюк.

– Я люблю красоту, а ты красив… Прости. Я не смогу тебя отпустить…

Сердито шпыняю его в живот, и он недоуменно смотрит на меня с чуть опухшими губами.

– Хватит!!! Пошли домой и прекращай меня… ласкать и трогать и еще тереться своим членом.

Он смеется тихо, обняв вновь меня за плечи. Вырываюсь и бегу от него в потемках к замку. Он бежит следом. Ну конечно же, я проиграл ему в даже в этом. Он догоняет меня и вдруг накидывается мне сзади на спину. Роняет меня животом вниз, поддевая под меня свои руки. Я даже не ударился больно и оглушенно замычал, когда почувствовал, как мои брюки без ремня быстро соскользнули с моего тела.

– Ты что творишь?! Отпусти, мне больно!!! Больно, Ран? Ранти?!

Он дышал мне в спину, упрямо подминая под себя, пока я не замер. И я взмолился:

– Не трогай меня… прошу…

Он молча боролся с моим ногами, распиная их под собой. Наконец он выиграл и, приподняв мой зад, прижался своим пахом ко мне, голым пахом. Когда только и успел?!

– Придурок, отпусти, отпусти. Что ты творишь? Я отцу скажу.

Его член холодил меня своей смазкой по бедрам, пока не уперся меж моих ягодиц, и я вскрикнул, чувствуя, как он заходит в меня.

Ерзанье задом не помогало вообще, так как сил с ним бороться у меня не было. Он проникал в меня все глубже и глубже, пока я не расслабился и не уткнулся полностью в траву лицом, сгорая от стыда. Такого унижения я стерпеть не мог и разрыдался, позволяя ему наконец-то войти в меня полностью, и даже сам выставил ему свой зад. Он застыл сзади меня и медленно начал двигаться во мне, что-то шепча.

Я послушно ждал, когда он кончит, и едва он задергался на мне, прорычал ему:

– Все, уходи, ублюдок. Я не прощу тебя никогда!!! Слышишь?! Никогда!!!