Собравшись, перевел дух. Взглянул на часы на стене. Самая длинная из стрелок подходила к отметине напротив числа двенадцать, её толстая и неуклюжая сестра ползла к восьмерке. Рим понял: ему пора, и он собрался как раз. Как только мог, быстрее не вышло.
Юноша вышел из квартиры, направился к лифту. По пути встретился с соседом, от которого воняло дымом от сигарет и перегаром. 'Здрасте', - бросил Рим и кивнул. Видимо, с утра до алкаша происходящее доходило с запозданием, так что ответное 'здра-а-а-сте' он протягивал стене, в которую уткнулся, сам того не понимая.
Железная дверь подъезда, ночью открывавшаяся, словно весившая тонну, в этот раз поддалась, как пушинка. Из-за двери вылетел молодой человек в коричневом костюме с нашивкой 'Скатного колледжа' на уровне груди с левой стороны, такой маленькой, что буквы названия учреждения едва различались даже через лупу.
После упадка 'Авантюриста' местной власти Скатного было необходимо решить, как вывести город из сложившейся ситуации, хотя и широкого выбора у них особо не было. По сути, всё, что умели жильцы - это заниматься отловом рыбы и строить дома. Весьма красивые дома, не гигантские в ширину и высоту коробки, которые впоследствии забивали людьми для того, чтобы затем вытягивать из них, как кокосовое молоко, деньги. Архитектуре Скатного уделяли особое, трепетное внимание. В определенном плане искусство и душа стояли на первом месте, а уже потом вставал вопрос о финансовой выгоде. Большому городу нужен был достойный вид, и часть усилий и умов, не занятых рыбным промыслом, бросили на возведение массивных конструкций, в которых на контрактные условия заселяли будущих рабочих, и на обычные - приезжих, тех, кто просто хотел тут жить. И теперь, поскольку рыбный промысел сошёл на нет, все силы были брошены на подготовку хороших специалистов. В Скатном до этого был свой колледж, главным образом разнопланового характера, откуда выходили электрики, плотники, станочники, сталевары: люди, хорошо работающие руками. Настал момент, когда городу были нужны работающие головой.
В утреннее солнечное время обаяние городка обострялось как никогда сильнее. В окнах просматривались белокаменные молдинги на таких же белокаменных глянцевых стенах, изящные, с завитками и остроконечными листами. По углам домов высились не менее красивые колонны, поддерживающие плоскую крышу. Трудно было поверить в то, что перед тобой стоит не произведение искусства, а обычный дом прибрежного городка, и люди приезжали не любоваться его видами, а зайти в него и делать свои бытовые, знакомые каждому жителю любого города дела: приготовить поесть, поспать, почитать бредни 'ПУЗЫРЯ'. По стенам расходились узоры, выточенные из студня - то был черный камень, обладавший невероятной красотой и текстурой, уходящей вглубь, и глухо переливающейся громадным числом блесток, как звездное небо. Да к тому же еще и дешевый: добывали его в каменоломнях в Западном крае, откуда на разные нужды (его точили под постаменты, фундаменты, на фасады, в том числе, и так далее) расходился во все уголки мира.
Казалось, что каждый дом дышал красотой и был по-своему обаятелен. Возможно, лишь присмотревшись повнимательнее, обнаруживалось следующее - хотя большие здания и стояли, как изваяния, и, казалось, обладали уникальной и неповторимой красотой, со временем рисунок повторялся, и каждая улица была не более чем простой копией одной из них. Это же понимал и Рим, сидевший в автобусе маршрута А, залипший в окно. Как обычно по подобным утрам, он пребывал в ощущении, когда тебя посещает внезапное пробуждение, не менее внезапное бодрствование, а затем все окружающее воспринимается, будто бы через помутневшую пленку. Эта пленка сойдет лишь ближе к обеду.
'Да, красиво, но все так одинаково', - подумал Рим. Он уже засек последовательность: в начале каждой улицы всегда стоит дом с квадратными узорами, потом за ним следует с круглыми, далее с ромбовидными. Простая последовательность замыкалась и вновь начиналась с черных квадратов. Конечно, отдельные мелочи все же разнились на разных постройках. Тут, к примеру, на доме 26 Шаровой больше декоративных листьев. А чуть дальше, на Архитектурном проспекте, у входов в дома 16 и 20 стояли колонны, прямо как у Главного театра города. Все это улавливалось юным глазом, что, собственно, неудивительно. В колледже преподавали историю архитектуры Скатного, так что Рим был хорошо осведомлен о стиле и элементах, которые применялись при постройке. Тем более что все сразу начинает бросаться в глаза, как только изучишь предмет и тему с интересом. Старались строить красиво и со вкусом, но быстро.
Рим прикрыл глаза. На какое-то время он попробовал представить себе город сверху. В сознании сразу рисовалась картинка - серый лабиринт с черными ходами и тупичками. В этом лабиринте повсюду туда-сюда снуют разноцветные муравьи - автомобили. Интересно, они запутались в своих ходах? Или думают, что, рано или поздно, они смогут найти выход из этих однородных городских громад? А может, они вовсе так не думают и считают, что вся жизнь - в этом бесконечном, по их мнению, искании? 'Это не важно, для меня'. Зеленые глаза широко распахнулись, а затем большие зрачки сузились в узкий, круглый, черный бисер. Машина повернула в широкую улицу, и теперь солнце светило прямо в лицо.
Старый автобус подергивался от переключения передачи. Спереди то и дело доносились звуки хруста коробки, а затем недовольные возгласы водителя. На дороге по поведению автобус скорее был похож на контуженую корову, которая сначала уснула на поле, пробудилась в кромешной тьме, и, не рассчитав своих возможностей, врезалась в дерево в попытках найти дорогу на ферму. От поворотов машину сильно кренило то в одну сторону, то в противоположную. Поездка напоминала американские горки в парках развлечений.
Внезапно Рим метнулся вперед. Вернее, его отбросило в находящееся перед ним сиденье, как и всех находящихся в автобусе пассажиров. Перед тем, как это произошло, по всему салону раздался сильный скрип, а затем басистый продолжительный гудок, который завершился глухим стуком обо что-то. Или кого-то. Дверь водителя открылась, потом с грохотом хлопнула, и усатый мужчина с седой головой, массивно жестикулируя, появился в передних окнах автобуса. Перед ним вырос еще один силуэт, и со стороны Рима казалось, что он был много выше водителя. Торчала лишь самый верх серой шляпы, которую, по обыкновению, в Скатном носили люди с хорошим вкусом в стиле одежды. Рим знал в лицо немногих людей, чей вкус был выше отменного. Он откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза. Отсчитал минуту, две, пять. Взглянул на часы - восемь сорок. Автобус стоял на остановке, но до нужной ему не хватало проехать еще две. Времени было в обрез - дольше ждать не получится. Юноша подался вперед, чтобы разглядеть происходящее.
В глаза сразу бросились два образа - один знакомый и другой незнакомый. Высокорослый мужчина, в лице которого можно было разглядеть больше волос, чем самого лица, довольно эмоционально, с попытками сдержаться то ли от боли, то ли от волнения, что-то пытается объяснить, стоит у обочины, поддерживая ногу. Шляпа, покрывающая лысую голову (да-да, у этого мужчины точно была лысая голова), постоянно покачивается, обнаруживая дурную привычку говорящего. Трость в руке нервно дрожит. Слева от него, с покрасневшим от ярости лицом, орал мужчина, тарабарщины которого нельзя было уловить, а уж тем более разобрать. Усы постоянно шевелились вместе с верхней губой, оттопыривающейся с каждой произнесенной буквой 'Р' в словах. Широкие ладони вальсировали с еще более широкими рукавами плаща. Сзади послышались возмущенные речи вроде 'Я опаздываю, да сколько уже можно?' и усмешки типа 'А что вы хотели? Петька тот еще гонщик и горлан. Пока не выговорится, пароход не поплывет дальше'.
