После очередной песни Соня делает шаг назад, достаёт из стойки микрофон и садится на самый край сцены. Осторожно, маленькими шагами к ней подходит Максим, опускается рядом, кладя голову ей на плечо, и срывает первые аккорды.

I am lost, in our rainbow, now our rainbow has gone…

(Я потерялась в нашей радуге и теперь она исчезла…)

Ее акцент не слишком хорош, но она пела в первую очередь душой, и никто не обращал внимание на немного неправильное произношение, все слышали ее. Все чувствовали ее.

In this shirt, I can be you, to be near you for a while…

(В этой рубашке я могу быть тобой, чтобы хоть немного побыть ближе к тебе…)

Голос Сони немного дрожит, но это придаёт ещё больший шарм и трепет песне, которая заполняет зал. Люди зажигают фонарики на телефонах, создавая звездное небо, и пусть при приглушенном свете Гринева почти ничего не видит, но огни светятся и сияют так ярко, что сердце девушки наполняется вдруг теплотой, а в глазах встают слёзы от излишней чувствительности. Она счастлива здесь и сейчас, на сцене с людьми, роднее которых у неё в жизни нет, и музыкой, которая, казалось бы, с самого рождения течёт по ее венам.

Рубашка Джес, которая все еще на ней согревает девушку и заставляет ее улыбаться несмотря ни на что, потому что здесь, на этой сцене они рядом, и плевать на все остальное.

Концерт заканчивается намного позже, чем было запланировано, только лишь от того, что толпа никак не хотела отпускать группу, а те и не сопротивлялись. После уже даже привычного общения, фотосессии и раздачи автографов они наконец освободились, и Соня первым делом пошла к барной стойке, где устало падая на стул и почти не обращая внимания на бармена заказала виски.

Спустя несколько секунд молодая девушка, почти полностью покрытая татуировками, ставит перед ней стакан и, поймав взгляд усталых глаз, протягивает ей аккуратно сложенную бумажку.

— Что это? — Удивленно спрашивает брюнетка, забывая на несколько секунд о том, что она не в России и здесь ее маловероятно поймут. Бармен только пожимает плечами и уходит к другим клиентам.

Соня залпом выпивает виски, чувствуя, как на языке оседает пряная горечь, а по внутренностями расползается тепло, и разворачивает бумажку.

«You are so beautiful.

J.»

Сердце пропускает несколько ударов, а ком в горле перекрывает доступ кислорода. Даже со своими скудными знаниями языка она понимает, о чем идёт речь, и дрожь разом пронзает каждый миллиметр ее тела.

— Блять! — Взрывается девушка, и стакан, который она сжимала в руках, с грохотом летит на пол, рассыпаясь на осколки.

— Hey! — К ней тут же подлетает бармен и что-то злобно проговаривает.

— I am sorry, — она кладёт на стойку стодолларовую купюру и быстро выбегает из бара, заскакивая в свою комнату и закрывая дверь. Все это время она крепко сжимает в ладони ту самую записку, которая снова заставила ее почувствовать ту боль, от которой она так старалась сбежать.

Через пару минут к ней в комнату поднимается Юля, садится на кровать рядом с девушкой и ставит на стол бутылку виски.

— Рассказывай, во имя чего был дебош в баре? — Она смеётся и обнимает солистку за плечи.

— Джес, — выдыхает Соня и поджимает колени к груди.

— Опять? Что на этот раз? — Девушка протягивает бутылку солистке.

— Записка. Хотя, знаешь, я устала, нет ничего такого, что сможет меня сломить, я просто буду той, кем была все это время, у нас тур, а в туре нет времени для подобных стенаний, так что твоё здоровье, красотка! — Гринева делает несколько глотков и жмурится, прежде чем вернуть бутылку обратно.

— Вот и молодец, — менеджер щёлкает ее по носу и сама выпивает пару глотков.

***

Из Сони будто бы душу выкачивают, она становится резкой, грубой, дёрганной, ни с кем не хочет разговаривать. Она ведёт себя по-особенному грязно, развязно и откровенно, устраивая на сцене настоящую эротику. Девушка будто бы теряет себя как индивидуальность, становясь куклой для развлечений. Ее одежда с каждым разом короче и все более открыта, а количество жадных взглядов, взирающих на неё с диким желанием, становится все больше, но об этом говорят ребята, потому что сама она глаза в зал не поднимает, объясняя себе это тем, что просто не хочет смотреть на людей, хотя на деле она до дрожи боится случайно столкнуться с глазами, которые сломают ее до основания.

Каждый раз, надеясь снять напряжение с кем-то из бара, она попросту не может или не хочет, заканчивая в итоге вечер с бутылкой дорогого алкоголя, который быстро выпивает, а после почти в бессознательном состоянии проваливается в сон.

— Что с ней происходит? — Спрашивает Илья, усаживаясь рядом с Димой и укладывая голову ему на плечо.

— Она в себе закрылась, боится чего-то или кого-то, боится, что ей опять будет больно, а ты не хуже меня знаешь, что несмотря на всю ее внешнюю стойкость и силу, она маленькая хрупкая девочка, которая боится, что ее ранят, — Крузо говорит мягко, с долей грусти в голосе. Он любил Соньку как младшую сестру и всегда старался оберегать ее, маленькую девочку, которая так стремилась быть сильнее всех, и несмотря на то, что они были практически неразлучны уже больше пяти лет, он все еще хранил в кошельке фотографию, сделанную на первой неделе их знакомства, когда после очередной бешеной пьянки Сонька вышла на кухню в его футболке, в штанах малого и в своих любимых розовых тапочках с огромными бубончиками.

— С этим надо что-то делать, она так саму себя добьет, потому что уже начинает срываться, а чем глубже она летит в свою пропасть, тем сложнее будет оттуда выбираться, — парень хлопает Диму по плечу и поднимается на ноги.

— Да, я знаю, только вся проблема в том, что она не даст нам помогать ей, пока сама не захочет, а сейчас как идиотка уверена, что таким образом она себе лучше делает, хотя на деле только в клетку загоняет, — Дима откидывается на диван и прикрывает руками глаза.

— Давай завтра придумаем, что нам с этим делать, а пока самое время ложиться спать, иначе все будут как Кэп, так что спокойной ночи, Крузо, — Илья хлопает его по плечу и устало улыбается.

— Спокойной ночи, Аннушка, — Димка не сдерживается и смеется.

— Ой, да пошел ты.

Соня и Юля были уже во власти градусов, едва ли умудряясь связывать звуки в слова. Гринева будто бы немного расслаблялась, ей становилось легче, она снова возвращалась в себя, в ту девочку, которую каждый без исключения хочет придушить, но вместе с тем и безмерно любит только лишь за то, какая она есть.

— Слушай, вот уж не знаю я, что такого в этой Джес, но девушка она явно не простая, если всего лишь после одной ночи смогла тебя настолько зацепить. Неужели настолько качественная любовница? — Юля искусно выгибает бровь и толкает Гриневу в плечо, из-за чего та смеется и немного откланяется назад, облокачиваясь о стенку.

— Да блин, дело даже не в этом, хотя, если честно, такого шикарного секса у меня еще никогда не было, — брюнетка смущается и трет переносицу пальцами. — Она, знаешь, будто даже не из этого мира, не испорченная, не покрытая какой-то чернью, рядом с ней мне хотелось становиться лучше, а это настолько редкое явление, что можно дни красным в календаре помечать. Она заставила меня чувствовать то, чего я никогда раньше не чувствовала и, казалось, даже не могла, а сейчас, знаешь, я вроде и понимаю, что мы никогда больше не встретимся, но когда я увидела ее на концерте и даже записку от нее получила, меня будто по полу размотало, я человеком себя чувствовать перестала, а знаешь почему? Да потому что за последние три года это единственный человек, с которым мне и правда захотелось чего-то серьезного, плевать даже на то, что мы не понимаем друг друга, это дело наживное, и когда я смирилась с тем, что между нами ничего не может быть, она будто бы назло снова и снова дает мне несбыточную надежду, — в глазах Гриневой стоят слезы, с каждым новым словом становится сложнее контролировать себя, голос предательски дрожит, и кажется, что еще немножко и девочку накроет истерика.