Тогда нас было семеро: яркие, молодые дарования с большим будущим, которое ожидало каждого из нас. И в ту ночь мы не видели перед собой ничего, кроме книг. Мы всегда были окружены словами и поэзией: все яростные страсти мира были заключены в кожу и пергамент. Вот на что я отчасти возлагаю вину за произошедшее. Наши собственные интриги и ошибки по сравнению с этим казались незначительными.
Библиотека Замка представляла собой просторную восьмиугольную комнату со стеллажами по периметру. Она была заставлена роскошной старинной мебелью, в ней царило сонное тепло, поддерживаемое монументальным камином, который горел почти непрерывно, невзирая на довольно-таки высокую температуру на улице.
Итак, каминные часы пробили двенадцать. Мы зашевелились, один за другим, будто семь оживших статуй.
– «Теперь глухая полночь»[4], – сказал Ричард.
Он сидел в самом большом кресле (прямо как на троне), скрестив ноги и закинув их на решетку камина. Целых три года он играл исключительно королей и тиранов, что научило его восседать вот так на всяком стуле, будь то на сцене или где-то за ее пределами.
– Завтра к восьми часам мы станем бессмертными, – добавил он (на следующий день у нас намечались пробы) и захлопнул книгу так резко, что в воздух взвилось облачко пыли.
Мередит по-кошачьи свернулась на одном конце дивана – а я улегся, как пес, на другом – и потянулась с тихим, наводящим на размышления стоном.
– Куда собираешься? – Она лениво перекатилась на бок, и ее длинные рыжеватые волосы рассыпались по подлокотнику.
– «Усталый от трудов, спешу я на постель»[5]. – Ричард.
– Избавь нас. – Филиппа.
– Раннее утро и все такое. – Ричард.
– Можно подумать, ему есть до этого дело. – Александр.
Рен, устроившись на подушке и не обращая внимания на перепалку, спросила:
– Вы вообще-то выбрали себе по фрагменту? Я что-то не могу определиться.
– Как насчет Изабеллы? – спросил я. – Твоя Изабелла прекрасна.
– «Мера» – комедия, дурак, – ответила Мередит. – У нас пробы на «Цезаря».
– А я не понимаю, зачем нам пробы? – донесся из противоположной и самой сумрачной части библиотеки голос Александра.
И Александр, сидевший за тяжелым дубовым столом, потянулся за бутылкой виски «Гленфиддик». Открыл ее, наполнил пустой бокал алкоголем, сделал большой глоток и поморщился, глядя на нас.
– Я могу раскидать все роли чертовой пьесы здесь и сейчас. Завтрашние пробы ничего не изменят.
– Чушь собачья, – заявил я. – Я никогда не могу угадать, какая роль мне достанется.
Ричард лукаво усмехнулся и перевел на меня взгляд своих черных глаз.
– Это потому, что тебе роли назначают в последнюю очередь – впрочем, как всем отбросам.
– Тсс! – Мередит одарила Ричарда озорной улыбкой. – Ты сегодня Ричард или последний урод?
– Не слушай его, Оливер, – тихо произнес Джеймс.
Он сидел в дальнем углу, нехотя поднимая взгляд от блокнота. Джеймс всегда был самым серьезным студентом на нашем курсе.
– Вот, – заявил Александр, отсчитывая на столе десятидолларовые купюры. – Пятьдесят долларов.
– Зачем? – удивилась Мередит. – Хочешь приватный танец?
– Думаешь заняться стриптизом после выпуска?
– Выкуси.
– Попроси вежливо.
– Пятьдесят штук – для чего? – спросил я, желая прервать склоку.
Из нас семерых Мередит и Александр были самыми злыми спорщиками и испытывали извращенную гордость, ругаясь друг с другом. Дай им волю, они будут грызться всю ночь.
Александр постучал пальцем по стопке купюр.
– Ставлю пятьдесят баксов на то, что могу прямо сейчас назвать список актеров и не ошибусь.
Пятеро из нас обменялись серьезными взглядами, тогда как Рен продолжала хмуриться, посматривая на камин.
– Ладно, давай послушаем, – сказала Филиппа.
Александр выпрямился, откинул с лица непослушные кудри.
– Очевидно, Ричард будет Цезарем.
– Потому что мы втайне мечтаем убить его? – спросил Джеймс, с ухмылкой отрываясь от блокнота.
Александр хохотнул и добавил:
– Разумеется, Джеймс будет Брутом.
Любой из нас мог бы угадать это: Ричард всегда играл императоров, ну а Джеймсу доставались исключительно роли героев.
Ричард вскинул темную бровь.
– И ты, Брут?
– Sic semper tyrannis[6], – ответил Джеймс. – Долой тирана.
Александр повел рукой, указав сначала на одного парня, затем на другого.
– Именно, – продолжал он. – А я буду играть Кассия, ведь у меня амплуа плохого мальчика. Ричард и Рен не могут быть мужем и женой, поскольку это странно и противоестественно. Получается, что ты, Мередит, будешь Кальпурнией, Рен станет Порцией, а Пип снова придется переодеваться в мужскую одежду.
Филиппа – роль для которой оказалось подобрать сложнее, чем для Мередит, соблазнительницы, или Рен, инженю, – была вынуждена выступать на подмостках в амплуа травести, причем всякий раз, когда у нас заканчивались кандидаты на соответствующие роли. Что ж, обычная ситуация в шекспировском театре, где подавляющее большинство лучших ролей предназначено представителям «сильного пола», а основная часть талантливых актеров – женщины. Я считал, что вот оно – очередное свидетельство того, что Филиппа играет убедительно (вне зависимости от того, чья ей досталась роль), но она, похоже, не была с этим согласна.
– Убейте меня, – сказала Филиппа с лицом настолько бесстрастным, что невозможно было понять, шутит она или нет.
– Погодите, – начал я, не желая подтверждать гипотезу Ричарда о том, что в процессе распределения ролей мне всегда перепадали остатки, однако мучаясь от любопытства. – А как же я?
Александр прищурился, прикусив кончик языка, и принялся внимательно меня разглядывать.
– Возможно, Октавий. Тебе не дадут роль Антония… не обижайся, но ты не слишком видный. Антонием будет тот невыносимый третьекурсник. Как там бишь его?
– Ричард Второй? – предположила Филиппа.
– Très amusant[7], – фыркнул Ричард. – Нет, Колин Хиланд.
– Потрясающе! – Я безнадежно уткнулся носом в листы бумаги с репликами Перикла, которые просматривал, кажется, уже в сотый раз.
Я лишь вполовину талантлив по сравнению с ними и потому обречен играть второстепенные роли в чужих историях. Часто я задавался вопросом, имитирует ли искусство жизнь или дело обстоит с точностью до наоборот.
Александр кинул деньги на стол.
– Пятьдесят баксов! – провозгласил он. – На только что озвученный список.
– Включая Колина в роли Антония? – Мередит.
– Да, включая Колина в роли Антония. Принимаешь? – Александр.
– Нет. – Мередит.
– Почему – нет? – Я.
– Потому что именно так все и будет. – Мередит.
Ричард издал горловой смешок.
– Остается только надеяться. – Он направился к двери и по пути наклонился, чтобы ущипнуть Джеймса за щеку.
«…Почий
Сном вечным, милый принц!»[8]
Джеймс отбросил его руку, шлепнув по ней блокнотом, а после этой импровизации вновь спрятался за своим бумажным укрытием. Мередит эхом повторила смех Ричарда и добавила:
– «Ведь ты самый горячий из глупцов, какие только сыщутся в Италии»[9].
– «Чума на оба ваших дома»[10], – пробормотал Джеймс.
Мередит вновь потянулась и, улыбнувшись, вскочила с дивана.
– Идешь спать? – спросил Ричард.
– Ну… после слов Александра все стало довольно бессмысленным.
Мередит не взяла ни свои книги, ни бумаги, которые были разбросаны на низком столике перед камином, оставив там же и пустой винный бокал с зацепившимся за край полумесяцем помады на ободке.
