— Как же теперь… — по его щекам потекли слёзы. Было больно даже дышать. Рёбра сдавливали так, что хотелось орать во всю мощь лёгких. — Ты всё испортила!

— Алек… — голос сестры звучал тускло.

— Убирайся! Уходи из моей комнаты! — кричал он, глотая соль и начиная трястись в истерике. Пальцы с нежностью сжали испорченный амулет, будто могли вернуть его обратно. Белый камушек посередине почернел от сажи, а пряди волос Джонатана уже не было.

— Алек? — Изабель испугалась такой реакции брата. Она никогда не видела, чтобы он так себя вёл.

— Уходи, пожалуйста, — уже спокойнее сказал он, но голос всё равно звучал надломленно, будто всю радость выкачали.

Алек провёл рукой по лицу, надеясь прийти в себя. Ему нельзя было сдаваться. Может, дело было вовсе не в амулете. Может, ему просто нужна какая-то вещь Джонатана, чтобы возобновить связь. Тем более, они уже встречались, их метки связаны, они смогут найти друг друга.

Обязаны найти.

Алек обязан сделать это ради Джонатана.

***

Алек ехал в больницу. Его лицо было красным из-за слёз, а бок грел сгоревший амулет, лежащий во внутреннем кармане куртки. Причём грел в прямом смысле и, кажется, пачкал чёрным пеплом футболку Алека, но ему было все равно.

В душе разрасталась пустота, а в сердце тлела надежда.

Припарковав байк, Алек побежал в палату, на ходу распечатывая пачку со снотворным и глотая сразу две таблетки. Они теперь всегда были под рукой, чтобы в любой момент Лайтвуд мог быстро отключиться.

В палате было тихо. Лишь уже до боли родной мерный писк приборов и тихое сопение Джонатана. Алек подошёл ближе к кровати, взял ножницы из стакана на тумбочке и срезал маленькую прядку под ухом Моргенштерна, крепко её сжимая в кулаке.

Алек не знал, на что надеялся. Он уже дошёл до той точки отчаяния, когда любая идея, даже бредовая, покажется хорошим вариантом.

Лайтвуд присел на кресло около кровати и лёг головой на колени Джонатана, всё ещё сжимая в одной руке его волосы, а в другой — холод его ладони.

Сон сморил его быстро, тут же перемещая в дом Моргенштерна. Здесь было тихо. Раньше Джонатан всегда его встречал, ждал, когда тот заснёт и появится здесь.

— Джонатан?! — звал Алек, заглядывая во все комнаты и оббегая два этажа. Пульс колотился в висках, в груди не просто барабаны, а целый оркестр. Пальцы леденели только от мысли, что Моргенштерн где-то в доме и просто не может пробиться к Лайтвуду. Что он видит его сейчас, зовёт и не понимает, почему Алек его не замечает.

Алек отчаялся. В доме Джонатана не оказалось, поэтому он выбежал на задний двор и обомлел.

Моргенштерн сидел на траве в метрах десяти от дома, поджав к себе колени и низко склонив голову. Тиски, сжимавшие до этого сердце Лайтвуда, наконец расслабились, давая ему сделать глубокий вдох.

— Джонатан! — счастливый Лайтвуд побежал к нему, но тот не среагировал на его голос, продолжая так же сидеть на газоне. И когда до Джонатана оставалась всего пара метров, Алек врезался всем телом во что-то невидимое и твёрдое.

Звук удара был, как об стекло. И от этого глухого звука Моргенштерн вздрогнул и поднял голову, встречаясь взглядом с шокированным Алеком. Затем резко подскочил и приложил руки к стеклянной преграде с другой стороны, беззвучно шевеля губами. Его глаза влажно блестели.

Между ними была стена.

— Я ничего не слышу! — зачем-то закричал Алек, словно это могло возыметь хоть какой-то эффект. И начал с силой долбить по стеклу крепко сжатыми кулаками, которые моментально заныли.

Моргенштерн не пытался разбить эту стену, словно знал, что это бесполезно. Он смотрел на Алека жадно и с бесконечной нежностью.

— Я разобью её, Джонатан! Всё будет хорошо, — не сдавался Лайтвуд. На костяшках лопнула кожа, и пятна крови стали оставаться после каждого удара на стекле. Стена оставалась целой. Горло першило от непролитых слёз. Хотелось рыдать в голос и биться в истерике, но это — и всё, что он мог сделать. Чувство собственной беспомощности душило, мешало дышать, сдавливалось мозг до ломоты.

Лайтвуд заметил, как Джонатан в отчаянии замахал руками, испугавшись, что Алек разобьёт себе руки. Пришлось остановиться и посмотреть на Моргенштерна. Выносить его взгляд было физически трудно. Он был такой тёплый, такой родной, будто видел в Алеке что-то такое, чего он сам не мог в себе разглядеть.

— Прости, — тихо сказал Алек, глядя на Джонатана, хоть это и причиняло неимоверную боль в области груди. Словно спицы рёбер переломились и разом воткнулись в сердечную мышцу, вспарывая плоть. — Я ничего не смог сделать.

Джонатан не переставал смотреть на него с невероятной нежностью. Затем в какой-то момент в его руке появился чёрный маркер, и Моргенштерн, быстро вытерев тыльной стороной ладони влагу со щеки, что-то начал писать на стекле. Было не понятно, потому что Джонатан писал в ту сторону, с которой удобно читать ему. Алек замер, как зачарованный, понимая, что Джонатан пишет что-то очень важное. Он был так красив в этот момент, сосредоточен и печален. Когда Джонатан закончил писать, то, как фокусник, провёл раскрытой ладонью по надписи, и бессмысленные завитки черных линий маркера начали переворачиваться для него.

У Лайтвуда зарябило перед глазами, и навернулись слёзы.

Он погладил стекло в том месте, где с другой стороны Джонатан прижал свою ладонь, и читал раз за разом короткую, немного неровную надпись на стекле.

«Моя любовь к тебе выше, чем небо. Дальше, чем звёзды»

И медленно умирал внутри без возможности что-либо изменить.

***

Клэри вышла из кабинета врача с тяжёлым грузом на сердце и застывшими слезами. Подходящего донора для брата не было, так же, как и надежды на выздоровление. Клэри вошла в палату Джонатана и застыла. Около его кровати сидел Алек и, положив голову на Джонатана, спал. В его расслабленном разжатом кулаке находилась прядка волос её брата, а на тумбочке лежал обгорелый амулет.

Клэри прикусила губу от досады, Иззи ей рассказала, что произошло и как расстроился Лайтвуд.

— Алек? — тихо позвала она. — Алек, проснись, — Клэри начала волноваться, когда заметила, что Лайтвуд мелко дрожит, а на его щеках высыхают слёзы.

Она осторожно потрясла его за плечо, и Алек вздрогнул и проснулся.

— Эй, ты в порядке? — Клэри заботливо улыбнулась.

Алек мгновение осознавал, где находится и что произошло, и отрицательно покачал головой.

— Я потерял его, — тихо сказал Лайтвуд, сжимая прядь волос Джонатана в руке. — Ты можешь снова сделать амулет?

Алек подскочил, его руки мелко тряслись.

— Алек, — попыталась с ним заговорить Клэри.

— Ты можешь? У тебя получилось в тот раз, я виделся с Джонатаном, — голос срывался на хрип.

— Алек, мне жаль, но камня, что я использовала, больше нет, а без него Джонатан слаб. Мы не можем ничего…

— Нет! — перебил её Алек. — Нельзя так просто сдаться, — внутри под кожей всё скручивалось от боли. Хотелось что-то сломать, разрушить, выместить бесполезную злость.

Клэри закрыла лицо ладонями, не в силах смотреть, как мучается Алек.

— Я подписала документы на отключение аппарата жизнедеятельности, — едва слышно сказала она, но Лайтвуд услышал. Её голос прозвучал в тишине комнаты, словно выстрел. Как оглушающий приговор.

— Ч-что ты сделала?..

— Джонатану не становится лучше. Он мучается каждый божий день. Врач сказал, что повезёт, если он доживёт до конца недели, — безжизненно сказала она.

— А как же донор? — почти не слыша собственный голос из-за стука сердца, спросил Алек. Он смотрел на безмятежное лицо спящего Джонатана и не мог поверить, что того скоро не станет.

— Его нет. Даже если бы он появился, то необходимо время для анализов на совместимость, а у Джонатана его просто нет.

Руки Алека задрожали слишком сильно, а глаза наполнились слезами. Он почти ничего не слышал и не видел, словно его окунули в мутный аквариум с водой. Он знал, что когда-нибудь будет обрыв, но не думал, что он окажется таким резким. Таким оглушающим. Живот скрутило болью.