На планете Рапсан в созвездии Кассиопея талантливый ювелир Табур признал застывшую лаву из жерла вулкана более достойным материалом для ювелирных поделок, чем золото, серебро и платина. Несколько увесистых кусков он принес к хижине и две недели почти не выпускал резец из рук, три раза разбивал тяжелым молотком почти законченное изделие.

Наконец его творение приобрело черты настоящего произведения искусства. На плоском диске, диаметром двадцать сантиметров, мастер расположил шесть прозрачных шариков диаметром три сантиметра, по числу вращающихся планет вокруг светила, называемого Рео-ном. Внутри их виднелись тени, похожие на плавающие по небосводу кучевые облака. Из полупрозрачного центрального диска исходил слабый свет от невидимого источника. Изделие походило на корону, достойную головы могучего владыки.

Табур в восторге заплясал вокруг своего шедевра.

– Ай да Табур, ай да молодец, ай да сукин сын! – выкрикивал он, воодушевленно хлопая ладонями.

– Что это? – заинтересовался подошедший друг ювелира Огон.

– Модель планетной системы нашего Реона, – гордо пояснил ювелир и ткнул пальцем навстречу его лучам.

– Гениальное творение, – оценил Огон изделие и предложил: – Пусть светило передаст своей модели толику энергии.

– Я не знаю, как это сделать, если ты сумеешь, валяй. – Табур махнул рукой.

Огон сходил в хижину за вогнутым сферическим зеркалом диаметром около трех метров, главную оптическую ось направил на Реон, на ее продолжении за полусферой установил модель Реоновой системы.

– Это зеркало связало светило Реон со своей моделью, – объяснил он.

– Зачем?

Огон не успел ответить на вопрос ювелира. Главная оптическая ось зеркала слегка отклонилась, прошла мимо Реона и вошла в ближайшую черную дыру. Она в тысячи раз увеличила энергию Вселенной. Могучая сила по оси зеркала достигла модели планетной системы Реона, сконцентрировалась на ней, напитала ее магической энергией чудовищной силы, затем взорвала планету. Модель осталась невредимой, вместе с мелкими осколками планеты превратилась в метеорит, летающий в межзвездном пространстве, и однажды попала в гравитационную ловушку Земли.

На окраине большого города Тарича вросла в землю крошечная каморка, похожая на собачью конуру. Там едва-едва размещались небольшая кровать и маленький стол со стопкой бумаги, чернильницей и аккуратно разложенным десятком гусиных перьев.

В этой лачуге жил ученый Вульф, худенький, небольшого роста, похожий на подростка лет четырнадцати, с ежиком коротких, толстых, грубых, как проволока, волос. Он единственный в большой округе города знал грамоту и зачастую писал письма посетителям, чтобы те отправляли их родственникам или друзьям. Иногда он читал и ответные послания. Его в городе называли кому как заблагорассудилось: ученым Вульфом, грамотеем Вульфом или ученым писарем.

Он был беден, как церковная крыса. Платы за работу едва хватало на приобретение бумаги и чернил. Заказчики, как правило сами не богатые, долго копили монеты для послания. Изредка приходил богатый человек, требовал написать письмо под диктовку и оплачивал работу значительно большей денежной суммой, что являлось для Вульфа почти праздником.

Такие дни бывали не часто, и Вульф редко покупал продукты, большей частью обходился тем, что находил в лесу бесплатные дары природы. Одеяние писаря состояло из полотняных штанов и длинной рубашки, на ногах потрепанные сандалии.

Гордостью писаря являлся пояс с медной пряжкой в виде орла, готовящегося взлететь. Каждое утро Вульф обмазывал медную застежку красной глиной и полировал маленьким кусочком шерстяной ткани, затем обмывал водой из ручья и насухо вытирал обратной стороной подола рубашки.

Пряжка постоянно блестела, как золото невысокой пробы, придавая бедному одеянию ученого некоторую респектабельность. Его каморка не отапливалась, и в зимнее время порой замерзали чернила, их приходилось долго отогревать дыханием…

Вульф услышал негромкий шум, в дверь не постучали, а поскреблись, и в лачугу просунулась голова старушки с изборожденным морщинами лицом. Она вошла в лачугу писаря, попросила написать письмо сыну, поскольку чувствовала приближение скорой смерти, протянула Вульфу кулачок и положила в его ладонь медную монету малого достоинства, две крупные слезинки выкатились из ее глаз.

– Нужны адрес и имя сына, – сказал писарь, достал из стопки лист бумаги и взял гусиное перо, – деньги оставь себе, пригодятся.

Несколько минут перо скрипело по бумаге, затем Вульф аккуратно свернул его треугольником и написал адрес.

– С какой оказией оправлять будешь?

– Часа через два отправляется караван, он отвезет письмо.

Старушка встала с постели, сделала шажок к двери и пошатнулась, чуть не упав.

– Ба! Да ты голодна! – Писарь поддержал старушку, усадил ее на кровать, порылся в коробочке на подоконнике и вынул кусочек черствого хлеба и пол-яблока. – Чем богат, перекуси пока, я за водой сбегаю, здесь неподалеку ручеек.

Старушка съела хлеб с яблоком и запила водой.

– Спасибо, господин писарь.

Вульф проводил посетительницу до каравана, заплатил караванщику деньги за доставку письма и отвел женщину в ее жилище. Затем вернулся домой и сел за стол в ожидании заказчика. Солнце склонялось к горизонту, где начинало свой ежедневный спуск за его границу.

Наступила пора закончить ожидание и позаботиться об ужине, поскольку в животе начало урчать от голода. Внезапно каморка затряслась и заскрипела, как легкое судно на море во время свирепого шторма. Дверь с треском распахнулась, чуть не слетев с петель. В каморку протиснулся высокий мужчина с широкими плечами и копной мохнатых волос.

– Ты ученый грамотей? – Громкий бас, возможно, слышался и на другом конце города.

– Да, господин. Я писарь.

Посетитель критическим взглядом оглядел Вульфа:

– Шарлатан, небось, и обманщик? Деньги получишь, а на бумаге нарисуешь не буквы, а простые закорючки? Выглядишь ты как нищий, просящий подаяние.

– Господин, испытайте меня.

– Хорошо. Пиши, только на хорошей бумаге.

– У меня лучшая бумага.

– Коли так, пиши, грамотей.

Заказчик приложил палец к подбородку и начал диктовать:

– «Кант, ослиная башка, жирная свинья, крокодильи какашки. Получил твою бочку пива, разрази тебя гром. Она немногим меньше твоего брюха, полного требухи. Шли еще, верблюжья задница».

Когда перо закончило скрипеть по бумаге, посетитель выхватил лист из рук писаря, внимательно рассмотрел его:

– Написано справно, прочитай, что ты там накалякал.

Вульф бережно взял лист.

– «Здравствуй, милостивый государь Кант. Получил твою бочку пива, оно отменного качества и очень хорошего вкуса. Благодарю тебя и жду следующей поставки. С уважением…» – негромким голосом прочитал он и поднял глаза на заказчика.

Лицо посетителя покраснело и стало похоже на спелый помидор. Глаза налились кровью. Он не промолвил ни слова, рот беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной из воды на берег, но ни вдохнул, ни выдохнул, как в жестоком приступе астмы. Когда дыхание восстановилось, посетитель трахнул лапищей по столу, отчего столешница разлетелась на осколки, а чернильница взлетела к потолку, залив чернилами всю каморку, в том числе одежду писаря и заказчика. Тишину взорвал рев:

– Паршивый обманщик и лживый негодяй, шаромыжник, написал не так, Кант не узнает меня, признает письмо подделкой…

Писарь нашел лазейку в потоке брани и повысил голос до возможного для себя уровня:

– Господин, бумага не запечатлела бы брань и оскорбления, скукожилась бы или просто не приняла чернил. По имени в конце письма друг обязательно узнает тебя, будет доволен вежливым посланием, уважением и сделает тебе скидку на пиво.