Так, сидя у окна, положив голову на спинку дивана, она замечает, что сегодня окна соседнего дома не так уж и пусты.

На четвертом этаже, что чуть выше уровня ее мансарды, окна одной из лоджий распахнуты, и Анна видит засмотревшегося на город хмурого мужчину, без рубашки и с копной смоляных волос.

Какое-то время ей кажется, что он всматривается в ее окно, в котором, конечно же, не может ничего различить в темноте проема, но потом понимает, что он ищет источник звука.

Анне делается совестно за свое баловство. Хотя ей не впервой вот так заводить музыку, и никто не жаловался, но она ведь и впрямь может мешать соседям отходить ко сну. Поэтому она протягивает руку и снимает иглу с пластинки.

Песня обрывается на полуслове, и наступившая тишина кажется оглушительней, чем звучавшая до нее мелодия. Мужчина бросает один долгий взгляд на ее окно, будто может рассмотреть ее саму в тени комнаты, но потом переводит взгляд на близстоящие дома и на сам город.

Анна же позволяет себе беззастенчиво, с детским любопытством разглядывать его – её так завораживает его задумчивый вид с тоской во взгляде и покатость крепких бледных плеч, что эта ночь и эта нежданная встреча сами собой складываются в причудливую историю.

Что, если он не простой человек…

Анна даже приподнимается на сиденье, чтобы отчетливее видеть загадочного незнакомца. Наверняка он спит днем, а по ночам бодрствует, решает она про себя. Да, так и есть. Недаром ведь она ни разу не видела его днем, а его кожа в свете полной луны кажется мертвенно-бледной.

Ах, он создание ночи…

Анна откидывается на спинку дивана и беззвучно смеется своим глупым мыслям, закрыв рот ладонью. Потом снова жадно вглядывается в сделавшийся вдруг таким мистическим облик мужчины всего в нескольких десятках метров от ее крыши.

За несколько минут она успевает придумать целую историю о печальном бессмертном принце, что не может появляться на улице при свете дня. Давным-давно на него было наложено заклятие, и теперь он обречен скрываться во тьме. Оттого он такой бледный и отрешенный. А во всем его обличье есть странное очарование старины, будто он не принадлежит этому времени.

Думать об этом приятно. Анне нравятся старые вещи. Еще больше нравятся – неидеальные, со своими сколами, царапинами, отпечатками чужих рук, хранящие в себе память прошлого.

А еще приятно забавлять себя праздной мыслью о том, как она, одинокая девушка, никому не известная Анна, вдруг познакомилась бы с ним. Как бы это могло случиться с такой, как она, воображение ей не объясняет – это просто случается.

Да, это было бы настоящее приключение, решает Анна, потом глядит на успевшую опустеть лоджию и хмурится, прогоняя непрошеные мысли. Пора бы ей лечь спать, а то завтра за прилавком она не сможет так искренне улыбаться.

Смуглый мужчина с тугими кольцами черных блестящих волос и тонкими чертами лица, засевший в булочной в обед да так и задержавшийся за столиком на добрых два часа, – это Эд, писатель без гроша. Его книги не печатают, его талант не продается. Но Анне нравятся его романы и рассказы, за которые они с Норой платят ему иногда бесплатной выпечкой.

Он выпил одну чашку кофе и съел рогалик, а все остальное время писал. Ручкой по бумаге. Старомодность его стиля заставляет Анну уважать его чуточку сильнее, чем любого другого «художника на мели». А их она успела повидать.

Его пальто заношено, а ботинки явно не годятся для осени, и Анна невольно бросает на него то и дело короткие взгляды, пытаясь разгадать, в каких условиях ему приходится жить и творить. Эти мысли прогоняют улыбку с ее лица, заставляя глядеть на посетителей исподлобья.

Ее напарница непременно бы заметила эту перемену в ней, если бы сама не была так вымотана. С отстраненным лицом и слабой улыбкой Нора обслуживает покупателей. Анна знает, что та опять не выспалась. Девушка живет с сестрой, борющейся с недугом, и все ее свободное время уходит на заботу о больной. «Хоть бы раз выспаться вдосталь!» – как-то пожаловалась она ей.

– А что за грусть-тоска в такой ясный день?

Эд сам убирает за собой посуду, хоть и не обязан. Нора улыбается чуть искреннее и забирает его поднос, Анна же отвечает ему легким кивком головы, раскладывая в корзины на прилавке новую порцию свежей выпечки.

– Прочтешь? – Эд протягивает ей рукопись – стопку листов, прошитую от руки грубой толстой ниткой.

Анна берет ее в руки и пролистывает, наслаждаясь весом плотной бумаги в руках. Она сделает это с удовольствием. Например, завтра, в свой выходной.

– Напиши, что думаешь, на последнем листе.

Эд смущенно благодарит Нору за пакет с выпечкой, который та сует ему на прощание, пока управляющий не вышел в зал, и уходит прочь.

Анна хочет отложить рукопись в сторону, под прилавок, но ее глаза уже зацепились за первое предложение на первой странице:

«В одном далеком-далеком королевстве, за дремучими лесами, за глубокими и чистыми, как небесные колодцы, озерами, за заснеженными пиками крутых гор в своей одинокой, затерянной на нехоженом болоте хижине жила заколдованная дева…»

Анна бы так и продолжала читать, но Нора вовремя напоминает ей об очереди, и она все же прячет рукопись.

Вечером она возвращается домой в приподнятом настроении, испытывая душевный подъем, свойственный приятным переменам в жизни, хотя никаких перемен с ней так и не случилось.

Это по-прежнему она, такая, какая есть, возвращается в свою такую знакомую, такую привычную и такую неизменную, как и весь размеренный уклад жизни на этой улице, мансарду.

Старая мебель, не покидавшая помещение десятилетиями, на месте, все ее маленькие сокровища, составляющие радость жизни, – тоже.

Ничего не изменилось. Хотя что-то неуловимое все же успело прокрасться в дом вместе с ней. Анна еще не может вычислить этого тайного гостя, но уже уверена в его присутствии.

И только когда она садится ужинать у кухонного окна, наблюдая, как над серыми, будто вырезанными из бумаги крышами на фоне рыжей полосы заката сгущаются ранние осенние сумерки, Анна угадывает, что же сегодня не так.

Предвкушение.

Вот что поселилось в ее маленьком жилище. Она ждет позднего вечера, ведь где-то глубоко внутри нее теплится надежда, что она вновь увидит того мужчину, что выходил вчера ночью подышать свежим воздухом.

Время после ужина она проводит в томительном ожидании. Старенький громоздкий телевизор барахлит, но все же показывает все пять своих каналов, но Анна не находит, чем занять себя. Она то и дело бросает взгляды в окно на соседний дом.

С чего она, кстати, взяла, что он покажется?

Время идет, но все лоджии высотки привычно закрыты от посторонних глаз. Тонированное стекло не дает никакой возможности подсмотреть за соседями.

Анна выключает телевизор и остается в темноте. Закусывает в сомнении ноготь большого пальца на руке, а потом выставляет патефон на подоконник и заводит пластинку. Не вчерашнюю, другую. Ту песню, что ей самой хочется сегодня пропеть. Сама же она отодвигается от проема и от лунного света, чтобы остаться незамеченной.

Первые аккорды несутся над крышами, выше, к чистому небу и полной луне. Анна прислоняется к внутренней стороне оконного откоса и, затаившись, глядит на дом, сделавшийся для нее вдруг таким значимым. То, чего она прежде не замечала, теперь занимает все ее мысли.

Мягкий, с хрипотцой голос допевает припев, когда окна на четвертом этаже открываются, и Анна видит того, кто уже успел сделаться причиной ее беспокойства за прошедший день.

Он облокачивается об оконную раму и смотрит на ее окно, на играющий патефон. С такого расстояния она не видит его взгляд отчетливо, но ей кажется, что спустя какое-то время он о чем-то крепко задумывается.

Как задумываются о смысле жизни, о смерти или о собственной судьбе.

Сама же Анна в этот раз представляет его в роли скрывающегося от закона преступника, опасного, но благородного. Кто же он? Похититель антиквариата? Банковский налетчик? Киллер?