До рождения нового светила оставалось всего три с половиной часа по графику Темного Парадиза, но только не по моему собственному. Быстро поднявшись на высоту шести километров и обсохнув естественным образом, чтобы никто из часовых не заметил моей магической сущности (большинство темных ангелов не были практикующими магами и потому я должен был выглядеть, как можно более естественно), я полетел к атоллу. Уже через полчаса я медленно облетал его по кругу, паря на высоте трехсот метров и высматривая свою очередную жертву.

Темные ангелы, большая часть которых уже успела посветлеть, занимались своими собственными делами: часть из них продолжала бражничать за пиршественными столами, кое-кто спал, многие занимались любовью в роскошных павильонах и коттеджах, но были и такие, которые стояли на берегу или летали по кругу с оружием в руках, нацеленным на магический купол. Однако, на здешних берегах находились и такие ангелы, кто оставался в грустном одиночестве. Когда я почти завершил круг почета, Конрад, чьи глаза были теперь расположены на сгибах крыльев, негромко сказал мне:

— Мастер, смотри, вот та кого ты ищешь.

— Надеюсь, что это были твои последние слова, которые я от тебя сегодня услышал, Конрад. Мне совершенно ни к чему говорящие крылья, так что больше ни звука до того момента, пока в Темном Парадизе, вновь не родится светило. - Сердито одернул я свои болтливые крылья.

— Боюсь, что мне теперь придется очень долго ждать этого момента, мастер. - Беззлобно огрызнулся ворон и, наконец, надолго умолк.

Конрад умолк вовремя, так как я уже пошел на снижение, заходя, как фронтовой штурмовик, на одинокую, улетевшую от своих шумных и беспокойных товарищей, худенькую ангельскую девушку, сидящую на корточках, на высокой балюстраде белого мрамора, выстроенную по наружному периметру атолла. Девушка скорбно склонила свою коротко стриженую, темную головку на крепко сжатые кулачки. Меня почему-то очень остро тронули её милое грустное личико, цвета обсидиана и какая-то легко ранимая беззащитность. Остальные ангелицы Темного Парадиза были крупными, рослыми и мускулистыми девицами, а эта девушка своей миниатюрностью напоминала мне русалочку Лесичку, только с крыльями черного лебедя. Беззвучно приземлившись рядом с ней, я присел на корточки и тихо спросил её:

— Почему ты грустишь в одиночестве, красавица?

Девушка удивленно подняла на меня свои огромные, черные глаза, сверкающие даже в этой кромешной мгле и спросила удивленным голосом:

— Как ты назвал меня, незнакомец?

То, как отреагировала на мои слова девушка, внушило мне некоторую надежду на то, что я смогу обойтись лишь самой малой толикой любовной магии. Улыбнувшись этой хрупкой красавице, как можно дружелюбнее, я ответил:

— Моя милая незнакомка, я назвал тебя красавицей, но кажется я ошибся, ты не просто красива, а божественно красива и твоя красота даже не нуждается в каких-либо доказательствах.

— Ты наверное издеваешься, надо мной, незнакомец. Разве можно называть красавицей, такую тощую и маленькую замухрышку как я? - Еще тише отозвалась девушка и по её почти прозрачной, нежной щеке медленно потекла слезинка.

Кажется, я стал понимать в чем тут было дело. Похоже, что у ангелов Темного Парадиза были теперь не очень то в чести подлинное женское изящество и такое утонченное совершенство. Быстро соскочив с балюстрады, я встал перед девушкой и, взяв её маленькие кулачки в свои горячие ладони, медленно сказал, вкладывая в свой голос всю свою страсть и немного магических интонаций:

— Твоя красота совершенна. Ты просто не осознаешь её, как не осознают твоей несравненной прелести все ангелы Терраглориса, чьи глаза ослеплены здоровенными, горластыми тетками, способными переорать даже сыновей вечной бури, порожденной неправедным гневом Создателя. Мне кажется, если бы ты с помощью магии, принесенной в наш мир Человеком из Зазеркалья, сделала свой облик светлым, то твоя красота, подобно солнцу, смогла бы осветить весь Терраглорис. В твоих прекрасных глазах может утонуть весь Парадиз Ланд вместе с горой Обитель Бога, а твои руки столь изящны, что я, кажется, тотчас умер бы от счастья, если бы они обвили мою шею. Ты воплощенное совершенство, прекрасная незнакомка!

Девушка робко улыбнулась мне и сказала, уже громче:

— Странно, а я испугалась войти в магические золотистые воды только потому, что думала о том, что тогда все мои подруги станут обзывать меня уродиной.

Теперь мне следовало немного усилить атаку с помощью ухищрений любовной магии, принятой у фей прежде, чем девушка начнет спрашивать меня кто я такой, откуда прилетел и всякое такое прочее. Ведь начни я врать, меня уже не спасла бы никакая любовная магия фей, в основе которой всегда лежала искренняя влюбленность. Сложив пальцы особым образом, я встал перед ней на одно колено и, слегка напрягая голос, сказал с чуть заметными, вибрирующими интонациями, передающими магический посыл чувств, направленных прямо в маленькое сердечко девушки, которое стучало все громче и громче, в предчувствии любви:

— Возможно ты была права, что не поспешила сделать это, ведь тогда твоя красота стала бы всем очевидна, а так её вижу этой ночью только я один. Во мне даже родились стихи для тебя, только они очень маленькие:

Ты черна, и слава Богу,

Чернота угодна Богу.

Ночи черные в Иране,

Буквы черные в Коране.

Пока девушка не успела опомниться от моих слов, я встал с колен и, шагнув вперед, бережно взял её за талию и поставил на траву перед собой. Она была примерно на полголовы ниже меня ростом и имела фигурку просто восхитительной стройности, которую не мог испортить даже мешковатый черный, форменный комбинезон без нашивок. У девушки, не смотря на её хрупкую, изящную фигурку с тонкой талией, были довольно большие груди очаровательной формы. Обнимая девушку одной рукой за талию, а другой за шею, я медленно наклонился и поцеловал её. Нежно и трепетно, пока еще без какой-либо страсти.

Всему свое время и я не хотел торопить события, чтобы ненароком ничего не испортить, ведь более всего я хотел сделать эту чернокожую красавицу дочерью Великого Маниту уже не столько потому, что я замыслил эту диверсию, а потому, что мне захотелось сделать её совершенно исключительной девушкой, одной из дочерей Великого Маниту. Ну, а для этого в ней нужно было пробудить страсть. Во мне же самом все уже так и пело от восторга. В этот момент я был готов отдать ей не одну, а целых четыре родинки своего великого папеньки, из-за которого я, кажется, стал жутким кобелем.

Первый поцелуй, хотя он и был искренним и исполненным нежных чувств, я не стал слишком затягивать. С неохотой оторвавшись от губ девушки, еще несмелых и скованных робостью, я стал нежно касаться губами её лица и шеи, мягко обнимая эту хрупкую красавицу за тонкую талию и поглаживая по коротким, шелковистым волосам. Когда её руки, наконец, поднялись к моим плечам, я не стал усиливать атаки, а только тихо спросил её:

— Как зовут тебя, любовь моя?

Ангельская девушка на мгновенье напряглась. Затем её тело расслабилось, а сердечко стало стучать еще громче и она протяжно, словно застонав, сказала:

— Лициния… - Глядя мне в лицо просящим взглядом, словно боясь того, что я внезапно оттолкну её, Лициния спросила меня взволнованным, дрожащим от сильного внутреннего напряжения голосом:

— А как зовут тебя, незнакомец?

Крепко обнимая девушку и давая своим чувствам вырваться наружу, прижимаясь к ней всем телом я горячо выдохнул:

— Ты можешь звать меня Ольгердом, любимая!

Не давая ей опомниться, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, я стал горячо и страстно целовать Лицинию, одновременно расстегивая на ней комбинезон. Она покорно опустила под натиском моих рук свои руки и я стащил с её тела этот мрачный, уродливый балахон. Контактные линзы, которые я надел перед выходом и превратил в приборы ночного видения, позволяли мне увидеть, как она была прекрасна. Чернота её тела хотя и была противоестественна ангельской натуре, делала девушку совершенной и особенно прекрасной.