Да, они все прелестные крошки, думала Клавдия, мрачно выслушивая завуча. Они просто прелестны, это я старею. Я теряю терпение, я выхожу из себя. Они мне мешают вести уроки, они вынуждают меня орать. Раньше в гимназии госпожи Вержу и помыслить никто не мог о том, чтобы рассмеяться на её предмете. Большинство тупиц и прежде не заслуживали её внимания, но, по крайней мере, они пересиживали свою никчёмность молча!

В этой четверти словно сорвались с цепи.

Девица на лестничной клетке выдула изо рта розовый пузырь невероятного размера. Она что-то лепетала, помахивая перед глазком, смятым бумажным листком. Клавдия потянулась к замку, забыв себя спросить, откуда негодной ученице известен домашний адрес педагога. Пока Клавдия открывала замки, девушка оживлённо лопотала за дверью, но её заглушала продолжающаяся телевизионная дискуссия.

— В зоне повышенного суицидального риска находятся, прежде всего, так называемые депрессивные подростки; далее, подверженные алкоголю и наркотикам. Кроме того, ребята, в семье которых кто-то уже совершал суицид, беременные девушки…

— А как согласуются такие противоположные взгляды? — наседала журналистка. — Одни пишут, что недавний всплеск самоубийств коснулся отстающих школьников, а другие указывают, что это были, как раз наоборот, одарённые дети…

— Что интересно, и то, и другое верно, — оживлённо подхватил мужской баритон. — Но особо хотелось бы отметить жертв насилия…

Клавдия приоткрыла дверь и сразу же поняла, что этого делать не стоило. Накрашенная девица продолжала щебетать, зажав между неровными ногтями вырванный тетрадный лист, а возле перил, за её спиной, курил круглоголовый парень в кожаной куртке с поднятым воротником. Он курил и сплёвывал вниз, в пролёт. Клавдия его не сразу узнала, это был новенький, классом младше, кажется, его имя…

Тут парень повернул к ней изъеденное прыщами пустое лицо и ухмыльнулся. Клавдия успела запомнить, что лицо его было именно пустым, как погасший монитор. То есть на нём, вне всякого сомнения, имелся нос, рот и глаза, но выглядели они точно грубая чеканка на потёртом бронзовом щите.

— Что случилось, ре… — начала она фразу, продолжая по инерции улыбаться, но тут дверь с бешеной силой вырвали у неё из рук, а в следующий миг прямо перед ней оказались ещё две такие же пустые рожи, до того прятавшиеся за дверью.

Клавдию ударили дважды — в лицо и в солнечное сплетение, но осознала она это несколько позже, когда пришла в себя на полу. Затылок разрывался, будто в одно и то же место молотили деревянной киянкой, перед глазами неторопливо рассеивалась мутная пелена. Кровь хлестала из разбитого носа, заливая блузку и ковёр, а ещё очень хотелось подтянуть колени к подбородку и откашляться. Но подвигать ногами ей не позволили. Кто-то наступил ей на колено, а второе колено она почему-то не чувствовала. Молодые люди с пустыми расцарапанными рожами стояли вокруг, кто-то деловито связывал ей руки скотчем. Как ни странно, но Клавдию больше всего поразил не сам факт нападения, а поведение девицы. Как там её… Мирка, кажется…

Девушка невозмутимо перебирала косметику своей учительницы на трюмо, перевернула туда же, в общую кучу, содержимое сумочки, крутила попой под музыку, писком доносившуюся из её наушников. Входную дверь захлопнули, в кухне всё так же бурчал телевизор и всё так же упоительно пахло запекаемой птицей.

— Ну что, манда, потрындим о литературе? — Дим Росси наклонился и неторопливо дважды ударил её в лицо. — Эй, Киса, уродец, вруби погромче!

— Нах, — беззлобно отозвался Киса. — Тебе надо, сам и врубай…

И тогда Клавдия поверила.

Это была не шутка. Они действительно ворвались дикой сворой в её дом и собираются, бог знает что учудить. Она узнала их. Дим Росси, Боб Илинеску и этот…

— Что вам надо? — собрав силы, по возможности грозно, выкрикнула она. — Сейчас придёт мой муж, немедленно убирайтесь!

Кровь из носа у неё уже не шла, но плотной коркой залепила ноздри и мешала дышать.

— Ой, боюсь, бою-юсь… — насмешливо протянул Росси. — Боб, ты видел её мужа? Он очень большой?

Клавдия отважилась приподнять голову. Кажется, ей выбили зуб, во рту было кисло, и слева распухло. Этот мерзавец, этот прыщавый школяр сидел на её стуле в уличных ботинках! И по всему ковру наоставлял следов!

— Какой там муж? — загоготал из кухни Илинеску. — Мирка видала её в театре. Ходит с каким-то старым пидаром из музыкального училища. Он ей на скрипочке играл…

— А ещё у него глаз дёргается, — добавила Мирка из прихожей. Она как раз закончила наносить себе новый лак, самый дорогой из запасов Клавдии, и любовалась проделанной работой. На шее Мирки висели сразу четыре нитки самых разных бус. Там были кораллы, янтарь, стекло от Сваровского и редкое кожаное ожерелье с монетами, ручного цыганского плетения.

Клавдия онемела от подобной воровской наглости, но когда секунду спустя до неё дошёл смысл сказанных Миркой слов, она буквально задохнулась. Кислый комок застрял поперёк горла, мешая говорить. Борис вовсе не старик, и глаз у него не дёргается! И на скрипке он ей прилюдно не играл, а только дома. Потому что Борис — человек застенчивый и тактичный, он не осмелился бы навязывать посторонним свою «дилетантскую какофонию», как он выражался…

Дим Росси тем временем закурил и выпустил ей дым в лицо. Клавдия попыталась отвернуться, но тут же получила оглушительную пощёчину, от которой перед глазами пошли круги. Тогда она открыла рот, набрала побольше воздуха и завизжала, как не визжала с детства. Но её крик оборвался через две секунды, когда острый кулак с размаху воткнулся в солнечное сплетение. После чего почти потерявшую ориентацию Клавдию уже не трогали удары ботинок по бокам…

Потом Росси дал закурить прыщавому, которого они звали Кисой. Киса и в квартире продолжал своё любимое занятие; судя по всему, это занятие являлось смыслом его существования. Он беспрестанно мелко сплёвывал на паркет, на ковры, а теперь ещё начал сбрасывать на ковёр пепел. Клавдия закрыла глаза, чтобы это не видеть. Она мысленно представила себе, как берёт круглого Кису за шкирку и лупит его чеканной бронзовой харей в кирпичную стену. А он рыдает, шепелявя разбитым ртом, и умоляет его простить…

Восхитительная мечта, только вот разбитый рот как раз у неё…

— Вы не должны… вы не должны так поступать, — еле слышно произнесла Клавдия, делая попытку сесть. Издавать громкие звуки она больше не пыталась, но её беспокоила задравшаяся юбка. Грязные маленькие подонки могли видеть её колготки и даже, не дай бог, трусы!

— Почему не должны? — вполне серьёзно, как на уроке, осведомился Дим. — Хде такой документ?

«Документ» он произнёс гнусаво, с ударением на «У». Однако Клавдии показалось, что в его пустых доселе глазах возникло сомнение.

— Не должны… — растерянно повторила она и внезапно расплакалась. Она даже не чувствовала боли, настолько силён оказался нравственный шок от происходящего.

— Дим, зацени бациллу! — из кухни, шлёпая грязными сапожищами, притопал Илинеску. На вытянутых руках он нёс противень с божественной жареной курицей, а чтобы не обжечься, замотал ладони…

О, боже, нет, только не это, взмолилась про себя Клавдия. Этот мерзкий ублюдок обмотал руки её новым платьем. Это сиреневое платье из первоклассной тафты она только что прогладила, разложила на чистой простыне, чтобы облачиться перед самым приходом Бориса. От нахлынувшего негодования она попыталась вскочить, совсем позабыв про связанные где-то над головой руки. Вскочить не удалось, не удалось даже оторваться спиной от ковра. Оказывается, подонки не только обмотали ей запястья скотчем, а ещё и прикрутили их к одной из толстых ножек старинной неподъёмной вешалки. Клавдия дёрнулась пару раз, не понимая, отчего так больно спине. В бок ей впилась длинная ложка для обуви. Прямо над собой, сквозь накатывающие волны слёз, она наблюдала торчащие поля своих шляпок на верхней полке, стальную иглу зонтика и угол зеркала. Клавдия не сразу сообразила, что же такое зелёное отражается в зеркале, а когда поняла, сердце вдруг заухало горячо и часто.