По старой деревянной кухне кружатся мотыльки. Оранжевая клеёнка на столе согрета отсветами керосиновой лампы. В углу, в креслах, сидит молодой человек: ноги в домашних тапочках вытянуты, в руках кружка. Тень сожалеющей улыбки пробегает по губам.

Дом – старый господский дом – брошен. В комнатах пусто, в узких тёмных коридорах шуршат пауки. Только в старой деревянной кухне горит керосиновая лампа, а по лицу блуждает улыбка – неуверенная и сожалеющая.

Мотыльки кружатся вокруг лампы. Вёрткие, как мотыльки, кружатся в темноте черепа мысли. Я ошибся. Я сделал всё, что мог. Неважно.

Неслышно ступая, в кухню входит кошка. Останавливается, несколько секунд глядит на молодого человека и, вспрыгнув на подоконник, уютно устраивается. Молодой человек смотрит на неё с завистью. Затем встаёт и уходит в тёмный дверной проём.

Возвращается с громоздкой пишущей машинкой в руках. Водружает её на стол и садится писать. Руки дрожат от тоски и нутряного холода.

На берегу серого, холодного моря стоит Город. Дома в нём невысокие, в четыре-пять этажей, выстроены из серого камня и потемневшего от времени кирпича, а железные крыши всегда мокрые.

По вечерам в Городе быстро темнеет, и так же быстро зажигаются жёлтым квадратные окна в домах – это приходят домой усталые люди, чтобы поужинать всей семьей, поделиться новостями и послушать радио. Зажигается и круглое чердачное окошко – высоко над всеми остальными, так высоко, что ночью его можно перепутать с луной.

Это Маленький Мик, сидя на чердаке, зажигает старую керосиновую лампу.

Перед круглым окном стоит деревянный ящик, накрытый клеёнкой в синюю и белую клеточку. На клеёнке лампа, фарфоровая чашка с чаем. Так Мик сидит у окна, глядя, как стремительно и почти одновременно зажигаются, а затем долго и поодиночке гаснут окна. Он выдумывает истории о людях за окнами: например, что за одним из окон живёт Зелёная Девочка, в старинном наряде и белом платке на голове. Хотя это глупость, конечно. Зелёная Девочка никогда не жила со счастливыми усталыми людьми (во всяком случае, так их себе представляет Маленький Мик) в квартире с квадратными окнами.

Зелёная Девочка – она как Мик. Мик даже и сам не знает, взрослый он или ребёнок. А поскольку он ни с кем не знаком, то и объяснить ему некому.

Ростом он невысок, худой и носит бархатную чёрную курточку, у которой все пуговицы разные: две позеленевшие монетки, найденные на пляже, сушёный орех, обкатанный морем кусок деревяшки и куриный бог. Лицо у него по разные стороны носа неодинаковое, а живёт он в палатке на чердаке, у круглого маленького окошка.

Зелёная Девочка живёт в картине в овальной медной раме. А картину эту Мик повесил на гвоздь прямо над палаткой, чтобы Девочка могла быстрее приходить к нему.

Когда Мик во сне попадает в плохое место или к плохим людям, тут же появляется Зелёная Девочка: в старинном платье, с очень красивым лицом и бледно-зелёной кожей. Девочка берёт Мика за руку – и стремительным рывком они поднимаются вверх: к смятому одеялу, огоньку свечи и уютной темноте чердака, где пахнет птицами. Они просыпаются, ещё держась за руки. И если Девочка не уходит сразу за овальную медную раму, в масляную вечность картины, Мик ставит кофейник на огонь. Они сидят до рассвета, вслушиваясь в ночь и болтая о местах, в которых бывали во сне.

Я сказал, что Мика никто не знает, но вообще-то это не так. Я знаю про него (иначе как бы я всё это рассказывал), и, может, раньше ещё кто-то знал. Так что если быть точным – это Мик никого не знает. Вот это будет чистая правда.

В серый Город у моря я приехал по работе. Я пишу про разные места, чтобы люди могли знать, куда им ехать, а куда не стоит. Только работаю я на пароходную компанию, поэтому про всё приходится писать, что там здорово и приезжайте обязательно. Так что я профессиональный врун, хоть это и грустно.

Утром я распахиваю окно, за которым серая морось, крыши и шум моря. Ставлю кофе на плитку и ухожу в душ.

Возвращаюсь – а турка пуста.

– Забыл, – думаю, но тут же вижу на столе клочок тетрадного листа в клеточку. На нём лежит красивая ракушка и две старинные монетки: очень маленькие, тонкие и позеленевшие.

На листке корявыми печатными буквами написано: «Спасибо за кофе. Ракушка волшебная». Конец надписи неудержимо загибается вверх – а я знаю, что это признак хорошего настроения.

Кто-то в хорошем настроении купил мой кофе. За волшебную ракушку и две монетки.

Я бросаюсь к открытому окну – приставной лестницы нет, канатов не свешивается. Смотрю по сторонам – ближайшая водоотводная труба далеко, от моего окна не допрыгнешь.

Очень странно.

Я снова поставил кофе и взялся за монетки. Они были почти одинаковые, только одна истёрлась побольше. Рисунков и надписей было почти не различить. На одной стороне вроде бы птица, на другой – то ли цифра семь, то ли три. Семь чего? Три чего? Я такие монеты первый раз в жизни видел.

Волшебная ракушка была на вид самая обыкновенная, только сильно пахла морем, как будто её только что выловили. Я послушал её, понюхал и загадал желание – но ничего не случилось. Так что в чём волшебство и что она делает – пока непонятно.

Кофе сварился.

Я сел за печатную машинку и застучал по клавишам, выбивая очередной панегирик Городу.

«…Здесь понравится нумизматам и антикварам – по смешным ценам (пара чашек кофе в недорогом кафе) можно приобрести старинные монеты…»

Закончив текст, я собрал отпечатанные листы в большой конверт и сунул в карман пиджака.

Подумав, написал на тетрадном листке: «Ты переплатил» и нарисовал улыбающуюся рожицу. Листок я оставил мокнуть на подоконнике, а сверху положил одну монетку.

Натянул шляпу, пальто и вышел.

В Городе опять моросило. Миллионы капель шуршали по стенам и крышам домов, по асфальту. Сквозь морось радужно светилось высоко в небе маленькое солнце. Каштаны на бульваре были мокрые и ярко-зелёные. Очень красиво и пустынно – людей почти нет. По дороге я встретил только троих человек, и все они прятали лица под одинаковыми чёрными зонтами.

На почте посетителей тоже не было. В тишине, неожиданной после шума дождя, тикали часы. По стеклу дверей и окон стекали капли, а внутри было сухо и светло.

– Мне нужно отправить это в Гамбург, в пароходную компанию, – протягиваю конверт.

Девушка за стеклом вздыхает.

– Сейчас непогода. Последний почтовый самолёт вернулся в Город. Не смог пробиться через облачный фронт.

– А кораблём?

Она смотрит на меня как на дурачка.

– Я из Сибири, – объясняю я. – У нас моря нет.

– Кораблём тем более не получится.

– Ясно, – говорю я, хотя ничего мне не ясно. Что за облачный фронт и что за шторм? Над Городом всё было спокойно.

– А когда погода наладится?

Она пожимает плечами.

– Когда-нибудь наладится. Возьмите марки.

Я расплачиваюсь, наклеиваю марки на конверт – одна с белоснежным самолётом на голубом небе, другая с портретом бородатого грустного человека.

Значит, придётся задержаться в Городе. Мне нельзя уезжать, пока в Гамбурге не одобрят написанное.

Дождь тем временем усилился. Капли тяжелели на глазах, падали быстрее и чаще, сливаясь в сплошной прозрачно-серый поток. Из-за стекла слышен был приглушённый, но сильный и ровный шум воды. Может, и правда шторм.

– Скоро трамвай приедет, – говорит из-за стойки девушка. – Доберётесь.

– Спасибо, – киваю я, не отрываясь от окна. В непрерывном сером потоке, распарывая его, движется резкий чёрный силуэт прохожего. Одинокий, он упорно идёт вперёд, выставив перед собой зонт.

Я думаю о кофе, старых монетках и открытом окне. Шуршит и перестукивает дождь, еле слышно журчит вода в водоотводных трубах. Вроде бы что-то звенит тихонько и дребезжит где-то вдалеке.