За власть и за сан!

Незыблемо будет

Стоять Донзинан,

Покуда на замок,

С толпою врагов,

Не двинутся сосны Бирнамских холмов».

Джеймс:

– «О! Вот чего не будет никогда!

Кто дерево заставит вырвать корни

Из недр земли? Отрадное предвестье!

Бессилен бунт, пока Бирнамский лес

Не двинется на замок! Будет счастлив

И цел Макбет, пока законным ходом

Не выплатит он общий смертных долг,

Спокойно умерев в своей постели!..

Но все ж моя душа горит желаньем

Узнать, что будет дальше! Говорите,

Когда вы это знаете: ужели

Потомству Банко точно суждено

Здесь царствовать?»

Ведьмы все закричали разом:

– «Не спрашивай!»

Джеймс:

– «Хочу я

Об этом знать! Проклятье вам навек,

Когда вы промолчите! Это что?

Котел исчез; откуда эти звуки?»

Все:

– «Явитесь.

Как марево в черном дыму,

Тенями пред ним пронеситесь

И сердце сразите ему!»

На галерке поднялись восемь фигур в плащах. Девушка, сидевшая неподалеку от них, испуганно вскрикнула. Силуэты скользнули к центральному импровизированному проходу и начали спускаться («Опять третьекурсники?» – невольно вырвалось у меня), тогда как Джеймс смотрел на них широко распахнутыми от испуга глазами.

– «Продлится этот ряд теней проклятых

До Страшного суда?»

Сердце подскочило к горлу. Мой выход! И я во второй раз ступил в круг света, не отрывая взгляда от друга. Кровь блестела и переливалась на моей коже. Джемс изумленно уставился на меня, и присутствующие дружно обернулись.

Вздохи и сдавленные вскрики затрепетали в тишине, но я видел только Джеймса.

– «Ужасный вид», – слабым голосом произнес он.

Я начал спускаться по ступеням, подняв руку, чтобы указать на фигуры, закутанные в плащи.

– «Теперь я вижу сам, что это правда!

Вот Банко, весь в крови! Глядит со смехом

Он на меня! На длинный ряд теней

Указывает мне с довольным видом,

Как на родных – как на своих потомков!..»

Я опустил руку, и силуэты исчезли, растворились в тенях, будто их никогда и не было. Мы с Джеймсом стояли в десяти футах от огня. Я сиял малиновым светом, мрачный и окровавленный, как новорожденный младенец, а лицо Джеймса было призрачно-белым.

– «Ужель все будет так?..» – спросил он, обращаясь, казалось, ко мне.

Последовало странная пауза. Мы оба, не сходя с места, наклонились вперед, ожидая, что случится дальше.

И тут между нами появилась Мередит.

Ее реплика отвлекла Джеймса.

– «Все, все так будет!

Ужели Макбета бесстрашного дух

Так мог быть сраженным?» – Мередит.

Он посмотрел на меня, а затем позволил соблазнительным ведьмам увлечь себя обратно к огню. Я быстро взобрался на верхнюю ступеньку лестницы и застыл, пристально наблюдая за ним: безмолвное напоминание о его кровавых деяниях. Дважды его взор обращался в мою сторону, но внимание зрителей было сосредоточено на ведьмах. Пока те кружили вокруг костра, Мередит выкрикивала последние строфы:

– «…Сбирайтесь вокруг!

Пусть в воздухе звучно раздастся наш хор!

Мы пляской веселой зловещих сестер

Державного гостя сегодня почтим,

Не будем вовеки забыты мы им!»

Ее подруги захохотали, глядя в грозовое небо, и вновь запели. Джеймс посмотрел на них ошеломленно, после чего развернулся и побежал прочь от костра.

Все:

– «Сестры, за дело!

Пламя, шипи!

Корчитесь, сучья,

Зелье, кипи!

Крылья вампира зеленого,

Плесень болотного мха…»

Пока Мередит и Рен продолжали свой свободный, дикий и неистовый танец, Филиппа подняла чашу, спрятанную в песке. Красная, вязкая жидкость плескалась о края – та же самая кровь, которая густым слоем покрывала и мою кожу.

Все:

– «Сестры, за дело!

Пламя, шипи!

Корчитесь, сучья!

Зелье, кипи!

Кровью мартышки пахучее

Зелье студите зыбучее!»

Филиппа перевернула чашу. Раздался тошнотворный всплеск, и костер потух. Зрители вскочили с ревом ликования и смятения. Я бросился назад, под сень деревьев.

Когда на берегу озера зажглись мерцающие оранжевые лампочки, пляж ожил криками, смехом и аплодисментами. Я согнулся пополам в прохладной лесной тьме, уперев руки в колени и тяжело дыша. Я чувствовал себя так, будто обогнал оползень. А где остальные шестеро? Я хотел найти их, разделить с ними успех и упиваться общим триумфом.

Но интимного празднования не планировалось. Ночь на Хеллоуин требовала вакханальной вечеринки, и та не заставила долго себя ждать. Когда ушла большая часть преподавателей, а также робкие первокурсники и второкурсники, на пляже – будто вызванные сюда остаточной магией – появились бочонки с пивом. Из динамиков, которые так устрашающе усиливали голос Ричарда, загремела музыка. Александр первым вынырнул из воды, пошатываясь, как воскресший утопленник. Поклонники и друзья с других отделений – первых было много, вторых мало – окружили его, и парень начал драматически жаловаться на то, что провел в воде, наверное, целый час. Я еще немного выждал в безопасной тени деревьев, прекрасно понимая, что я весь в крови и, конечно, привлеку к себе внимание. Только заметив Филиппу, я рискнул вернуться на пляж.

Когда я появился на берегу, студенты начали выкрикивать поздравления. Зрители тянулись похлопать меня по спине и растрепать мои волосы, прежде чем осознали, насколько я липкий. К тому моменту, как я добрался до Филиппы, мне успели вручить два пластиковых стаканчика с пенящимся пивом.

– Вот, – сказал я, отдавая ей один. – Счастливого Хеллоуина.

Ее взгляд метнулся от моего окровавленного лица к грязным босым ступням и обратно.

– Хороший костюм, – сказала она.

Я дернул ее за тонкий рукав влажного и практически прозрачного платья.

– У тебя тоже.

Она закатила глаза.

– Как думаешь, они попробуют обнажить нас полностью в этом году?

– Впереди еще рождественский маскарад.

– О боже, прикуси язык.

– А где остальные?

– Мередит ищет Ричарда. Понятия не имею, где Джеймс и Рен.

Александр извинился перед зрителями и встал между нами, обхватив нас обоих за плечи.

– Все прошло прекрасно, как и следовало ожидать, – заявил он. – А это что еще? – добавил Александр. – Оливер, какой ты грязный!

– Я – Банко, – ответил я: во время моих реплик он оставался под каноэ.

Александр с отвращением посмотрел на мои скользкие кровавые покровы.

– Должно быть, у Гвендолин чутье на жуть. От тебя несет сырым мясом.

– А от тебя – застоявшейся водой.

– Туше! – Он ухмыльнулся и ткнул меня локтем под ребра. – Начнем вечеринку, как надо?

– И как ты предлагаешь сделать это? – спросила Филиппа.

– Напиться, пошуметь, покувыркаться. – Он вскинул бровь. – Если у тебя нет идеи получше.

Она неохотно ухмыльнулась.

– Веди нас.

Хэллоуин, казалось, пробудил что-то первобытное в студентах. Все правила, которые я помнил с первых лет учебы в Деллехере, были мгновенно позабыты. Четверокурсник любого отделения здесь сродни знаменитости. Особенно это касалось будущих актеров: ведь нас было меньше всех на курсе. Кстати, самой многочисленной группой были инструменталисты – двадцать восемь человек (как видите, все группы Деллехера кратны семи).

А сейчас парни и девицы, которых я едва знал, осыпали комплиментами меня и остальных участников представления, спрашивали, как долго мы репетировали, и выказывали искреннее удивление, когда мы отвечали, что привычных прогонов вовсе не было.

Через час попойки и случайных затяжек косячком или сигаретой зрители опять начали душить меня в объятиях. Я с некоторой поспешностью оглядел толпу в поисках моих товарищей – трагиков четвертого курса. Меня оттеснили от Александра и Филиппы, но я не помнил когда и как. Я стряхнул с себя отчаянно кокетливую второкурсницу, к которой у меня не было никакого интереса, сказав, что мне нужно еще выпить, нашел стакан и побрел к краю освещенного пространства. Я вздохнул немного свободнее, довольный тем, что просто наблюдаю за этим развратом, не участвуя в нем. Я неторопливо потягивал пиво, пока не почувствовал чью-то руку на своем предплечье.