Литмир - Электронная Библиотека

Сара моргает, а потом с ее губ срывается пузыристый смешок. Кейт хохочет. Даже Джесс криво усмехается.

Только тут я понимаю, что Анна уже ушла из-за стола, а главное – никто этого не заметил.

На пожарной станции мы вчетвером сидим на кухне, куда нужно подниматься по лестнице. Рэд варит на плите какой-то соус, Паули читает газету «Провиденс джорнал», а Цезарь строчит письмо объекту вожделения этой недели. Глядя на него, Рэд качает головой:

– Тебе нужно просто записать файл на диск и распечатать сразу много копий.

Цезарь – это прозвище, которое ему давным-давно дал Паули за любвеобильность.

– Ну, эта девушка особенная, – говорит Цезарь.

– Да. Она продержалась уже два дня. – Рэд сливает макароны в дуршлаг над раковиной, вокруг его лица клубится пар. – Фиц, поучи-ка этого молодца уму-разуму.

– Почему я?

Паули глядит на нас поверх края газетного листа.

– Вне игры, – говорит он, и это правда.

Жена два года назад ушла от него к виолончелисту, который мелькнул в Провиденсе, совершая турне с симфоническим оркестром. Рэд такой убежденный холостяк, что не признал бы женщину, даже если бы она подошла к нему и взнуздала. А мы с Сарой женаты уже двадцать лет.

Рэд ставит передо мной тарелку, и я начинаю проповедь:

– Женщина не сильно отличается от костра.

Паули откладывает газету и присвистывает.

– Вот оно – Дао капитана Фицджеральда.

Я пропускаю шутку мимо ушей.

– Костер – красивая штука, верно? Ты не можешь отвести от него глаз, когда он горит. Если тебе удается сдерживать его, он дарит свет и тепло. Только если выйдет из-под контроля, тебе придется занимать оборону.

– Капитан хочет сказать, – встревает Паули, – что нужно укрывать свою милую от бокового ветра. Эй, Рэд, у тебя есть пармезан?

Мы садимся за мой второй обед. Обычно это означает, что через пару минут завоет сирена. У пожарных все устроено по законам Мёрфи: когда ты меньше всего готов к кризисной ситуации, она тут как тут.

– Эй, Фиц, помнишь того застрявшего покойника? – спрашивает Паули – Мы тогда были еще добровольцами.

Боже, да! Мужик весил фунтов пятьсот, не меньше, у него во сне отказало сердце. Спасателей вызвали сотрудники похоронного бюро, которые не могли спустить тело по лестнице.

– Веревки и каталки, – вслух вспоминаю я.

– И его собирались кремировать, но он был слишком крупный… – Паули усмехается. – Богом клянусь, раз уж моя матушка на Небесах, им пришлось везти его к ветеринару.

Цезарь удивленно моргает:

– Зачем?

– А как, по-твоему, избавляются от сдохших лошадей, Эйнштейн?

Сложив два и два, Цезарь выкатывает глаза:

– Ну и шуточки у тебя. – Еще немного подумав, он отпихивает от себя поставленную Рэдом тарелку с пастой болоньезе.

– А кого, ты думаешь, попросят прочистить трубу на медицинском факультете? – спрашивает Рэд.

– Бедных ублюдков из Управления по охране труда, – отвечает Паули.

– Даю десять баксов, что позвонят сюда и скажут, мол, это наша работа.

– Никаких звонков не будет, – говорю я, – потому что вычищать нечего. Огонь был слишком жаркий.

– Ну, по крайней мере, мы знаем, что тут обошлось без поджога, – бурчит Паули.

В последние месяцы мы много раз тушили намеренно устроенные пожары. Это всегда можно определить по следам от брызг воспламеняющейся жидкости или по тому, что огонь загорелся сразу в нескольких местах, по черному дыму или необычной концентрации пламени в одной точке. Поджигатель, кто бы он ни был, тоже не дурак – в нескольких зданиях подкладывал горючие вещества под лестницы, чтобы отрезать нам доступ к огню. Умышленные пожары опасны, потому что нарушают принципы, по которым мы боремся с пламенем. При поджоге постройка легко может обрушиться, пока ты находишься внутри и тушишь огонь.

– А может, и не обошлось, – фыркает Цезарь. – Вдруг этот толстяк на самом деле – самоубийца-поджигатель, пролез в трубу и подпалил сам себя.

– Или просто хотел сбросить вес, – добавляет Паули, и остальные разражаются хохотом.

– Хватит! – обрываю я общее веселье.

– Ну чего ты, Фиц, согласись, это смешно…

– Не для родителей того парня. Не для его семьи.

Наступает неловкая тишина, до всех быстро доходит смысл моих слов. Наконец Паули, знающий меня дольше других, подает голос:

– Опять что-то с Кейт, Фиц?

С моей старшей дочерью всегда что-то происходит. Проблема в том, что этому не видно конца. Я отодвигаюсь от стола и ставлю свою тарелку в раковину.

– Пойду на крышу.

У каждого из нас есть увлечение: у Цезаря – девочки, у Паули – волынки, у Рэда – готовка, а у меня – мой телескоп. Я установил его много лет назад на крыше пожарной станции, оттуда лучше всего наблюдать ночное небо.

Если бы я не был пожарным, то стал бы астрономом. Для моих мозгов там слишком много математики, я это знаю, но меня всегда влекло к составлению карт звездного неба. В самые темные ночи можно видеть от тысячи до полутора тысяч звезд, и есть еще миллионы других, пока не открытых. Так легко думать, что мир вращается вокруг тебя, но стоит взглянуть на небо, и сразу понимаешь, что это не так.

Настоящее имя Анны – Андромеда, оно написано в свидетельстве о рождении. Созвездие, в честь которого она названа, связано с легендой о царской дочери, отданной в жертву морскому чудовищу и прикованной к скале в наказание ее матери Кассиопеи за похвальбу своей красотой перед Посейдоном. Пролетавший мимо Персей влюбился в Андромеду и спас ее. На небесных картах изображают девушку с распростертыми руками, соединенными цепью.

В моем представлении у этой истории счастливый конец. Кто не пожелал бы такой участи своему ребенку?

Когда родилась Кейт, я воображал, какой красавицей она будет в день свадьбы. Потом ей поставили диагноз – ОПЛ, и я стал представлять, как она идет по сцене, чтобы получить школьный аттестат. Когда болезнь обострилась, все эти фантазии вылетели в окно: я рисовал себе картину, как мы отмечаем ее пятый день рождения. Больше я ничего не жду, Кейт разметала в прах все мои мечты.

Кейт умрет. Мне потребовалось немало времени, чтобы собраться с духом и произнести эти слова. Мы все умрем, если разобраться, но все должно быть не так. Это Кейт должна сказать мне последнее «прощай».

Кажется каким-то жульничеством, что после стольких лет борьбы ее убьет не лейкемия. Но опять же, доктор Чанс давным-давно сказал нам, что так обычно и бывает – тело пациента просто изнашивается от бесконечной схватки с болезнью. Постепенно, частями, оно начинает сдавать. У Кейт отказывают почки.

Я направляю телескоп на Петлю Барнарда и М42, сияющую в Мече Ориона. Звезды – это костры, пылающие тысячи лет. Одни – красные карлики – горят медленно и долго. Другие – голубые гиганты – сжигают свое топливо очень быстро, свет от них доносится до нас из невероятной дали. Когда горючее начинает иссякать, они переходят на гелий, разогреваются, происходит взрыв, и рождается сверхновая звезда. Сверхновые ярче самых ярких галактик. Они умирают, но их уход виден всем.

Дома, после того как мы поели, я помогал Саре убраться на кухне и, ставя в холодильник кетчуп, спросил:

– Тебе не кажется, что с Анной что-то происходит?

– Потому что она сняла подвеску?

– Нет. – Я пожал плечами. – Вообще.

– В сравнении с почками Кейт и социопатией Джесса, я бы сказала, с ней все неплохо.

– Она хотела, чтобы обед закончился до его начала.

Сара обернулась ко мне от раковины:

– Как ты думаешь – почему?

– Гм… мальчик?

Жена покосилась на меня:

– Она ни с кем не встречается.

Слава богу!

– Может, кто-нибудь из подруг сказал ей что-нибудь обидное?

Почему Сара спрашивает меня? Что, черт возьми, я могу знать о перепадах настроения у тринадцатилетних девочек?!

Жена вытерла руки полотенцем и включила посудомоечную машину.

– Может, у нее просто подростковый возраст?

9
{"b":"701748","o":1}