Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Да, что с ней сталось? – Доминик напряжённо ждал ответа, но Камила молчала.

Она размышляла, не рискует ли такой беседой. Неуверенно оглянувшись, она заметила, что Хафиз вышел из залы, и торопливо зашептала:

– Здесь была женщина, я видела её – сначала её заперли вместе с нами; хозяин дал ей имя Базила. Потом она ему надоела – её постоянно били за непослушание, и она стала некрасивая; некоторые её шрамы так и не зажили, а она и не смирилась… – не желала подчиняться. Он собирался убить её, но потом продал…

– Кому?

– Не могу сказать… Я это всё и так только по слухам узнала – что-то у стражей услышала, что-то – у служанок… – смутилась Камила, и в её глазах появилась горечь. – Я бы и хотела помочь, но больше ничего о ней не знаю! Только, что она плакала всё время.

– А сама ты как здесь оказалась?

Камила ещё раз оглянулась и прошептала:

– Меня отдали Казиму в уплату долга – денег было взять не откуда, вот и откупились мной…

– А ты хотела бы сбежать?

Не успела она ответить, как за спиной Пелерина появился Хафиз.

– Теперь всё ясно? – чужой женщины здесь нет. Так что убирайтесь!

Доминик увидел, как Камила, опустив тоскливый взор, скрылась за плотной тканью.

Вслед за евнухом он вернулся в залу, где его ожидали спутники.

– А сейчас – ступайте прочь. И убирайтесь из города, если хотите жить! – процедил Хафиз, встав рядом с хозяином. Но Пелерин не торопился последовать его совету.

– Я узнал, что в этом доме, когда он ещё не принадлежал вам, жила англичанка со светлыми волосами, – обратился он к Казиму, – после она была и в вашем гареме. Теперь её нет среди прислуги и наложниц. Скажите, кому вы её продали?

Джосселин похолодел. Внутри него как будто всё оборвалось.

– Не помню такой, – хозяин равнодушно пожал плечами и повернулся к блюду с виноградом, намекая, что беседа окончена.

Но тот так не считал: он резко бросился вперёд, и у горла Казима оказалось острие меча.

– Говори!

– Действительно… – ядовито протянул тот и улыбнулся. – Кажется, была какая-то некрасивая женщина… Светлые волосы, да, Хафиз?

– Несомненно, господин! – злорадно подтвердил евнух. – Уродливая просто! Мы не могли себе позволить смотреть на такое убожество и отдали эту женщину торговцу.

– Какому? – глаза Джосселина налились кровью.

– Совершенно не помню имени. Он пару раз привозил товары – из Басры, кажется…

– Несомненно, хозяин! Неизвестно, где он теперь, – слащавым голосом повторил Хафиз, глядя, как рука чужеземца, сдерживающегося, чтобы не нанести удар, дрожит от напряжения, и упиваясь картиной чужого бессилия.

А Джосселин всё не мог заставить себя отодвинуть клинок от горла Казима – слишком сильно хотелось вернуть жестокие слова обратно ему в глотку! Доминик, поняв, что сам тот не отойдёт, осторожно подошёл ближе.

– Если ты сейчас его убьёшь, никого из нас уже не выпустят. И ты больше никогда не сможешь найти Бернадет, – прошептал он. – А она, может быть, ещё ждёт…

Джосселин глубоко вздохнул. Очень медленно он расслабил напряжённую руку, чтобы отвести острие, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Казим схватил лежащий рядом палаш и замахнулся!..

Месть не свершилась: сабля встретилась с мечом из дамасской стали. Несколько молниеносных движений – и палаш вылетел из рук господина. В чёрные ненавидящие глаза сарацина смотрела холодная сталь тёмных глаз, опоясанная грустью и странной тоской.

Доминик продолжал держать клинок в направлении араба, и взгляд его был странен – был жёстким, холодным, но уже через мгновение в нём мелькнуло и что-то иное: какая-то жалость, или, может, ужас – вызванный его машинальным действием, которое Пелерин, похоже, сам не ожидал от себя…

Не пряча оружия и всё время оглядываясь, незваные посетители покинули негостеприимный дом. Забрав во дворе коней, они направились к выходу на улицу и только там, за забором, вложили мечи в ножны.

Хафиз подошёл к господину. Тот стоял у окна, провожая чужеземцев ненавидящим взглядом.

– Я отомщу! – бледными от гнева губами произнёс он. – И ты не спрячешься за маской.

Глава 2

Долгожданный день, наконец, настал! – трудные поиски были окончены, султаном был назначен приём. И многие из отряда впервые беспокоились о благополучном завершении своей миссии – ведь страшнее сделать неверный шаг, когда труд почти вознаграждён, чем когда ещё не приложены усилия.

Пелерин же был крайне опечален – солдат Жан Эрнет, которому он пытался помочь, в обратный путь с ними не собирался. И дело было не в том, что он разыскал свою жену и оставался с ней здесь – нет, ему удалось найти о ней лишь память: только жёлтые барханы, под которыми почила его несчастная Амели, не выдержавшая тяжёлой работы на новых господ. Увидев их, он лишился рассудка: в припадке ярости от душевной боли кинулся на ближайшего сарацина, но напоролся на его палаш…

Теперь Доминик не находил себе места, всё время думая об одном: что это он предложил Жану Эрнету вернуться сюда. Имел ли он право ещё тогда, в той таверне, противиться воле небес, разъединивших Жана с женой? Если бы он сразу решил, что не в силах ничего изменить, ничем помочь, то Эрнет до сих пор бы жил…

«Но был бы он счастлив тогда? – оставленный один на один со своей бедой, без надежды бороться…», – снова подумал он мрачно. Тяжело вздохнув, он попробовал, было, остановить поток мыслей, но они уходить не спешили, заставляя думать о себе, о его возможной вине и о том, что называется смирением.

«Нужно ли было мне смириться, узнав его историю, и оставить всё, как есть, а не предлагать ему другой путь?..», – размышлял он. Беспокоил его и другой вопрос: имел ли он сам право двигаться своим собственным путём – не тем, который с такой очевидностью небо давало ему? С тех пор, как он оказался в этом веке, таком далёком от его родного, он только и делал, что пытался найти выход обратно, все мысли и силы тратил на поиски, напрочь забыв о радостях жизни, о возможном счастье… «Так было ли это верным – проводить своё время жизни так, не позволяя себе радоваться этому данному миру и надеясь, что когда-нибудь удастся вернуться туда, где я до сих пор желаю оказаться?..», – подумал он и, услышав вдруг звон упавших на мраморный пол монет, очнулся, наконец, от своих мыслей, чтобы снова попытаться сосредоточиться на том, что происходило в зале.

В коридоре дежурила стража. В соседних комнатах ожидали жители, приведшие с собой рабов для продажи. По очереди их заводили в зал, где перед лицом султана чужеземцы отсчитывали монеты из привезённых с собой мешков с деньгами. Бывший раб, теперь уже вновь свободный человек, переходил к своим соотечественникам, а его прежний хозяин довольно уходил.

Всё шло чинно и спокойно. Халиб покусывал усы, оглядывая чужеземцев и обдумывая, сколько человек нужно будет послать вслед за ними, чтобы живыми те далеко от города не уехали, раз в самом городе уничтожить их, защищённых волей султана, не получилось. В зале было шумно – сарацины негромко беседовали, а группа чужаков пополнялась новыми людьми, и с этой стороны всё сильнее веяло яростной радостью, что ещё больше выводило Халиба из себя.

Жителей и рабов, ожидающих своей очереди, становилось всё меньше, и дело близилось к завершению. Одним из последних в зал медленно и степенно, поддерживаемый худым молодым человеком, вошёл старик с весьма длинной бородой. Мельком скользнув взглядом по паре неполных, неприкрытых мешков с деньгами у ног чужеземцев, он по-доброму улыбнулся и мягко произнёс своё имя:

– Джазил, кади. А вот это – Жюссак, – он по-отечески похлопал юношу по руке. – Этого мальчика я кормил, одевал, а теперь, как и обещал этим людям, привёл, чтобы вернуть его семье!

Голос его, мягкий, добрый, теплом отзывался в сердцах. И, пока Пьер отсчитывал монеты, Доминик с особой благодарностью поглядывал на старика. А Джазил смотрел, не отрывая взора, как пополняется денежная горка, и глаза его всё сильнее загорались огнём… Когда же Пьер, закончив, чуть прикрыл краем мешка оставшиеся внутри, он вдруг замахал руками.

6
{"b":"702285","o":1}