- Ах, отец мой, прости меня.

   - Если ты хочешь осчастливить своего старого отца, скажи "да" и стань женой Олаффсона; если ты хочешь отравить мои последние дни печалью, то оставь мое желание неисполненным.

   С этими словами старик отвернулся и, согнувшись, пошел к дому.

   Хельга поспешила за ним.

   - Не сердись, отец мой, - взмолилась она, - я исполню твое желание, что бы ни случилось.

   - Благодарю тебя, милое дитя, но чего ты боишься? Что может из этого выйти, как не отцовское благословение, счастье и мир?

   Так Хельга стала женой Олаффсона.

   Неужели Исландский цветок вновь обрел свою свежесть и расцвел? Увы! нет. Несмотря на нежность отца и любовь мужа, она по-прежнему оставалась печальной и бледной; еще глубже была тень, которая лежала у нее на душе. К тоске добавилось теперь раскаяние, - самое горькое чувство, которое может тревожить человеческое сердце, ибо оно единственное, для которого время не имеет бальзама.

   - Как я могу лишить тебя права на бессмертие? - однажды она сказала это бедному королю фэйри, и хотя эти слова были сказаны только во сне, они жгли ее душу, и когда она согласилась стать женой Олаффсона, ей показалось, что она действительно изгнала бедного духа из небесного рая.

   Короткое лето миновало, Хельга еще сильнее ощутила ледяное дыхание северной зимы; но и оно прошло, и весна, наконец, пришла через океан на заснеженные равнины Исландии. Дороги снова стали проходимыми, и первое причастие в этом году должно было состояться в приходской церкви, к которой принадлежала ферма отца Хельги. Олаффсон попросил жену отправиться в церковь вместе с ним, и она с радостью согласилась. Возможно, она думала, что этот праздник примирения вернет ей давно утраченный покой.

   Она принялась за работу с такой энергией, какой не проявляла уже много месяцев, - к завтрашнему дню все должно было быть готово, потому что им следовало выехать пораньше, чтобы успеть к службе в отдаленную церковь. Она как раз накрывала на стол к ужину, когда увидела своего мужа, проходившего мимо окна, а рядом с ним незнакомца.

   - Вот, Хельга, - сказал Олаффсон, когда они вошли, - я привел почетного гостя; приготовь ему лучшие припасы, потому что он много путешествовал и нуждается в отдыхе.

   Хельга посмотрела на незнакомца. Лицо его было красиво, но на юношеских чертах была заметна тень печали. А когда он поднял свои темно-синие глаза на Хельгу и мягко мелодично спросил: "Позволит ли цветок Исландии чужестранцу отдохнуть под ее кровом?" - дрожь пробежала по ее телу, а в душе снова проснулись старые воспоминания.

   Эти глаза, этот голос - могли ли они присниться ей только в лихорадочном сне? А если ее обманули, - что тогда? Эта мысль грозила лишить ее рассудка, но Олаффсон подошел к ней и сказал:

   - Наш гость, должно быть, устал и проголодался, моя Хельга; не окажешь ли ты ему тот прием, какой путешественник всегда встречал под этой крышей?

   Хельга с большим трудом пришла в себя и вышла приготовить комнату для таинственного гостя, а тот сел за стол вместе с остальными. Затем она тихонько выскользнула назад, села в темном углу и со смешанным чувством тревоги и тоски посмотрела на незнакомца.

   - Послушайте, сэр, - сказал отец Хельги, указывая на небо, - вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное у себя на родине? Разве вы не признаете Исландию самой красивой страной в мире?

   - Да, - ответил незнакомец, - ваша земля действительно прекрасна, но ваш дом и мой не так уж далеки друг от друга.

   Он взглянул на Хельгу, о присутствии которой остальные не подозревали, а затем стал описывать землю, в которой жил, - ту самую землю, которую Хельга, как говорили, видела только в горячечном бреду.

   Она слушала, затаив дыхание. Ей казалось, что ее снова окружает великолепие волшебной страны. Она видела, как голубые волны катятся у ее ног, и чувствовала, что, как в былые дни, качается на их сверкающих гребнях. Она весело подбежала к фонтану и зачерпнула воду, чтобы брызнуть ею на птиц, увидела прозрачные цветы, склонявшие свои благоухающие чашечки в дружеском приветствии. Каждую минуту она ожидала увидеть, как незнакомец сбросит с себя личину и, представ перед ней в королевском пурпуре, коснется давно забытых струн своей золотой арфы.

   Увы! отец обманул ее, чтобы удержать дома; сердце сказало ей правду, и она, вместо того чтобы прислушаться к его мольбам, поддалась на уговоры и нарушила свое священное обещание. А теперь? Поздно, слишком поздно - все кончено. Исполненная горя и отчаяния, она поспешила выйти из дома, чтобы излить свое сердце в горьких рыданиях среди ночной тишины.

   На следующее утро, когда все было готово к отъезду, когда лошади нетерпеливо перебирали ногами перед дверью, вся семья собралась, чтобы исполнить старинный исландский обычай. На этом острове, прежде чем принять причастие, каждый член семьи просит прощения у всех остальных за нанесенные сознательно или бессознательно обиды.

   - Простите меня за все беспокойство, которое я причинила вам, - тихо попросила она и добавила таинственные слова, - а также за то горе, которое должна буду причинить.

   - Ты должна также попросить прощения у нашего гостя, Хельга, если ты его обидела, - сказал Олаффсон. - Тебя не было вчера, когда он хотел пожелать тебе спокойной ночи.

   Она вздрогнула, бросила прощальный взгляд на лицо отца и направилась к комнате незнакомца.

   Да, она чувствовала и знала это. Темная одежда вчерашнего дня исчезла; перед ней стоял король фэйри в сияющей красоте, с золотыми волосами, ниспадающими на пурпурную мантию.

   Она сложила руки в безмолвной мольбе, и ее прекрасные глаза с любовью и смирением смотрели на лицо ее любимого, но глубоко оскорбленного мужа.

   - Хельга, Хельга, - сказал он серьезно, - вот как ты была верна своей любви и своему обещанию?

   - О, не сердись на меня, - взмолилась Хельга, - ибо ничто не скрыто от твоего духовного взора; ты знаешь, как все произошло, как моя тревога заставила меня искать тебя, как мой отец нашел меня, и как я собиралась показать ему наше королевство, чтобы успокоить его. Ты знаешь, что ворота закрылись передо мной, и что меня в бессознательном состоянии перенесли обратно в мой старый дом, что они удерживали меня хитро придуманными историями, и что, наконец, мольбы моего отца заставили меня сделать последний и самый трудный шаг. Но ты знаешь также, что я любила только тебя, что мое сердце принадлежит только тебе.