— Пятнадцать минут надо подождать, — снова послышался голос Аманды, но открыть глаз я не смогла. — Ты что, спишь? На, выпей колы. Врач сказал, что это поможет отойти от наркоза. Надо сахара вбухнуть в кровь.

Я даже не поняла, как взяла в руки жестянку, я не чувствовала её тяжести. Наверное, банка осталась в руках Аманды, потому что я чувствовала её руку на своём плече. От беспомощности на глазах наворачивались слёзы. Моё сознание жило отдельно от тела. Рта я тоже не чувствовала, и было ощущение, что сладкая шипучка попадает в горло откуда-то извне. Я скосила глаза и заметила в другой руке Аманды банку с колой, и она с нескрываемым наслаждением осушает её. Какого чёрта! Мы эту дрянь ещё год назад бросили пить, а теперь, когда в животе малыш… Я попыталась оторвать распухшие губы от жестянки, чтобы высказать своё «фи», но банка приросла к губам, а горло утратило способность выдавать звуки и могло лишь сглатывать пузырьки.

— Ты зачем пьёшь эту гадость? — нескоро сумела озвучить я свои мысли.

— Хочется, — виновато улыбнулась Аманда. — Меня аж затрясло в магазине, как с пончиками. Вообще, в одной статье было написано, что если очень хочется газировки, можно выпить и запить потом её двумя стаканами простой воды. Только я попозже, чтобы вкус не перебивать…

— Вкус? Да у меня от сахара зубы сводит.

— У тебя их от наркоза сводит, — попыталась улыбнуться Аманда. — Но после четвёртой банки должно отпустить…

— После которой? Я это больше пить не стану!

— С врачом не спорят. Ты ещё из того мира окончательно не вернулась, а уже возмущаешься. Поверь, мне давно не хотелось всей этой гадости, а сейчас я даже ощущаю на губах вкус картошки-фри. Если бы ты была в состоянии хоть что-нибудь съесть, я бы затащила тебя в Макдональдс, не могу больше терпеть!

— А ты борись с желанием ради высокой цели, — из-за онемения губ я говорила медленно и вымучено-чётко, что придавало речи лекторский тон.

— Я вообще считаю, что с желанием бороться вредно, оно только сильнее от этого становится. Так что уж лучше я воды потом литр выпью, а сейчас мне чертовски хорошо.

Она блаженно откинулась на подголовник и самозабвенно облизала губы. Я попыталась сделать тоже самое, но вместо этого ткнулась языком в залепленные бинтами дырки, в которых ещё пару часов назад росли мои многострадальные зубы мудрости. Наверное, они не зря так названы. Сейчас, без них, я ощущала в голове абсолютную пустоту. Как и в желудке, где с вечера из-за предстоящего наркоза ничего не было. Голова моя непроизвольно повернулась к окну, и я стала бессознательно следить за машиной, подъезжавшими к аптеке, за выходящими из них людьми и обрывками фраз, доносившихся через опущенное стекло. Однако всё это проходило сквозь меня, даже на минуту не задерживаясь в сознании.

— Я пошла за лекарством.

Аманда потянулась к ручке водительской дверцы, а я к пассажирской со словами:

— Я с тобой. Не могу больше сидеть тут, как бревно.

Только я не рассчитала силы и едва успела привалиться к машине, чтобы не упасть. Аманда тут же подскочила ко мне, хотя этот глагол плохо описывает её действие — она двигалась очень медленно, будто плыла, или это моё сознание продолжало раскачиваться на волнах наркоза. Наверное, так ощущают себя в стельку пьяные, хотя я с сербом ни разу не напивалась до подобного состояния.

— Садись-ка обратно в машину, ладно? — Аманда убрала с моего плеча руку, а я даже не заметила, что она обнимала меня. — Я не сумею тебя поймать.

— Ладно, — я покорно вернулась в машину, но оставила дверцу открытой. — Купи заодно коробку растворимого пюре, чтобы тебе с картошкой не возиться.

Я смотрела на асфальт, силясь понять, это обман зрения или действительно парковочные места разлинованы неровно.

— Ты думаешь, с семи утра у меня не было времени бульон с пюре сварить? Ты считаешь меня не способной позаботиться о тебе даже один день, когда ты носишься со мной уже пятый месяц?!

Хорошо, что я не видела глаз Аманды. Мне хватило голоса, чтобы понять степень накала её злости.

— Спасибо, — только и выдавила я из себя.

Подняться из подземного гаража в квартиру оказалось не так сложно, потому что наше парковочное место находилось у самого лифта, но я бы всё равно не дошла до него без посторонней помощи. Вот именно — посторонней, потому что кому понравится возиться с такой клячей. Я, похоже, два часа просидела с ногами на диване и даже успела вздремнуть — во всяком случае, часы на телефоне перескочили на целый час. Аманда принесла стакан воды и таблетку пенициллина.

— Ты уверена, что тебе не больно? Уже можно принять обезболивающие.

Я сначала кивнула, потом мотнула головой и только затем сказала, что я в порядке. Настолько, насколько я могла быть в порядке без зубов мудрости. Кто мог подумать, что общий наркоз такая поганая штука!

— Ты что делаешь?

Я сначала не обратила внимания на телефон в руках Аманды, пока не услышала этот противный звук, имитирующий затвор старого фотоаппарата.

— Не переживай, я не собираюсь постить в Фэйсбук. Это в мою личную коллекцию. Когда в следующий раз ты будешь стонать про свою внешность, я смогу ткнуть тебя носом в это фото.

— Я никогда не хнычу, — заявила я и заправила волосы за уши.

Это Аманда постоянно намекает, что мне надо поменяться. Я действительно довольна своим внешним видом. Может, конечно, не в полную меру, но от отражения в зеркале меня не воротит. А сейчас мне просто до чесотки в руках захотелось взглянуть на себя. Я ощупала мягкие надувшиеся щеки, но для определения размеров трансформации лица этого оказалось недостаточно. Я подползла к краю дивана, подняла с пола наполовину выпитую третью банку колы и, заранее предвкушая сахарную судорогу передних зубов, осушила её до дна, решив бросить на кухне в ведро для бутылок.

— Ты в туалет? — спросила Аманда, сидевшая в кресле у письменного стола.

— Со мной всё в порядке, — тут же ответила я, испугавшись, что она вновь кинется ко мне.

За эти пару часов я начала чувствовать себя недееспособной калекой. Мне было до ужаса противно сознавать свою беспомощность и зависимость от Аманды. Наверное, именно так чувствуют себя двухлетки, когда закатывают истерики — глазами бы всё сделала, а не получается. Но сейчас у меня получилось дойти до кухни, не шатаясь. Спиной я чувствовала взгляд Аманды, и мне стало ещё противнее. Почему я не поехала к отцу? Тогда бы она не увидела меня такой беспомощной и с опухшей рожей. Надо было ехать в Салинас!

Я бросила в ведро жестянку и направилась в ванную комнату. Короткий коридор оказался до безумия длинным, и я успела подумать, как паршиво было Аманде во время токсикоза из-за моего присутствия. Конечно, ей нужна была помощь, и никого, кроме меня, в тот момент рядом не оказалось, но всё равно сознание того, что посторонний видит тебя в неглиже, давит.

Я взглянула в зеркало и с трудом подавила стон. Лицо стало в два раза шире — таких щёк у меня, наверное, не было даже в годовалом возрасте. Глаза, к удивлению, не заплыли, как у свиньи, а наоборот стали огромными, словно меня что-то напугало — наверное, собственный вид. Нижняя губа распухла и потрескалась, в уголках рта запеклась кровь.

— Ничего, — руки Аманды мягко легли мне на плечи. — После родов я буду выглядеть хуже, а во время…

Я с трудом разомкнула опухшие губы, которые снова стали неимоверно тяжёлыми.

— Ну там в передаче про роды мамаши даже с косметикой…

Я долго смотрела на её тонкие длинные пальцы, выстукивающие стаккато на моих плечах. Затем подняла глаза на её отражение в зеркале, пытаясь вспомнить, когда Аманда в последний раз пользовалась хотя бы тушью. Во время летней жары краситься глупо, но сейчас температура днём редко поднимается выше шестидесяти семи по Фаренгейту. Даже я не забывала про тушь — правда, часто забывала вечером умыться. При этом Аманда выглядела шикарно, даже с едва заметными ресницами. Краска, наконец-то, сошла окончательно, и волосы вернули свой русый тон — такими я видела их впервые. Два года я была уверена, что Аманда рыжая, как истинная ирландка.