Эля вернулась, отрывисто сказала:

– Давай свой рисунок, я завтра буду отправлять письмо.

– Он не виноват, – твердил Володя, приходя к Нине, – ты понимаешь? У него не было досок, как они могли строить без досок? А взятка – может быть, он заплатил кому-нибудь, чтобы скорее дали доски… он хотел как лучше, быстрее строить.

– Папа, а ты взятки не даешь? – спросила Нина вечером.

– Нет, – открестился Арсений Васильевич и покраснел.

Взятки он давал направо и налево, начиная с первого года революции – а как, интересно, по-другому можно было получить мандат для поездок по деревням за продуктами? Как было отбиться от дурацкой повестки – когда его едва не мобилизовали на оборону Петрограда? А когда прошел слух, что в Лидину квартиру собираются вселить семью какого-то красного финна, оставив Лиде маленькую комнатку при кухне? По-другому было никак, никаких угрызений совести он не испытывал, только старался быть максимально осторожным.

Осторожным – но тоже страшно. Конечно, останется Лида, Нина не будет одна, но что может одинокая женщина… и Смирнов дал себе слово по возможности обходиться без этого.

Софья Моисеевна снова служила, получала какой-то паек. Яков Моисеевич писал часто – почти каждую неделю от него приходило маленькое письмо. Он писал, что рассказывать особо нечего, работает, живет уже не в бараке, а в маленькой комнатке с еще одним инженером, принимает участие в строительстве завода. Володя, оставшись один, доставал письма и перечитывал.

Мои дорогие, как вы там? Очень по вам скучаю, постоянно думаю и переживаю. Элечка, Володя, учитесь хорошо, старайтесь, вам обязательно надо выучиться. Помогайте маме с Анютой и по дому. Обнимаю вас, мои любимые.

Отец почему-то никогда не подписывался – папа, всегда ставил свою подпись – Я.Альберг.

Эля старательно училась, по-прежнему была первой ученицей в классе. Их гимназия почти не подверглась никаким переменам, мальчиков было мало, все ученики были из хороших семей, по-прежнему по коридорам сновали классные дамы, к ученикам обращались на вы. Эля школой гордилась:

– У нас все как раньше!

Вечерами она писала отцу:

Дорогой папочка, у нас все хорошо. В гимназии мы теперь проходим Толстого, я читаю целыми вечерами. Прочитала и Анюте – про Бульку и короткие рассказы, ей очень понравилось. Володя учится хорошо, но если бы старался, то учился бы еще лучше.

Денег не хватало, и Володе неожиданно повезло – удалось устроиться курьером в какое-то учреждение. Он бежал туда утром, разносил самую важную почту, потом шел в школу, из школы снова носил бумажки.

Мама поначалу была недовольна:

– Володя, отец велел тебе учиться.

Но потом признала, что с его заработком стало легче. Эля тоже помогала, как могла – учила музыке каких-то девочек.

Учиться и бегать по городу было тяжело. Относя очередную бумажку, Володя раздраженно думал, как он мог раньше любить город, любоваться зданиями, площадями, Невой, Фонтанкой? Теперь он бежал, не поднимая головы, думая только о том, что надо как можно скорее отнести бумаги, потом вернуться домой и скорее сесть заниматься. Но дома хватало сил только на то, чтобы доползти до кровати и закрыть глаза.

Нина как-то напросилась с ним. Володя возражал:

– Ты думаешь, я гуляю?

Но от нее было не отвязаться.

Поначалу пришлось бежать к площади Воровского, оттуда на Петроградскую сторону. Нина, стиснув зубы, шагала рядом. С Петроградской стороны ехали на трамвае, удалось сесть, Нина привалилась головой к Володиному плечу и заснула. Он еле разбудил ее около дома:

– Больше не возьму с собой.

Она больше и не ходила. Но утром, встречая его после школы, непременно совала что-нибудь – хлеб с маслом, чудом добытую конфету, пряник. После уроков ловила с чем-то еще:

– Вот тебе, поешь. Нет, так не пойдешь!

Нина помогала и в другом – заметив, что Володе просто некогда учиться, она сама стала больше заниматься и там, где могла, училась за двоих. Если надо было писать доклад или сочинение, она писала сразу два и потом подсовывала Володе:

– Прочитай, я вроде все путно написала. Если не поймешь, я расскажу.

По математике и физике она по-прежнему ничего не понимала и как-то, желая помочь Володе, обратилась за помощью к Додику. Тот толково объяснил ей тему по геометрии, Нина все решила и принесла задачи Володе. Узнав о том, каким образом Нина вдруг стала такой сведущей, Володя обиделся и задачи переписывать отказался.

С тех пор, как в школе появилась ячейка детской коммунистической группы, Додик изменился. Его выбрали председателем, и он начал свою карьеру.

Как-то раз на доске появилось объявление:

Внимание! Внимание! Сегодня состоится суд на царем Николаем Первым!

Нина, увидев объявление, недоуменно пожала плечами:

– Володя, Николай первый – это же не этот царь? Тот давно умер, да?

Володя вздохнул:

– Да.

– А как же его судить будут? А зачем? Пойдем посмотрим?

В зал набились школьники. Додик вышел на трибуну и коротко рассказал про преступления Николая. Историю он, как и другие, знал плохо, поэтому вышло глупо и неубедительно. Школьники разошлись разочарованные, но суды стали традицией.

После того, как Нина с Володей не явились на безбожный карнавал, судили и их. На доске снова появилось объявление:

Суд над Альбергом и Смирновой! Все на штурм небес!

Володя пожал плечами и собрался было домой, но Нина вцепилась:

– Пойдем послушаем! Меня еще ни разу не судили.

Пришлось пойти. Додик долго и нудно говорил про отрыв от коллектива, про то, что Альберг и Смирнова, кажется, верят в бога, что они за старую жизнь… Нина сначала с любопытством слушала, потом не удержалась – спросила, почему верующим не предоставляется столько же свободы, сколько и неверующим, почему человек не может сам решить, ходить ему в церковь или нет? Почему над иным мнением надо смеяться и издеваться, не попахивает ли тут вообще царизмом, запретом думать? Тут школьный зал взорвался криками, среди школьников оказалось много тех, кто по-прежнему ходил в церковь, они начали отстаивать свои права, другие кричали против. Нина снова села на свое место и заинтересованно слушала баталии. Володя засмеялся:

– Ты как в театре сидишь. Пойдем домой?

– Погоди, Володенька, тут интересно!

Ученики докричались до драки – на Додика набросились и побили защитники веры. Володя хотел было вступиться, Нина не дала:

– Не мешай ему страдать за убеждения!

Хихикая, они ушли домой.

Но с Додиком Нина все-таки поддерживала отношения. Когда они оставались вдвоем, он становился прежним – тихим, спокойным мальчиком, охотно играл ей на скрипке, много говорил о музыке, книгах. Нина удивлялась:

– Почему же ты на людях такой дурной? Суды эти, митинги…

Додик невразумительно мычал в ответ.

Но как-то раз он сознался:

– Я хочу большим человеком стать.

– Это как? – спросила Нина, – комиссаром?

– Если хочешь знать, комиссаром. В Москву поеду, на съезд. Ленина увижу…. А потом к тебе вернусь. В кожаной куртке, с портфелем.

Додик покраснел, потом решительно посмотрел на Нину:

– Я… я на тебе потом жениться хочу. И я уже сейчас готовлюсь, чтобы у нас все было. Я сейчас всему научусь, ну, тут в школе, а потом я смогу комиссаром в самом Кремле быть.

Нина оторопела и не нашлась, что сказать.

Мысль о том, что кто-то хочет на ней жениться и готовится к этому уже сейчас, была очень приятной. Нина чувствовала себя важной и значимой, в неясных мечтах она видела квартиру в Кремле и мужа в кожаной куртке и с портфелем.

Муж будет приходить домой, она будет его встречать, будут вместе ужинать, разговаривать. О чем? О съездах, его работе… о кожаной куртке и портфеле!