– Итак, одежда, полотенце, ванна. – От неловкости момента я скатился к сарказму, сопровождая слова театральными указательными жестами. Она смотрела на меня с опаской, я стушевался. – В общем, разберешься сама. Дверь запирается, поэтому закрывайся и ничего не бойся. – Я вышел из ванной, а девчонка, тяжело переваливаясь вошла, пытаясь не касаться меня. После чего тихо и нерешительно закрыла дверь, и я услышал звук проворачивающегося замка.

Я, стараясь быть тихим, перевел дыхание. Писе-е-е-ец, во что мы вляпались. И где этот олень? Неужели отец не клюнул на нашу байку, я не мог в это поверить. Батю Жеки в жизни беспокоило только одно. Как бы сделать из сына мужика, такую мини-копию себя. А Жека немного не вписывался. Мы прям два сапога пара, вечное разочарование для своих родных. Мой, вон, меня даже видеть не мог, умотал аж на другой конец мира, лишь бы не сталкиваться по утру в коридоре. Я вытолкнул из себя неприятные мысли и прислушался.

Из ванны раздавался шум воды и тихие сдавленные то ли всхлипы, то ли вскрики. Лучше расслышать мне мешал звук работающего душа и гул газовой колонки, и у нас были довольно массивные двери, которые хреново проводили звук. Поэтому я плохо понимал, что там происходит. До тех пор, пока она не начала плакать гораздо-гораздо громче.

– Эй… – позвал я и понял, что даже не додумался спросить ее имя. Что за дебил! – Эй! – я повысил голос. – Ты в порядке? Нужна помощь?

Она не отвечала, только сдавленно рыдала и говорила-говорила-говорила. Я не понимал ни слова через дверь. Жеваный крот, и я предложил ей закрыться. Дважды дебил! Но я думал о том, чтобы она ощущала себя в безопасности, а не о предполагаемой истерике. Что делать-то? Жеки нет, и я должен туда зайти? До этого она ведь не плакала, значит, случилось еще что-то более страшное… Что там могло случиться-то? Блин-блин-блин. Я метнулся к шкафу, распахнул створки и безумным взглядом зашарил по инструментам, оставшимся от отца. Схватив отвертку, я ломанулся назад к двери ванной и попытался провернуть замок снаружи. Защелка была типовой, и не должно было возникнуть проблем с этой кругленькой штукой, но мои руки так тряслись, что успеха удалось добиться лишь с четвертой попытки.

– Слушай! – прокричал я, отшвыривая отвертку. – Я сейчас войду, чтобы помочь тебе. Ты там чем-то прикройся.

И я рванул дверь на себя. Прикрываться она и не собиралась, а просто всхлипывала и причитала. Но я не думал пялиться на нее, потому что мой взгляд застыл на кровавой луже на дне ванной. Контраст алого на ослепительно-белой поверхности был таким ярким, что мой мозг просто взорвался. Боюсь, эта картина врезалась в мою память на всю оставшуюся жизнь, и я не сразу услышал слова.

– Столько крови… – рыдала она. – Так должно быть? Так бывает? Я не знаю… Это же ненормально, да? – плакала девчонка.

– Давай вызовем скорую, – прохрипел я не своим голосом. – Я… это ж просто звездец!

– Нет! Нет! Не надо скорую! – закричала она, пытаясь выбраться из ванной, забыв о своей наготе. – Они вернут меня к нему, вернут, как в прошлый раз. Я больше не могу-у-у-у… – в конце она завыла, завалившись на кафельную стену, и сползла в эту лужу, закрывая лицо руками и продолжая громко рыдать.

От вида ее голого, покрытого синяками и ссадинами тела, трясущегося в луже крови, и от металлического запаха меня замутило. К такому меня жизнь не готовила. Я ничего не понимал. Девчонка боялась, что скорая увезет ее к тому, кто причинил ей вред? Как это вообще возможно?

Я опустился перед ванной на колени и попытался оторвать ее ладони от избитого лица.

– Слушай, скорая, конечно, сообщит твоим родителям, но они помогут тебе, и ты вернешься домой, в безопасность.

– В том то и дело, – прорыдала девчонка, дернувшись мне навстречу. В агонии она будто не ощущала, что наша кожа соприкасается, и никак на это не реагировала. – Скорая вернет меня домой.

Меня будто ударили по башке чем-то тяжелым. Врачи уведомят ее родителей и вернут домой. Она предпочитает умереть от кровопотери, только бы этого не случилось. С ней сотворили такое… дома? На минуту я выронил ее скользкие ладони из своих рук. Кто может сделать такое со своим ребенком? Я почувствовал, что вот-вот блевану. Никогда не замечал за собой такой чувствительности. Но вот, что я сказал бы: кровь и расчлененка на экране – это не то же самое, что в реальности. Когда ты видишь трэш по телеку или в кино, то понимаешь, что это не с тобой, ну, типа, понарошку. А когда ты видишь избитое тело в двадцати сантиметрах, чувствуешь запах крови и, по-моему, даже испачкался в ней, то это совсем-совсем другая тема. Я сглотнул подкатившую к горлу желчь и попытался взять себя руки.

– Давай, – тихо сказал я, и нежность моего голоса поразила меня самого. – Нужно ополоснуться и вытащить тебя отсюда.

– Что мы будем делать? – тихо прорыдала она, и для меня это «мы» прозвучало так правильно, что я сразу же успокоился.

Она перестала быть настороженной, будто разом решившись довериться мне, позволяя помочь ей выбраться из ванной и закутаться в полотенце. В этот самый момент я понял, что должен, обязан защитить ее. Теперь мы были связаны. Гребаной кровью.

– Позвоним моему брату, – решительно сказал я.

Пришло время обратиться к нему за помощью.

ЖЕНЯ

Дверь распахнулась, не успел я убрать палец с кнопки звонка. На меня смотрело страдальческое мамино лицо, красное и заплаканное. Я понял, что за эти два часа она уже получила свое. Посторонившись, мама пропустила меня в квартиру. Я попытался ей ободряюще улыбнуться, но вышло не очень. Скинув ботинки и куртку, я поплелся в зал, откуда раздавались звуки телепередачи. Лучше с этим не тянуть. Отец сидел в кресле, устремив тяжелый взгляд в телевизор, и делал вид, что не замечает меня. Со своего места я видел, как на его виске бьется жилка, явный признак того, что он в ярости.

– Добрый вечер, пап. – В прошлый раз я долго молчал, не зная, что сказать, и ничем хорошим не закончилось. – Прости за опоздание. На тренировке случилась экстренная ситуация.

– На кой черт я купил тебе мобильный телефон? – процедил он сквозь зубы, не удостоив меня и взглядом.

Я, переминаясь с ноги на ногу, размышлял, как покороче рассказать Сашкину байку. Отец ненавидел длинные объяснения. В прошлый раз он разбил мне губу так, что я пару дней не мог даже есть.

– Джинсы порвались по шву, и Сашке пришлось бежать к нашему приятелю, – как только я произнес имя друга, отец вперил в меня тяжелый взгляд, и я поспешил продолжить, – живущему неподалеку, тот одолжил мне спортивные штаны. Телефон остался в джинсах в шкафчике раздевалки.

– У тебя совсем мозгов нет?! – зло выплюнул он мне в ответ, и я понял, что разбитой губой дело не ограничится.

– Я немного отвлекся, спешил переодеться, – скороговоркой выпалил я, пока отец смотрел на меня исподлобья, все больше и больше краснея от ярости, – потому что в вестибюле меня ждала девушка, и я боялся, что она уйдет.

Отец, собравшийся уже было заорать во всю мощь легких, открыл рот и замер, словно до него не сразу дошел смысл моих слов.

– Что за девушка? – все еще злым тоном бросил он, но кровь отхлынула от лица. Боже, все не может быть настолько просто.

– Я с ней познакомился, пока ждал в вестибюле… штаны. – Я не осмелился произнести имя Сашки второй раз за вечер. Очевидно, для моего отца в таком состоянии это все равно, что красной тряпкой перед быком в разгар корриды помахать. – Она из женской команды по плаванию. Я ходил провожать ее до дома, поэтому так задержался.

– Хм… Ну-у-у… – отец поерзал в кресле, разглядывая меня без прежней ярости, и мельком скользнул взглядом по спортивным штанам, – это не отменяет того, что ты опоздал домой на два часа. Мать извелась вся!

Да, конечно! И ты тут совершенно не при чем, совершенно не ты довел ее до слез своими криками и оскорблениями. Но вместо этих слов я лишь покаянно кивнул головой.