— Эльфы так не одеваются, — шепнул под нос Хольфстенн.

— Он маг, — шепнула Данан, кивнув на посох в руках эльфа. Тот сидел на прямо на досках, вытянув посох перед собой и наваливаясь на него. Спал он, очевидно, как мертвый, поскольку, несмотря на то, что какие-то пришлые заслонили солнечный свет и еще говорили, эльф не шелохнулся и не поморщился.

— Эльфы и не выглядят так. Ты глянь, какой щуплый, — не унимался Стенн.

— Оставь его, — посоветовал Ред. Чужестранец-эльф — последняя их забота сейчас.

— Точно, — ехидно отозвалась Данан, почувствовав привычный укол несправделивости, какой испытывала всегда, когда кто-то и где-то начинал лезть к магам с вопросами или комментариями просто потому, что они — маги. — Вряд ли он глухой.

Путники расселись. Редгар привалился к переборке. Теперь, когда Темный архонт восстал, голова больше не мучила. Все, как сообщали хроники предыдущих пяти Пагуб. Когда пробуждается сознание архонта, он говорит с каждым, в ком есть капля родственных ему сил, кто несет в себе хоть кроху Черной Смерти — сокрушительного удара Опустошения, который настиг теократов Империи и их прислужников в наказание от богов. Он зовет их обещаниями, требует прийти к нему — угрозами. Словом, делает все, чтобы привлечь своих последователей, способных наполнить его и волшебной, и, главное, жизненной силой. И когда это происходит, архонт избирает тело одного, как оболочку для воплощения. После пробуждения ему больше нет необходимости ни звать, ни требовать: всякий, кто осквернен Пустотой, рано или поздно сам придет к нему, потому что он, архонт, и есть то, чего хотят опустошенные.

Редгар приоткрыл глаза, обводя взглядом смотрителей. Каждый из них наверняка ощутил эту перемену. Прочувствовал и пытался свыкнуться с ней. Они не обсуждали случившееся хотя бы оттого, чтобы никто даже краем уха не услышал, что они — смотрители Пустоты.

Хроники также говорили, что пробуждение архонта не прекращает ночных кошмаров, но об этом пока из остальных знал только Дей. Может, он найдет способ шепнуть им. Может, и нет. В любом случае, хорошо одно: теперь наверняка и в Талнахе — да по всему миру — знают, что Шестая Пагуба началась.

Борво, который нес основную часть поклажи, разложился и заметил:

— Пойдет дождь, и конец нашим вещичкам, командор.

Ред кивнул. Он сам об этом подумал, но решил пытаться разбираться с ситуацией не раньше, чем корабль тронется. Присмотрелся к здоровяку: после пробуждения архонта Борво стал спокойнее. Неизбежное встало перед его глазами, а рядом с ним чародейство Данан показалось детским пустяком. Он не жаловался ни на запах моря, который был ему прежде незнаком и очевидно сейчас не радовал, ни на портовый гвалт и шум — от починки судов, сгружаемых бочек, сбрасываемых с грохотом сходен. Исчезла былая меланхоличность, и почему-то командор был уверен: дело отнюдь не в том, что, узрев пробуждение монстра, Борво отыскал свой путь к геройству и подвигу.

Данан время от времени бросала взгляды на эльфа: она вдруг почувствовала к нему определенную приязнь, какую обычно испытываешь, встретив земляка на чужбине. Маг! Еще один маг! Неважно какой и кто — маг, создание, которое не будет смотреть на неё с бесконечным немым укором, как остальные товарищи. Кроме, быть может, Хольфстенна. К ней прилила энергия, вдруг отчаянно захотелось растолкать этого эльфа и поговорить о чем угодно. Это бы здорово отвлекло вообще от всего остального. Но пришлось держать себя в руках.

Дей больше всех остальных явил походные привычки: свернулся клубком и тут же попытался уснуть. Однако готовящиеся к отплытию матросы галдели так, что Диармайд даже подумал обратиться к Данан за помощью: заклятие Усыпления сейчас бы здорово пригодилось! Удивительно, как в таком шуме удалось уснуть эльфу-колдуну. Может, Усыпление можно сколдовать и на себя самого? Дей ворочался так и эдак, потом не выдержал, сел, огляделся. Все жутко мрачные, кроме Хольфстенна, который, к слову, тоже, видимо, решил, что слишком уж в их компании уныло. Потому он наскоро сориентировался и теперь сидел рядом со странствующей мечницей, о чем-то весело болтая. Диармайд вытаращился на это с сокровенным ужасом: вот так запросто! Подсел к незнакомке и давай болтать о всякой ерунде?! Дей не мог определиться, от чего больше готов сейчас умереть: зависти или любопытства. Он попытался прислушаться и вдруг понял, что они говорят на гномском.

Проклятье!

Корабль тронулся только ближе к вечеру. И стоило судну всерьез отойти от берега, обнаружилось две проблемы.

— Если что-то пойдет не так, — сообщила Данан, — я не умею плавать.

Ред уставился на неё с недоверием: серьезно?

— Ну да.

Судя по тому, что она ответила, Ред понял, что спросил вслух.

— То есть развалить городскую стену ты можешь, — шепнул он, борясь с недоумением, — а хотя бы держаться на волнах и дрейфовать, пока не додрейфуешь до берега — нет?!

— Нет, — ответил коротко и прямо. Да уж, какие тут могут быть шутки или ложь, в их-то ситуации.

— Ладно, — успокоил командор и чародейку, и себя. Об этом он будет переживать, если что-то пойдет не так. А пока можно подумать, что делать со второй бедой: Борво, зеленый, как ландышевый лист, сообщил, что, кажется, готов предстать перед Вечным, перегнулся через борт и выпустил наружу все съеденное накануне. В другой ситуации Ред напомнил бы: еда стоила денег. Но вид у Борво был до того жалкий, что командор не решился.

Довольно скоро прояснилось, что по любым меркам Борво переносит море очень тяжело, и даже капитан — просоленный, лысый и черный от загара моряк — выказал некоторое беспокойство.

— Трупы мы сбрасываем за борт, — сообщил капитан Редгару тоном дружеского совета. Борво, услышав краем уха такой замечание, вцепился в края борта, насколько мог крепко.

— Он оклемается, — без особой уверенности сказал командор.

Оклемался Борво только на другой день — потому что исторг даже желчь и теперь просто лежал, как труп, разве что чуть теплый и серо-бурый. Путешествующая по соседству мечница, которая, похоже не говорила на наречиях южного континента, кроме гномского — и та исполнилась сочувствия. О чем сообщила Хольфстенну. Они неплохо поладили, и Диармайд вдруг ощутил острую недостачу общения со стороны товарища. С другой стороны, Стенна можно было понять в нежелании быть свидетелем пробуждения той тайны, которая составляла удел и бремя Смотрителей Пустоты. Относиться к ним с почтением или бить наравне исчадий Пустоты — это одно. Но лезть добровольно в их шкуру гном не желал. Мало он, что ли, до того, как стать наймитом, провел времени в подземельях Таз’Гарота, где то и дело бок о бок с ним вставали смотрители, чей час приближался, и бились с Пагубной нечистью?

Поэтому с мечницей Хольфстенну было, как намазано. К тому же своя компания по разным причинам сделалась неразговорчива.

К вечеру второго дня пути похолодало. Заморосил дождик, который, впрочем, быстро закончился, предоставляя перевозимым на палубе странникам шанс обсохнуть. Только эльф-маг оставался почти недвижным, если не считать того, что за первую ночь в плавании он свалился из положения сидя и теперь лежал ничком, по-прежнему удерживая одной рукой посох. Все маги со странностями, в разное время решили Дей, Ред и Хольфстенн, и про незнакомого колдуна забыли думать.

Ночью подул влажный морской ветер. У Данан, которая на сей раз сама прижалась к командору в поисках тепла, стучали зубы. Редгар, не настолько терзаемый прохладой, обнял её, не задумываясь. Окутанная его теплом и запахом, Данан заснула быстрее, чем можно было ожидать. А он… в душе Ред посмеялся над собой: наверное, по нему не скажешь, но возраст у него без пяти минут тот, чтобы мучиться старческой бессонницей. Или все дело в ней? Чародейке, которая несмотря ни на что, по-прежнему жалась к нему? Которая, что бы он ни сказал, оставалась рядом больше как женщина, чем как подчиненная? По крайней мере, теперь Ред по-честному признавался, что надеялся на это. И еще надеялся, что можно позволить себе побыть глупым романтиком хоть немного — впереди все равно лишь одна непроглядная ночь.