— Комбат обещал МТЛБ намутить на эвакуацию раненых.

Или бэтэр разведчицкий на крайняк.

— Мэталэба — то херова тема. Она не наша, мы ее не знаем, вдруг она станет? — опять Прапор.

— А бэтэр?

— Бэтэр разведкин. Они на нем свои задачи будут выполнять, поэтому можем не увидеть его тогда, когда он будет нужен. Реально, оно так и есть, — это уже я прикидывал варианты, — поэтому рассчитываем на рейнджера. Васюм его в посадке спрячет, норм будет. Да и его уже миной по.бало, второй раз должно повезти. Сколько там до сепаров?

— Меньше километра, по идее.

— Хм… агсом достанут. Ладно… не. Все равно, на рейнджере поедем. Чуйка у меня — именно он нужен.

— Так и порешали.

— Комбат не зарубит?

— Не до нас сейчас комбату, своих задач куча. Норм все будет, не вибрируй.

— Кстати, — вдруг спросил молчавший до этого Кэш, — раз вы меня тут бросаете, то скажите хоть, на какое число запланирована эта маленькая победоносная война?

Все переглянулись. Не, понятно, секретность, все дела, да и рулить группой всей и операцией по отжиму серой зоны будет Алмаз, командир третьей роты… но реально — когда? Все уставились на Танцора.

Сумерки окончательно рухнули на лінію бойового зіткнення, за холмом залаял щенок.

— Завтра, — произнес Танцор и тяжело поднялся на ноги, — это будет завтра.

Утро началось прекрасно, весело, с юмором и про войну. То есть — с наряда. Наряд мой на «Чарли» начинался в восемь, а заведенная в атэо барская привычка начинать ранок з кави заставляла вставать не за тридцать минут до наряда, як усі, а за час. Зато зубы можно почистить. Я ногами спихнул спальник куда-то в ноги, сел на койке и посмотрел на дрыхнущего Танцора. Почесал щеку, встал, взлохматил волосы и поплелся ставить кофе. Выйти из кунга, со скрипом распахнув крашеную дверку, вдохнуть ранний воздух, помахать рукой с откуда-то взявшейся сигаретой и ступить резиновым тапком на подсохшую глину террикона. Из-за борта вывернулся не менее сонный Президент, и начался классический утренний ритуал. Долгие недели на «новом» терриконе он повторялся изо дня в день, уже успел надоесть, но все равно исполнялся с завидным мобилизованным прилежанием.

— Привіт, недолік, — буркнул я и покосился на вырезанный из бутылки рукомойник. Воды, само собой, не было.

— Здоров, — буркнул Президент и взгромоздился на еще холодный с ночи камень, поставив рядом АКМС, — ти каву поставив?

— Х.й тобі, а не каву, — я нашел шестилитровую бульку с остатками воды, вылил ее в рот, прополоскал пащу и эту же воду струйкой выплюнул на зубную щетку. — Ты шо, не читал останній керівний документ штабу АТО?

— Шо ти вже придумуєш, — насторожился Серега, достал из-под кунга красный газовый баллон и поставил его в дверях. От стука командир пошевелился.

— Там украинским по белому написано, шо через такого недоліка, як замдиректора першого взводу другої мотопіхотної роти сорок першого оемпебе некоего Сирожи з погонялом «Зе Мистер Президент», имиджу Збройних Сил нанесен непоправимый ущерб. Люди смотрят на тебя и понимают… — я задумался на секунду, потом решительно взял зубную пасту Танцора. А чо. Может у меня своя закончилась. Месяца три назад. — … И понимают, что ты либо хворий, либо сержант.

— Чего это я хворий? — Сережа полез в кунг за чайником, пытаясь переступить через баллон.

— Потому что нормальна людина в армию не пойдет. Шо тебе подфале не шиделошь, военкомму попавшя, — я начал чистить зубы.

Больно, мля. Да, подрастерял зубки в ато, хрен его знает, сколько потрачу на гражданке на ремонт. Если вернусь, конечно.

— Я доброволець, — Серега мерзко улыбнулся и уронил чайник.

Жестяной грохот даже меня заставил вздрогнуть, а Танцор вскинулся на койке и схватился зачем-то за лежавший под подушкой пистолет.

— Все, кончай его, кофемана хренова, — я махнул в воздухе зубной щеткой и повернулся к Президенту: — Капец тебе, недоліку, ща тебя Николаич грохнет из своей карманной гаубицы, а Шматко на тачке отвезет вниз и сбросит в карьер. Отак злочинна влада знищує добровольців. Валар моргулис, сонечко.

— Це як переводиться? — Сережа поставил чайник на газовый баллон.

— Це переводиться «Вам усім п.зда», — хрипло проворчал ротный и почти свалился с койки. — Каждое утро — одно и тоже. Шоб вас усіх сєпари забодали. Кофе и на меня роби. И в наряд вы вже опаздываете, воины, мля, невероятные. Мартииииин! Давай уже сигарету…

— Красиво оделись, — ротный осмотрел наше воинство, в силах тяжких приползшее к «форду» и закидывающее шмотки в кузов, — наче на війну.

В означенном кузове здоровенной машины стоял красный генератор, отчаянно воняющий бензином, несколько булек с запасом топлива, рюкзаки, коробки с квадрокоптерами, спальники, пыльная запаска и масксетка, которой мы наивно решили маскировать машину уже там, в новой посадке.

Жаркий день разгорался, я поглядывал на любимые белые кроссовки и лениво размышлял, не слишком ли палевно будет их обуть. Нервничающий Николаич имел мозги Механу Васюму, надевшему вместо пиксельной куртки любимый вусмерть угвазданный свитер родом из девяностых, тот, который был у каждого, с ужасающими геометрическими рисунками. Президент курил, опершись о грязный борт, имел вид скучающе-утомленный. Рядом с ним стоял Прапор и рассказывал ему прямо в ухо, какой Сережа плохой друг, как он бросил боевого товарища погибать от скуки на терриконе и как сам Прапор ему за это коварно отомстит. Скука на терриконе характеризовалась стуком дашки со стороны Кандагара, неожиданно хорошо слышимой в донбасском воздухе, изредка разбавляемом хлопками вогов. Было… Было, как обычно. Только мандражило что-то. Я ткнул кулаком медрюкзак, опять в уме посчитал объем физухи, количество турникетов, тампонады и ножницы. Разделил на предполагаемое количество человек, которые удостоились великой чести участвовать в захвате посадки под Новоласпой, и опечалился.

Ротный отстал от Васюма, придал ему направление на блиндаж для переодевания в камуфляжку и подошел ко мне.

— Ты за рулем, — сказал Танцор и вытащил у меня из кармана свою пачку Мальборо, — є цікава новина.

— Жги, военный, не томи. Как и подобает укроповскому воину, я с честью приму все удары судьбы, кроме отмены отпуска.

— Комбат звонил. Второй бат дает МТЛБ.

— С механом? — тут же спросил я.

Президент развернул к нам правое, не занятое Прапором ухо, и вовсю начал прислушиваться.

— Конечно, с механом. Вот ты умеешь маталыгу водить?

— Я и машину с трудом вожу. Мне-то нахрена? Васюм умеет, — я мотнул головой в сторону блиндажа, откуда вылетали вперемешку шмотки и ключи — механ искал пиксельную куртку. Ща не найдет и сопрет у Галы, к бабке не ходи.

— С механом, — повторил Николаич, — будет у нас бронированный медэвак. Классно?

— Не классно. Я с Юлькой Евдокимовой общался и в курсе про эту металебу. Небэгэ..

— Совсем? — прищурился Танцор.

— Совсем, — опять мотнул головой я и повторил: — Небэгэ.

БГ — это такой специальный военный термин, касающийся всей номенклатуры военной бронетехники. Я его впервые услышал в декабре пятнадцатого, когда ударили первые заморозки и не завелась наша единственная бэха-копейка. Услышал я его ровно за шесть секунд до того, как комбат развесил мощных военных звиздюлин на батальонной нараде за то, что вверенная техника — неБоеГотова. То, что отхватили все командиры рот, ни капли не утешало, бо эта бэха была нашим единственным призрачным шансом оказать не только внятное сопротивление, «ежели попрут», но еще и осуществить эвакуацию раненых, которые неизбежно появятся в результате виконання бойового наказу про утримання позицій. Или убитых — мы старательно о них не говорили, но предполагали, само собой.

Трубка лопнула, тосол вытек, прицел не работал, аккум сел — все случаи, когда боевая машина не могла самостоятельно заводиться, ехать, более-менее прицельно стрелять, все назывались емким и иногда страшным выражением «техніка небоєготова». Или — небэгэ. Ты можешь быть любым командиром — пьяницей, затянутым уставником, рубахой-парнем, демократичным менеджером или зверским сатрапом, но твоя техника всегда должна быть боеготова.