В моем котелке все перемешалось... Мысли мечутся, как муравьи, собирающиеся откладывать яйца... Яйцами моих мыслей являются умозаключения. Я быстро размышляю.

Говорю себе: его убили пулей в грудь, а перед ним стоял я, значит, стреляли сверху... Еще я говорю себе, что, раз выстрела не было слышно, значит, на стволе глушитель...

Я примерно восстанавливаю траекторию пули и слежу за ней до отправной точки. Мой взгляд останавливается на висящей под маркизой6 люльке, в которой рабочий красит металлические балки.

Я отхожу от трупа, окруженного толпой любопытных. Он никуда не убежит!

Делаю вид, что ухожу, а сам ныряю в кабинет старшего •контролера, не теряя люльку из виду.

– В чем дело? – спрашивает контролер.

– Полиция!

Его глаза расширяются:

– Что случилось?

– То, что пару минут назад убили пассажира, а тип, сделавший это, сидит вон на той жердочке... У вас есть телефон?

– Да...

– Пока я буду звонить, стойте здесь и следите за тем человеком. Если он попытается смыться, сразу же зовите меня. Главное – не потеряйте его из виду!

Я набираю номер патрона, который помню наизусть.

– Ну что? – спрашивает он по своей доброй привычке.

– Я звоню с Сен-Лазара. Тут только что убили пожилого господина, сошедшего с лондонского поезда.

– Кто он?

– У меня не было времени заняться выяснением его личности. Узнаем потом. Пока что я держу убийцу: он одет как рабочий и находится в люльке под стеклянным навесом большого зала. Пришлите ко мне группу, вооруженную винтовками. Пусть оцепят это место. Нам надо взять его живьем, так что пусть действуют осторожно... А я постараюсь залезть на крышу.

– Понятно.

– Когда ждать группу?

– Минут через семь, – отвечает он. – Пойдет?

– Пойдет... Пусть командир группы сразу явится в кабинет старшего контролера, это рядом с залом ожидания второго класса. Я там.

Кладу трубку и возвращаюсь к контролеру, который так пристально смотрит на люльку, что на глазах у него выступили слезы.

– Что делает наш малый?

– Лег на дно люльки, – отвечает он. – Я его больше не вижу.

Я понимаю тактику этого парня. Он исчез с горизонта, потому что хочет, чтобы о нем забыли. Думает, что его никто не заметил... Он знает, что должна приехать полиция, и рассчитывает, что люльку сочтут пустой.

В некотором смысле его осторожность играет мне на руку, потому что я могу спокойно ждать подкрепления.

Оно прибывает в указанное время. Вокзал оцеплен в мгновение ока. В кабинет входит лейтенант.

– Жду ваших приказов, господин комиссар, – говорит он.

– Расставьте ваших людей под люлькой и держите того типа на прицеле... Используйте лучших стрелков... А я залезу на маркизу – если позволите так выразиться – и постараюсь достать его сверху. Только он один может включить лебедку. Я заставлю его сдаться и спуститься. Если он начнет в меня стрелять, открывайте по нему огонь, чтобы напугать. Огонь на поражение только в крайнем случае. Ясно?

– Так точно, господин комиссар.

– Теперь, – обращаюсь я к старшему контролеру, – мне нужно забраться наверх...

– Пройдите через товарную станцию. Там есть специальные лестницы.

– Спасибо за подсказку.

– Вы не боитесь головокружения? – спрашивает он.

– Головокружения? А что это такое?

Через несколько минут я продвигаюсь вперед по огромной стеклянной крыше.

Я карабкаюсь наискось, чтобы опираться на металлические поперечины. Есть одна вещь, о которой я не подумал: стекла почти матовые, а с другой стороны покрыты толстым слоем копоти, из-за которой ничего не видно. Мне чертовски трудно ориентироваться... Кажется, я нахожусь на огромной ледяной горке... Иногда я скольжу и съезжаю назад. К счастью, на моих ботинках резиновые подошвы.

Начинает смеркаться. Последние лучи солнца озаряют меня своим печальным светом.

Значит, так... Придется остановиться и оглядеться, чтобы рассчитать точку, где находится люлька, принимая во внимание площадь вокзала.

Наконец я добираюсь до места, где, по моим прикидкам, затаился снайпер.

К счастью, у меня остался нож Рюти.

Я его открываю и выскабливаю мастику, залепляющую просвет между двумя стеклами. В образовавшуюся узкую щель я могу наблюдать за тем, что происходит на вокзале. Вижу широкий круг полицейских. До люльки меньше трех метров. Я проползаю еще немного, потом рукояткой пистолета выбиваю квадратик стекла.

Прямо подо мной на досках лежит человек. У него короткоствольный карабин с глушителем и оптическим прицелом.

– Руки вверх! – кричу я ему. – Ты окружен... Когда стекло разбилось, он резко обернулся. Это черноволосый коротышка с выступающими скулами. Он молод, его глаза похожи на горящие угли.

Чувствую, что он не даст арестовать себя без сопротивления.

– Сдавайся, – говорю я ему. – Видишь, сколько людей внизу готовятся отдать тебе почести?

Он наклоняется, и увиденное его поражает. Но парень, видно, не из трусливых, и лучшее тому доказательство, что эту деликатную работу Анджелино поручил именно ему.

Он колеблется, поднимать лапы или нет, но я его подгоняю:

– Если не поднимешь руки немедленно, я пристрелю тебя как собаку!

Он их поднимает. О, пардон! Он поднимает их для того, чтобы вцепиться в мое запястье и повиснуть у меня на руке... Удар так силен, что я выпускаю свой пистолет.

Поскольку эта атака привела веревки люльки в движение, она начинает раскачиваться.

Мой пистолет и его карабин падают вниз... Оттуда доносится громкий рокот...

По меньшей мере три тысячи зрителей с замиранием сердца следят за нашей борьбой.

Номер не хуже, чем в цирке, и совсем бесплатный!

Тип меня не отпускает. Пока я ничего не боюсь, потому что крепко лежу на металлических поперечинах.

– Не валяй дурака, – ворчу я, – а то получишь... Он кривится от ненависти.

– Давай, – шипит он. – Прикажи своим дружкам стрелять, и сам нажрешься свинца. Я всегда мечтал подохнуть вместе с грязным легашом...

Этот парень не тряпка. Я никогда не возьму его на понт. Надо придумать что-то другое...

Я тяну его на себя, но он повис на моей руке всем весом. Мне кажется, он оторвет ее от плеча.