Он уже не выйдет на свободу.

— Мой сын женится, Люциус.

Всего четыре слова, пустые четыре слова спустя три года молчания. Нарцисса сказала «мой сын», а не «наш сын», но он не был удивлён: когда Драко только родился, она и вовсе говорила, что он не от него. Кажется, её забавлял его гнев.

Она всё ещё была самой красивой женщиной, которую он когда-либо выдел в своей жизни: даже прекрасная Друэлла Блэк не была так богоподобна и прекрасна, как великолепная Нарцисса Малфой.

Она на него смотрела: внимательным, цепким и колючим взглядом, глаза у неё были чёрные, беспроглядные и ледяные; если бы взглядом можно было убивать, то Люциус давно бы уже был мёртв.

— На ком? На ком он женится?

Люциус все же выполз из своего угла и подошёл к решётке, и Нарцисса тоже поднялась с табуретки. Она была красивая, а на свой счёт он не обольщался: грязный, кашляющий и пахнущий наверняка отвратно; сам он запахи не чувствовал, нос был заложен.

Нарцисса поправила белокурый локон ладонью в блестящей белой перчатке, а потом отбросила с лица чёрную вуаль, он оценил шутку — видимо, она мечтала поскорее стать вдовой.

— Я разорвала помолку с Гринграссами, — произнесла Нарцисса негромко; Люциус промолчал, ожидая продолжения. Он не был удивлён: она никогда не хотела родниться с Гринграссами, ровно как и Элла Розье никогда не желала родниться с Малфоями.

— И я подумала, Люциус, — она вдруг улыбнулась лёгкой, почти мечтательной улыбкой, — подумала… а почему бы, собственно, и нет?.. Драко собирается жениться на мисс Грейнджер. Помнишь такую? Чудесная девочка, — Нарцисса наклонила голову вбок, дожидаясь его реакции, криков или проклятий, но не дождалась, — они с Драко так хорошо смотрятся вместе. Она будет ему прекрасной женой.

Люциус кивнул – заторможенно и равнодушно. Он не знал, что ей сказать. Кажется, она была разочарована его молчанием.

— Ты навестила меня для того, чтобы рассказать о том, что наш сын женится на грязнокровке?

Нарцисса легкомысленно пожала плечами.

— Мой сын, Люциус. Мой сын женится на магглорождённой ведьме. Мама говорит, что это отличная идея.

Она снова улыбнулась, обнажая ряд ровных белых зубов; однако глаза её всё равно остались холодными.

— Вот как.

Отец всегда был прав. Всегда.

— Мне пора. Свадебные хлопоты и прочее, прочее… — Нарцисса стряхнула с шубы несуществующие пылинки. Люциус снова отошёл от решётки – смотреть на неё было невыносимо, как и знать, что Нарцисса его предала.

Он сел на холодный грязный пол и обнял себя за колени; было очень холодно, а ему отчаянно захотелось закурить впервые за десять лет – когда-то он бросил эту дурную привычку, потому что Нарциссе не нравился запах табака.

— Люциус, — позвала Нарцисса снова, но в этот раз в её голосе появилась какая-то странная, непонятная нотка, если бы он не был женат на ней тридцать лет, то решил бы, что это жалость, — ты знаешь, почему я вышла за тебя замуж?

«Потому что твоя мать была мстительной меркантильной шлюхой», — подумал он, но ничего не произнёс вслух. Нарцисса зашуршала подолом черного шелкового платья, подбираясь ближе, будто змея, готовая укусить побольнее.

— Ты должен был умереть на третий год нашего брака.

Люциус резко вскинул голову, да так, что шею прострелило тупой болью. Нарцисса осторожно протянула руку через решётку, будто хотела его коснуться. Он неловко тронул её в ответ и даже через перчатку почувствовал жар её ладони.

— Я приду ещё, — пообещала Нарцисса.

Люциус смотрел ей в глаза: холодные, равнодушные и пустые, как у куклы, и жалел только об одном: что когда-то он не принял слова отца всерьёз.

========== «Её кудри», Сириус Блэк/Беллатрикс Лестрейндж. ==========

В тускло-жёлтом свете старых восковых свечей её волосы отливают багровым — Сириус понятия не имеет, почему кудри Беллатрикс кажутся ему красными. Они чёрные, на самом деле, эти кудри — чёрные, шелковисто-гладкие, густые, пахнущие чем-то тяжёлым и пряным, какими-то горькими специями, запекшейся сладостью и горьким кофе.

Беллатрикс сама — горький кофе без сахара; Сириус кофе ненавидит.

Он помнит эти чёртовы волосы с глубокого детства, с самых-самых первых осознанных воспоминаний: вот взрослая кузина Белла (на самом деле — старше лишь на шесть лет, а тогда казалось, что она просто древняя ворчливая старуха) плавно наклоняет красивую чернокудрую голову над каким-то куском пергамента и выводит что-то тонким птичьим пером, лицо у неё белое-белое, уже давно стемнело, а Сириусу пять лет, и он с ненормальным восторгом следит за тем, как её волосы в свете свечей сияют багрянцем.

— У тебя такие красивые волосы, — восхищённо шепчет он, с восторгом разглядывая то, как уставшая Беллатрикс расплетает сложные косы, и свободные шелковистые пряди падают на её усмехающийся рот. Рот у неё тоже красивый. И волосы красивые.

Белла вообще самая красивая.

Эти волосы, эти прекрасные волосы — ни до ни после Сириус не видел волос лучше, чем у кузины Беллы.

Правда, это не мешает ему её ненавидеть: Сириус не против разбить ей лицо или накладывать круцио (раз за разом, заклятье за заклятьем, чтобы кровь пузырилась на кривящихся тонких губах). А ещё — это иррационально-жалящее желание обстричь её налысо, собрать все гладкие длинные пряди и спрятать куда-нибудь, чтобы никто не нашёл.

Сириус знает, что стоит Беллатрикс узнать о его одержимости её волосами, как все пойдёт прахом — она и так смотрит на него ледяным снисходительным взглядом и иногда трепет по щеке, больно царапая длинными острыми ногтями; а уж если узнает — засмеет.

Поэтому Сириус делает это первый.

— Блядские кудри, — говорит Сириус на одном из семейных ужинов. Беллатрикс изумленно вскидывает тонкую черную бровь и равнодушно глотает красное полусладкое вино с края прозрачного бокала; мать насмешливо хмыкает. Сириус хочет то ли провалиться под землю от стыда, то ли отрезать себе язык.

Он выбирает тактику сбежать. Сдавленный глухой смешок Беллатрикс несётся за ним вслед, а её глаза не обжигают колючим холодом — жалят горячей кипящей смолой расширившихся зрачков.

— Блядские кудри, — объясняет Сириус смеющейся Эванс. Эванс хорошенькая, рыжая, с мягкими вьющимися кудряшками и россыпью веснушек на молочной нежной коже… Сириус видел другую кожу — пергаментно-сухую, бледную до ужаса, мелово-болезненную. Эванс смешно; Сириусу совсем нет.

На каникулах он всем рассказывает, что трахался с грязнокровкой, у которой были шикарные волосы. Мама хмыкает и пьёт какой-то бесцветно-горький алкоголь с горла, а кузина Белла покровительственно улыбается, показывая безупречные белые зубы. И пьёт кофе — с ромом и какими-то пряными восточными специями.

— У тебя блядские кудри, — плюёт он Белле однажды, встретив её в коридоре. Она поправляет алмазную заколку для волос в виде прозрачно-белого черепа и тонко усмехается. Руки у неё по локоть запрятаны под чёрным тонким кружевом атласных перчаток.

Он оскорбляет её снова и снова, а Белла смеётся.

— Глупый, — говорит Беллатрикс, улыбаясь снисходительно и насмешливо, её губы дрожат в ухмылке, а рот, накрашенный бордовой помадой, ярко выделяется на белом лице, — какой же ты глупый, мой маленький младший брат. Я ведь знаю, что ты за мной подглядываешь.

Свечей рядом нет, но её чёрные шёлковые волосы — как и чёрные кипящие глаза сияют кровавым багрянцем. И пахнет от неё тоже чем-то багряным. Кажется, кровью.

========== «Братско-сестринское», Сириус Блэк/Беллатрикс Лестрейндж. ==========

В комнатах кузины Беллатрикс очень темно, словно в замкнутом каменном мешке средневековья без права выхода; вязкий ночной сумрак обволакивает всё с ног до головы каким-то душным чернично-чернильным коконом, и это “всё” вокруг зудит странной пугающей вибрацией. Сириусу даже кажется, что это жутко. Даже не кажется — он знает, что это жутко и неправильно, все связанное с Беллой тоже жуткое и неправильное, но…

У неё такие красивые волосы.