Выйдя за ограду, я сворачиваю папиросу и закуриваю. Сверяюсь с адресом: Фельдшерская, дом 5. Окна больницы темны, карнизы завалены прошлогодними листьями. Докурив, иду обратно и, пробираясь через ломкий и сухой кустарник палисадника, обхожу дом. Позади больницы – маленькая площадка, которая обрывается над сырой низиной, заросшую ольшаником. Земля в несколько слоев покрыта прошлогодними палыми листьями, совсем рядом журчит канал.

«Искра» здесь. Обитая железом маленькая полуподвальная дверь, на которой висит всё та же белая табличка с чёрными буквами: «Искра. Объединённым фронтом рабочих ударим по эксплуататорам!».

Ниже от руки приписано: «Рекламные объявления недорого».

Стараясь не думать, что во времена больницы располагалось за полуподвальной дверью, спускаюсь по ступенькам и стучу.

Мне открывает молодой плотный мужчина с приятным лицом и уютными пушистыми бакенбардами, за его спиной ярко горит электричество.

– Здравствуйте, – говорю.

– Здравствуйте. Вы по поводу рекламы?

– Нет. Меня зовут Артём Луниш, я журналист. Ищу работу.

– Аа, – грустно сказал он. – Всех местных журналистов я знаю. Застряли здесь?

– Ага.

– Проходите, я тут один.

Он уходит, я иду за ним и думаю, что хорошо бы здесь остаться, даже если платят совсем мало. Приятный парень, из тех, кого я понимаю. Иногда это сразу чувствуешь.

Подвал ярко освещён двумя электрическими лампочками на голых проводах. Интерьер состоит из двух деревянных столов с письменными машинками, стоящих на полу коробок с бумагой и больничной каталки – на неё сложены дрова. Рядом буржуйка, труба от неё выведена в форточку. Из-под решётки еле виден красноватый отсвет тлеющих углей. В дальнем углу – типографский станок. С первого взгляда видно, что сломанный.

– Возьмите стул от того стола и садитесь, – приглашает меня хозяин.

Сажусь. Гляжу на плакат над столом – на лаконичном красном фоне, даже без линии горизонта, жёлтый полукруг встающего солнца.

– Меня зовут Отто, Отто Грюни, – представляется он.

– Артём Луниш, – ещё раз представляюсь я.

Он неуверенно вертит в руках карандаш, ерошит руками свои роскошные бакенбарды.

– Давайте издалека начнём. Как вы приехали в Город?

Про себя вздыхаю – история с моим последним работодателем неприятная. Ещё решит, что меня сюда сплавили, как совсем негодного.

– Я работаю… работал на Гамбургскую пароходную компанию. Писал туристические обзоры. Работа была неплохая, много успел повидать. Последним заданием были тексты о Городе – общая информация, достопримечательности, нравы местных жителей…

– Нравы местных жителей? – с интересом переспрашивает Отто.

– Да… Вот так я и оказался здесь. Почему так получилось и зачем они это сделали – я не знаю.

– Ясно, – после секундной паузы ответил он. – У меня похожая история. Только всё случилось одиннадцать лет назад. Направили меня организовывать тут ячейку… А дальше всё сложилось так, что вместо ячейки появилась «Искра».

Прикидываю, сколько ему было одиннадцать лет назад. Шестнадцать, семнадцать? Самое большое – семнадцать.

– Итак, вы писали туристические обзоры. Значит, в рекламе разбираетесь.

– Более-менее.

– Хорошо. У нас есть два, даже три направления. «Искра» выходит в двух вариантах: еженедельный общегородской листок и местный журнал раз в месяц. Местный – это на Заречье, вот этот район, – ловит он мой недоуменный взгляд. – Журнал вы наверняка не видели, а с листком уже знакомы?

– Да. Он показался мне милым. Забавным.

– Такой и есть, – улыбается Отто. – В листке тоже два направления: реклама и памфлеты. Вы бы что предпочли писать?

– Могу и то, и то. А хотел бы я делать уголовную хронику.

– В листке мы это не пишем. А в журнал я вас сейчас не могу взять.

Звучит окончательно.

– Тогда, – говорю, – можно и рекламу, и памфлеты. Только нужно будет полистать архив номеров, чтобы глубже ознакомиться. С местной революционной спецификой.

– Это легко. Вы где живете?

Называю адрес.

– Центр, это хорошо. У нас там типография неподалёку, – он на мгновение задумывается. – Давайте так: вы сейчас возьмёте с десяток старых листков и просмотрите их дома. Напишете три – четыре текста в таком стиле. Про консервный завод, про работу порта, про преступное бездействие властей касательно давно известных климатических особенностей… Про намеренный изоляционизм! Отличная формулировка, кстати, – и он тут же записывает «Намеренный изоляционизм» в блокнот.

Что тут намеренного, я не вижу, но не спорю.

– Только общими словами, я вас прошу. Без конкретики. Не вникайте пока во всё это, – он внимательно смотрит на меня.

Киваю.

– Общими словами – это я запросто.

– Отлично. Если будут новые заказы на рекламу – пришлю их вам, тоже напишете. В конце недели отнесёте тексты в типографию – я вам скажу адрес – они сверстают сами, как надо. Посмотрим, что получится.

Я удивляюсь.

– Это, – говорю, – вы меня наняли? Или это такой испытательный срок?

– Это проверка, – смеётся Грюни и, глядя на мое изумлённое лицо, добавляет. – Один номер такой пакости, как листок, не жалко. Попробуем!

Это даже оскорбительно.

– А оплачиваться эта проверка будет? – грубо спрашиваю я.

– Двадцать гульденов, если номер нормальный. Пять безвозмездным авансом. Согласны?

– Согласен.

Про себя думаю, что двадцать гульденов за три – четыре текста – совсем неплохо. Месячная плата за квартиру обошлась мне в сто.

Он тут же достаёт из кармана старый бумажник потёртой коричневой кожи и протягивает купюру.

– Договорились. В перспективе я листок целиком свалю на вас, а сам займусь журналом. С оплатой решим – вы можете брать двадцать процентов от стоимости объявлений или фиксированный оклад, – он неуверенно чешет бакенбард. – Сто пятьдесят гульденов? Двести? Я просто давно не был в центре, не знаю, какие сейчас цены.

– Лучше двести, – говорю. – Или проценты. Но это позже можно решить.

– Хорошо, – он с облегчением вздыхает. – Договорились. Сейчас я вам подберу номера. И сварю кофе.

Он встаёт, подбрасывает дров в печурку – та сразу же радостно гудит. Отто тем временем неизвестно откуда достаёт пачку кофе и огромную закопчённую турку. Воду он наливает из жестяного ведра за печкой.

– Последите пока, – дружелюбно предлагает он и уходит шебуршать в коробках.

Слежу за кофе и думаю. Революционер, который не знает местных цен? Ещё поразительнее: редактор, который не знает, какой оклад предложить? Очень подозрительно.

И почему нельзя вникать в подробности? Что это у них за тайны на этом консервном заводе… Или может, Отто – скрытый оппортунист, агент местного капитала? Так сказать, забалтывает революционную повестку дня… Улыбаюсь последней мысли.

Отто возвращается с кипой рекламно-революционной «Искры». Кофе закипает.

Мне он наливает в изящную фарфоровую чашку с отбитой ручкой, себе – в железную походную кружку.

– Коньяку?

– Спасибо, я не пью. Только пиво.

– С пивом в Городе не очень, – вздыхает он. – Только привозное. Впрочем, вы попали в сезон. Корабли к нам идут.

Осторожно держа увечную чашку, пробую кофе. Похуже моего, но ничего.

– А кстати, почему вы не уехали? Ведь вы, я так понял, прибыли как раз к началу сезона отбывающих кораблей.

– Так было же задание, – удивляется он. – Я и работал потихоньку. Город – очень закрытое место. А Заречье – это вообще город в Городе. Я далеко не сразу всё узнал.

– Странно, – говорю. – А мне просто знакомый объяснил. Хотя я тут всего пару недель.

Отто бросает на меня внимательный взгляд, потом пожимает плечами.

– Повезло, наверное. А впрочем, вам всё равно в ближайшее время не отбыть…

Интересно, он пытается сказать, что мне сразу объяснили ситуацию только потому, что я всё равно не могу уехать в ближайшие пять лет? Господи, да зачем я здесь Клаасу нужен?

А зачем я здесь нужен пароходной компании?