- Батюшки, да это же муза Лоренцини! – воскликнул Киселев по-русски. Протолкавшись сквозь толпу зевак к девушке, он быстро выяснил, что она не может встать, потому что подвернула ногу. Тогда, без лишних разговоров, он поднял ее и взвалил на плечо.

Ей такое обращение, видимо, не очень понравилось.

- Я Мара, а не Муза! – сердито крикнула девчонка, барабаня по его широкой спине. Вряд ли она понимала по-русски.

- Не брыкайся, - усмехнулся Киселев, - а то нечаянно уроню! – и сделал нарочитое движение в сторону кучи гниющих фруктов, после чего Мара притихла.

Выбравшись из толпы, Данила Степанович взял свою ношу поудобнее.

- Придется отнести ее домой, - сказал он своим дамам. – Не можем же мы бросить сокровище синьора Алессандро на произвол судьбы!

Ни Нина, ни Антонела не возражали. Обеим ужасно хотелось узнать, где живет Сандро. Мара прижимала к груди свою корзинку и изо всех сил старалась не заплакать. Она сказала, куда идти, и больше до самого дома не проронила ни слова.

Дом, недавно приобретенный Сандро, располагался на маленькой площади с фонтаном. Ни единой подъездной дороги у площади не было, лишь несколько длинных лестниц уходило в разные стороны, вверх и вниз. Нине это живописное место было хорошо знакомо. Ей здесь очень нравилось. Всякий раз, направляясь куда-либо пешком, она старалась пройти через эту площадь. Дом был невелик и довольно стар, но недавно отремонтирован, с чистым белым фасадом и сверкающими окнами. У двери Мара вынула из кармана связку ключей и протянула Антонеле.

- Разве дома никого нет? – удивилась Нина. Она знала, что Сандро в Вене, но должны ведь быть слуги!

- Нет, синьора графиня. – Мара отвечала вежливо, но при этом глаз на Нину не поднимала. – Как я вижу, Паола еще не вернулась. Не думаю, что она придет скоро. Четыре дня назад у нее начался запой.

- Запой?! – ужаснулась Нина.

- Да, сударыня, - спокойно продолжала девочка. – Паола – прекрасная служанка. Она превосходно содержит дом и замечательно готовит, когда не пьет.

- Но как можно терпеть пьющую прислугу? – удивилась Антонела. – На нее же никогда нельзя положиться!

- Ее нельзя выгнать, - пояснила Мара, - тогда она совсем пропадет.

Дом понравился Нине. Здесь не пахло ни сыростью, ни мышами. Лестница, ведущая на второй этаж, была светлой и чистой, с мраморными ступенями и красивыми дубовыми перилами. В стене, в небольшой нише, – крохотный фонтанчик, повторяющий большой фонтан на площади, - Эол, сидящий верхом на дельфине.

- Хороший дом, - вырвалось у Нины. – У Сандро замечательный вкус!

- Вам нравится? – улыбнулась Мара, и в ее улыбке промелькнуло что-то удивительно приятное. – Мне тоже. Это мы вместе выбирали. Сандро купил этот дом, чтобы у меня было приданое, если я захочу выйти замуж.

- А ты хочешь, Мара? – слова девушки пробудили в Нине внезапную надежду.

- Что вы, синьора! Конечно, нет! Разве я могу его оставить? Кто же будет о нем заботиться, если я уйду?

- Хм! – отреагировал на ее слова Киселев. – Сейчас заботится нужно о тебе, а не о нем.

Он внес девушку в комнату, на которую та указала, и опустил на узкую кровать без полога, застеленную шелковым покрывалом. Похожая кровать была у Нины в девичестве, вот только над изголовьем у нее не висело серебряное распятие. Что-то в облике этого дома не вязалось с тем, что Нина знала о Сандро и Маре. “А не ошибаюсь ли я снова, как в истории с Лидией?” – промелькнуло в голове у графини. Но как же тогда относиться к присутствию девушки рядом с мужчиной, к тому, что живут они в одном доме?

Разув свою неожиданную пациентку, Киселев обнаружил, что нога ее распухла и приобрела нездоровую синюшную окраску.

- Покрути стопой! – велел он.

Мара выполнила приказ и при этом слегка поморщилась:

- Больно.

- Ясно… - прогудел себе под нос Данила Степанович и пояснил по-русски, обращаясь к Нине Аристарховне, - девчонке повезло, перелома нет, иначе она даже пальцами не пошевелила бы.

Он взял длинное льняное полотенце, висевшее у деревянного умывальника, и туго перевязал Маре ногу. Девочка сразу же заулыбалась, ей стало легче.

- Недели две старайся ходить поменьше, - давал он ей рекомендации, - а когда вернется служанка, пришлешь ее ко мне, я дам свинцовую примочку и специальную мазь от отека.

- Спасибо, доктор, вы так добры, - прошептала Мара, - вот только я, к сожалению, не смогу вам заплатить, сегодня у меня украли все деньги. Но когда приедет Сандро, он непременно вернет долг!

Пора было уходить, но Нина не могла двинуться с места. Как же можно оставить девчонку одну? Без денег, без прислуги, с покалеченной ногой. Она же умрет здесь от голода и холода! Нет, какая бы ревность ни терзала сердце, Нина не могла этого допустить. Пусть Мара олицетворяет для Сандро все девять муз сразу, графиня Милорадова – выше этого.

Кроме того, теперь у синьора Лоренцини нет выхода, он будет вынужден явиться к Нине, если захочет получить свою музу обратно!

Войдя в палаццо, девушка замерла в восхищении, разглядывая роспись на потолке вестибюля.

- О, какая красота!

В такой же восторг ее привели гобелены и картины на стенах. А увидев незаконченную вышивку, она буквально онемела. Неужели ТАКОЕ можно создать при помощи цветных стекляшек, иголки и нитки?

К огромному удивлению графини, Антонела изъявила желание приютить танцовщицу у себя, а Данила Степанович не сказал ни слова против.

Мара оказалась совсем необременительной гостьей. Первое время она очень стеснялась, и большую часть времени проводила в апартаментах Антонелы, но потом освоилась и стала выходить в гостиную и во двор. При этом она ни разу не покинула дома. Больше всего ее смущало внимание со стороны хозяйки. Нина заметила это и постаралась вести себя с ней как можно сдержаннее, не задавая никаких вопросов, не интересуясь ничем, но и ни в коем случае не игнорируя ее.

Мара была мила, скромна и обладала приятными манерами. Порой у Нины возникало сомнение: эту ли девушку они видели в цыганском наряде с ярким бубном в руках? Но нет, это была все та же Мара, любовь к которой Сандро ни от кого не скрывал. Она подружилась с Антонелой, души не чаяла в Киселеве и подкупила Нину своим трудолюбием и неподдельным восхищением вышивкой.

- О, синьора графиня, позвольте мне вышить кусочек неба, - попросила однажды Мара, присмотревшись к тому, как это делает Нина. Графиня великодушно позволила, и с тех пор они вместе увлеченно заканчивали работу.

Ее невинный вид никак не вязался с тем образом жизни, который, по мнению графини, должна была вести бродячая танцовщица. Мара никоим образом не производила впечатление распущенной, но в то же время ее никак нельзя было и назвать наивной. Нина помнила, как подсмеивался некогда Сандро над разбитыми сердцами молодых шелководов. Девчонка прекрасно знала о своем обаянии и весьма умело пользовалась им. Иначе как еще сумела бы она в считанные дни покорить сердца всех обитателей палаццо, за исключением, пожалуй, Сергея Андреича.

Новая гостья внесла в жизнь Нины оживление и разнообразие, которого ей так не хватало. А вот господин Милорадов никак не желал мириться с присутствием Мары. Он откровенно придирался к ней, подмечая любую оплошность, и демонстративно отсылал ее из гостиной, когда собирался что-нибудь рассказать.

- Зря вы взяли на себя такую обузу, - говорил он Нине наедине. – Ваш порыв, безусловно, благороден, но его трудно будет объяснить окружающим. Девчонка никому здесь не нужна! Во всяком случае, наш сосед не бросился ей помогать, хотя именно он и должен был сделать это, ведь Сандро Лоренцини – его сын, а не ваш!

Нина не желала слушать подобные речи. А они, естественно, звучали - и не только в ее палаццо: о том, что Мара живет во дворце, судачила вся округа. Графиня относилась к этому философски: холопов не заставишь молчать даже на родине, что уж говорить об Италии, где прислугу не накажешь, а сплетничать любят ничуть не меньше, чем в России. Единственное, что она могла сделать для собственного спокойствия, это запретить в своем присутствии всякое упоминание о Сандро Лоренцини, вплоть до того дня, пока он сам не появится на пороге. Это касалось, прежде всего, Антонелы, которая испытывала к певцу какую-то совершенно непонятную страсть и могла болтать о нем часами.