– Почему? – расстроилась сестра.

– Мне за выдумки от папы с мамой попадает, – громко сказал Володя.

Отец посмотрел на него, но ничего не сказал. Мама прикусила губу и махнула рукой.

Засыпая, Анюта сказала:

– Как хорошо, что мы с тобой в одной комнате!

– Это твоя комната, – отозвался Володя, – я тут так, из милости сплю.

Аня разревелась, прибежала мама. Сестра никак не хотела говорить, в чем дело, но так смотрела на брата, что мама все поняла:

– Ты все не уймешься никак? Аня, спать. Немедленно.

Сестра, всхлипывая, заснула.

***

Он действительно теперь старался молчать дома, при первой же возможности убегая на улицу. Сначала сидел у Нины, но потом стало казаться, что он стесняет, и после уроков Володя стал ходить по улицам, разглядывая разрушенный, пустой, голодный и какой-то одинокий город.

Вывески на улицах пугали и обнадеживали одновременно. «Мы новый мир построим» – какой он будет, новый мир? Пока от нового мира Володя не видел ничего хорошего – голод, грязь, уставшие, легко раздражающиеся родители. Новый мир…

Да, новый мир, конец войне, но вот уже началась другая война, потому что со всех сторон наступают, хотят свергнуть новый строй. Кто-то ждет прихода немцев, кто-то Юденича. Кто-то боится, кто-то нет…

Поговорить бы с кем-то! Лучше всего с папой, он всегда умел объяснить. Но папа в таком настроении – страшно с ним связываться.

Нина как-то встретила его на улице:

– Почему ты к нам не ходишь?

Володя отговорился какими-то делами, школой, хотя в школу ходил только за пайком, занятия вроде как предусматривались, но на самом деле то не было электричества, то учителей призывали на какие-то работы. Нина его отговоркам не поверила, но ничего не сказала.

Проходя как-то по Забалканскому, Володя с удивлением увидел на особнячке криво написанную вывеску:

Клуп.

Он остановился, недоумевающе глядя на вывеску. Что это такое? Наверное, какое-то сокращение, около Технологического института есть вывеска – главрыба, а в школе постоянно говорят о наркомпросе. Клуп… комсомольское… управлении партии? А что такое буква л? Левое, липовое, ленивое, лоскутное… нет, ничего не придумать. Ленинское? Наверное, да.

Обшарпанная дверь открылась, оттуда выскочил молодой парень. Пробежал было мимо, но остановился:

– Ты что тут стоишь?

Володя вздрогнул:

– Вывеску смотрю.

– Что на нее смотреть?

– Что такое клуп?

Парень почесал затылок:

– Как – что такое? Клуп – он и есть клуп.

– Ну… а как полностью?

– Полностью? Клуп имени Карла Маркса. Или, может, Ленина – не решили еще.

– А что тут будет?

– А что обычно в клубах? Лекции будем читать, эти… диспуты устраивать.

– Ах клуб! – понял Володя, – а я все понять не могу… послушайте, у вас ошибка тут.

– Какая ошибка?

– Клуб. На конце буква Б должна быть, потому что – ну вот – клубы, в клубах… понимаете?

Парень усмехнулся:

– Я грамоте-то еле обучен. Вот с ошибкой и написал… а ты хорошо в этом разбираешься? Ну, как что писать?

– Ну да, – неуверенно сказал Володя, – я в ги… в школе учусь.

– Слушай, – возбужденно заговорил парень, – пойдем к нам, будь другом? Нам поручение дали: клуб открыть, все оформить. У меня там Манька сидит, она тоже та еще грамотейка. Она плакаты малюет, небось ошибка в каждом слове… Ты бы нам помог, а? А мы тебе хлеба дадим.

Володя обрадовался:

– Давайте!

Парень схватил его за руку и потащил за собой. Володя струхнул – сколько раз мама говорила, чтобы никуда не шел с незнакомыми людьми!

Парень втащил его в холл и заорал:

– Манька! Я тебе подмогу привел.

Откуда-то выскочила худая, растрепанная девчонка:

– Что за подмога?

– Да вот парень, он в гимназии учился, в грамоте понимает. Ты ему покажи, что там писала. А то у нас вывеска с ошибкой! Ладно он сказал, а то бы хохотали надо нами буржуи… ладно, побежал я. А ты, парень… тебя как звать-то?

– Володя.

– Давай работай, Володя.

В большой комнате Манька сокрушенно развернула перед Володей большой лист бумаги:

– Вот смотри. Я тут пишу – вся власть советам. Есть ошибка?

– Есть, – улыбнулся Володя, – не саветам, советам.

– Ах ты черт, – расстроилась Манька, – как же поправить-то?

– А что тут нарисовано?

– Это? Да… буржуя рисовала, старый мир.

Володя с трудом удержался от смеха. От Маньки это не укрылось:

– Смешно, – грустно сказала она, – а что смешного? Меня рисовать не учили… с четырнадцати лет на фабрике, не до рисования было. Ну ничего! Теперь-то выучусь, пришло наше время.

Володя взял в руки кисточку:

– Хотите, я вам нарисую?

– Ты умеешь?

– Немного.

Манька пожала плечами и отошла. Володя рассмотрел плакат. Из схематично обозначенного буржуя можно сделать дом и дерево, букву замазать… лучше все бы замазать, написать сверху.

Через час восхищенная Манька разглядывала плакат:

– Ты посмотри, какую ты красоту нарисовал! Петрушка придет сейчас, вот удивится-то! А вот и он!

Володя неловко улыбнулся. Петр вбежал в клуб:

– Манька, завтра-то у нас товарищ Зальцман приедет! Я уж в ячейку забежал, сказал, что в новом клубе встреча будет. И надо бы афишу сделать. Ты плакат-то…

Он увидел Володин плакат и остановился с открытым ртом:

– Это что ж такое?

Володя смутился. Что он не так нарисовал?

– Это что, малый так нарисовал? Как тебя звать-то?

– Володя.

– Да ты нам прямо как товарищем Лениным послан, Володя. Сам нарисовал? Ты что же, учился?

– В школе рисование было.

– Ну ты даешь! А про товарища Зальцмана плакат нарисуешь?

– Могу.

С этим плакатом вышла заминка – Петр с Манькой хотели, чтобы Володя нарисовал на афише самого товарища Зальцмана, Володя отбивался:

– Да я же его не видел никогда!

– Тогда хоть Ленина нарисуй.

– Да я и Ленина не видел…

– А мы видели, – вдруг мечтательно сказала Манька, – он тогда на Финляндский вокзал приехал. Народу было… я в подъезд зашла, на второй этаж поднялась, у окна встала – оттуда хоть краем глаза видела. Красивый он, Ленин.

– Красота – дело буржуйское, не главное, – назидательно сказал Петр, – что рисовать-то будем?

– А о чем товарищ Зальцман говорить будет? – спросил Володя.

– Как о чем? О том, как новый мир будем строить – о чем же еще?

Володя взял лист бумаги, подумал и изобразил трибуну. На трибуне вполоборота стоял человек с поднятой рукой. Впереди, перед трибуной Володя изобразил толпу, жадно внимающую оратору. Манька и Петр завороженно смотрели за процессом.

– Ну дает! – восклицали они.

Плакат был готов, Петр пошел его вешать. Манька позвала Володю за собой:

– Я тебе чаю дам и картошки. А домой хлеба. Ты с кем живешь-то?

– С родителями и сестрами.

– В таком же доме небось?

Володя огляделся. Мимо этой усадьбы они с Ниной проходили сотни раз – Нине она очень нравилась:

– Вот бы жить в такой!

Сейчас они были в большой комнате. Наверное, это была гостиная – еще сохранилась старинная мебель, люстра на потолке, ковер, уже затоптанный грязными сапогами. На стене висит портрет – красивая, задумчивая женщина. На месте глаз дырки от пуль. На обоях написано плохое слово.

– Нет, я не в таком доме, в обычной квартире, – наконец сказал он, – а где те, кто тут раньше жил?

– Стрельнули в январе еще, – равнодушно сказала девушка.

Володя вздрогнул:

– Как – стрельнули?

– Ну как? Обыкновенно. Тут старуха жила, с дочкой да с мальчиком. На что им такие хоромы? Хотели выселить. А старуха как начала кричать – никуда они не выедут, потому что это родовое гнездо, и семья у них дворянская, важная… ну, наш комиссар взял и выстрелил ей в лоб. Мальчишка рыдать, дочка еенная тоже в крик. Комиссар им как людям – граждане, будьте так любезны, помещение покиньте. Хотите, одежу свою соберите, только не всю. А она на него – с кулаками. Он и ее.