Такое же превращение зависимой православной митрополии в независимую патриаршию хотели провести поляки на Украине-Руси.

По замыслу инициаторов этого плана, учреждение независимой патриарший поставило бы православие в большую зависимость от польского правительства и дало бы ему возможность оказывать влияние и давление на политику православной церкви. Выбор патриарха и высших иерархов православия таким образом, в значительной степени, зависел бы от короля. План этот находил полную поддержку тогдашнего Киевского митрополита Петра Могилы, который бы был удобным для поляков и католиков православным патриархом, так как по своему происхождению он не был бы связан с населением Руси (он был Молдаванин) и не мог быть выразителем национальных устремлений народа, а по своим взглядам он был сторонникам магнатско-шляхетского социального строя и стремления народа к социальному освобождению были ему чужды.

К тому же его близость и родственные связи с католической аристократией давали основания усомниться в его твердости при отстаивании интересов православия. Опасения эти высказывались открыто устраненным им (с помощью поляков) его предшественником Исайем Копинским, ярым анти-католиком и сторонником ориентации на Москву. Не особенно верило Мопиле и низшее духовенство, связанное тесно с народом и видевшее в нем чужого и чуждого народным интересам аристократа.

Православное духовенство, бывшее единым во времена Иова Борецкого и Исаии Копинского и неразрывно связанное с казачеством и его устремлениями, во времена “Золотого покоя” было резко поделено на коллаборировавшую с польским правительством верхушку и угнетаемое и притесняемое этим правительством низшее духовенство.

Насколько далеко шли эти притеснения видно из сохранившихся документов, согласно которым польские помещики заставляли православных священников и их семьи, наряду с крестьянами, выходить на барщину. За ослушание же избивали и калечили. Все жалобы, как польским властям, так и митрополиту оставались без результатов. Не удивительно, что в результате этих притеснений, взоры всех православных обращались к Москве, где православие свято чтилось.

Это наростание промосковских настроений народа признает даже Грушевский, основоположник извращения истории Украины-Руси, постоянно твердящий, что великороссы и украинцы всегда были два не только чуждых, но и враждебных один другому народа.

В своей книге “Початки Хмельниччины”, разбирая выгоды, которые бы могла получить Польша учреждением патриаршества и даже отдачей в ее юрисдикцию униатов, Грушевский пишет, что это “вызвало бы известное охлаждение православных к Москве” и что это следовало бы сделать, чтобы “уничтожить или хотя бы ослабит их склонность к Москве”.

Почему была эта “склонность к Москве”, если “москали” были во все времена “чужды и враждебны” к украинцам и обратно, Грушевский не объясняет, ограничиваясь голым признанием факта наличия “склонности”.

Действуя “кнутом и пряником”, Польское правительство разными подачками и очень щедрыми обещаниями деморализовало казачество, разделив его на реестровых и нереестровых.

Многотысячное нереестровое казачество после “Ординации” оказалось на положении зайцев, за которыми охотились все кому не лень с целью превратить их в крепостных крестьян. Из этих времен сохранилась украинская пословица: “казав пан – кожух дам. – Слово панське тепле”.

В этих коротких словах выражены настроония тех, кто не раз и не два, а много раз, поверивши польским обещаниям, ходил их выручат, и в Москву, и в Хотин, охраняли от татар и тypoк, ходили даже воевать со шведами за права польского короля на шведский престол. А в благодарность получили крепостное право.

Но и привилегированное реестровое казачество очутилось в тяжелом положении. Низведенное на роль вспомогательной военно-полицейской силы, под командой польских комиссаров и офицеров, значительная часть реестровых казаков попала на положение ландскнехтов (наемных солдат), которым к тому же не платили обещанного жалованья, заставляли идти против интересов собственного народа; при всяком случае притесняли и унижали их религиозно-национальные чувства и заставляли нести разные натуральные повинности для старшины, которая сплошь состояла из польских шляхтичей.

Пытались казаки жаловаться, но безрезультатно, ибо в споре православного с католиком всегда оказывался прав католик. Сохранилось много документов, жалоб, даже королю, описаний современников, из которых видно что приходилось терпеть реестровым казакам, поверившим польским обещаниям. “Пять лет нам не выплачивают обещанного жалованья” – пишут казаки в петиции королю, “отбирают наши земли, относятся к нам, как к хлопам” (крепостным).

Один из современников в своих мемуарах описывает, до чего дошла изобретательность полковников и другой назначенной из шляхтичей старшины, в выколачивании доходов для себя лично. Предписывается казакам еженедельно доставлять по одной лисице, а кто не доставит – должен дать деньгами 3 злотых. Если же нет денег, от казака отбирался самопал пока он не доставит причитающееся число лисиц или не заплатит за них деньгами. “Рыбы, сколько бы казак ни поймал, – плотва казаку, а главнейшее панам” (то-есть старшине), заявляет при допросе о причинах восстания 1648 г. один из пленных казаков – Друшенко. Поляк Мисковский в своем письме (от 16 февраля 1648 г.) говорит: “казаков их старшина страшно угнетает и унижает: бьет, усы вырывает, старосты и подетаросты налагают на них всевозможные тяжелые повинности”.

Почти то же самое пишет в своих воспоминаниях поляк Грондский, добавляя еще одну подробность: по смерти казака или его неспособности к службе вследствие увечий и ранений, его семья никакими правами не пользуется, а обращается в крепостных; нередко по смерти казака его вдова изгоняется из его хаты.

А известный православный магнат Адам Кисиль, сам бывший одно время комиссаром реестровых казаков и верный сторонник политики Польского правительства в социальном вопросе, пишет следующее: “Видел я казаков угнетаемых хуже, чем простые хлопы”…

Не удивительно, поэтому, что то десятилетие “золотого покоя”, которым так гордятся поляки, было десятилетием наростания недовольства реестровых казаков и разрыва казачьих масс с казачьей верхушкой, коллаборировавшей с поляками.

Еще в более тяжелом положении, чем притесняемое, потерявшее внутреннее единство духовенство и реестровое казачество и гонимые и ловимые “выписчики” (нереестровые казаки), находилось мещанство (жители городов) и многочисленные “посполитые” – крепостные крестьяне.

После кровавого усмирения Конецпольским Украины-Руси (в 1638 г,) и введения “Ординации” для казаков, в Речи Посполитой началась “золотая лихорадка” – стремление поскорее и побольше захватить земель в этой “умиротворенной” и уже значительно заселенной части королевства, которую сами поляки называли “золотым дном” благодаря ее природным богатствам.

Кроме магнатов, землями (с живущими на них) владели многочиленные средние и мелкие шляхтичи, а также и монастыри и часть более зажиточного реестрового казачества.

При пожаловании (закреплении владения) королем, жаловалась не только земля, но и все с владением этой земли связанное. Насколько далеко распространились права владельца – видно из сохранившейся жалованной грамоты короля Владислава магнату Потоцкому. Этой грамотой во владение Потоцкого отдавались “слободы Бутин и Вороновка со всеми другими слободами, островами, уходами, те – перь существующими, или теми, которые будут создаваться в будущем, с подданными, с пашнями, землями, пахотными и не пахотными, полями, лугами, пастбищами, сенокосами, лесами, пасеками, бортами медовыми, озерами, прудами, колодцами, реками, речками, берегами, гонами бобровыми, данью медовой и со всеми пожитками”.

Из дословно приведенной формулы, употреблявшейся обычно при всех “пожалованиях”, видно, что фактически человек, живущий в пределах пожалованной земли, становился рабом владельца. И при том рабом совершенно бесправным, ибо, как было упомянуто выше, королем было запрещено “посполитым” жаловаться на своих владельцев.