Литмир - Электронная Библиотека

Кэмпбелл Александер тоже входит. У него черные волосы, а ростом он не ниже моего отца – шесть футов, прямоугольная челюсть и как будто заледеневшие глаза. Он скидывает пиджак и аккуратно вешает его на дверь с внутренней стороны, потом, прежде чем двинуться к столу, вытаскивает из шкафа папку.

– Мне не нужно печенье от девочек-скаутов, – говорит Кэмпбелл Александер. – Хотя ты получишь шоколадный кекс за стойкость. Ха! – Он смеется собственной шутке.

– Я ничего не продаю.

Хозяин кабинета с любопытством смотрит на меня, потом нажимает кнопку на телефоне.

– Керри, что это делает в моем кабинете? – спрашивает он, когда секретарша отвечает.

– Я здесь, чтобы нанять вас.

Адвокат отпускает кнопку громкой связи:

– Я так не думаю.

– Вы даже не знаете, в чем мое дело.

Я делаю шаг вперед, собака тоже. Только сейчас я замечаю, что на ней надета жилетка с красным крестом, как у сенбернаров, которые носили бочонки с ромом по заснеженным горам. Автоматически протягиваю руку, чтобы погладить пса.

– Не надо, – останавливает меня мистер Александер. – Джадж[4] – служебная собака.

Я опускаю руку:

– Но вы не слепой.

– Спасибо, что напомнила.

– Тогда что с вами?

Сказав это, тут же жалею. Но слово не воротишь. Разве я не слышала сотни раз, как бестактные люди задают тот же вопрос Кейт?

– У меня железное легкое, – вежливо отвечает Кэмпбелл Александер, – и собака оберегает меня, чтобы я не приближался к магнитам. А теперь, если ты окажешь мне честь и покинешь кабинет, моя секретарша подскажет тебе имя того, кто…

Но я пока не могу уйти.

– Вы и правда предъявляете иски Богу? – Я вытаскиваю газетные вырезки – все, что есть, – и расправляю их на пустом столе.

На щеке у адвоката дергается мускул, а потом он берет лежащую сверху статью.

– Я подавал в суд на диоцез Провиденса от лица одного ребенка из их сиротского дома, который нуждался в специальном лечении с применением эмбриональной ткани, а они считали такую терапию противоречащей решениям Второго Ватиканского собора. Тем не менее в газетном заголовке гораздо лучше написать, что девятилетний мальчик возбуждает процесс против Бога за то, что ему в жизни довелось вытянуть короткую спичку. – (Я молча смотрю на него.) – Дилан Джером, – добавляет адвокат, – хотел привлечь Бога к суду за то, что тот мало его любит.

Тут молния могла бы ударить в центр большого стола из красного дерева.

– Мистер Александер, – говорю я, – у моей сестры лейкемия.

– Очень грустно слышать это. Но даже если бы я снова захотел привлечь к ответственности Бога, а я этого делать не хочу, ты не можешь возбудить дело от имени и в интересах другого человека.

Так много всего нужно ему объяснить: как моя кровь по капле втекает в вены сестры; как медсестры укладывают меня на кушетку, чтобы проткнуть иглой и взять лейкоциты, которые пригодятся Кейт; как доктор говорит, что им не удалось с первого раза набрать сколько нужно. Синяки и боль глубоко в костях после того, как я отдаю свой костный мозг; уколы, от которых у меня должно стать больше стволовых клеток, чтобы хватило моей сестре. Тот факт, что я не болею, но как будто больна. Тот факт, что меня родили по одной-единственной причине: чтобы я была донором для сестры. Тот факт, что даже сейчас, когда принимается важнейшее решение относительно меня, никто не подумал спросить мнение человека, который больше всего заслуживает, чтобы его выслушали.

Слишком много всего нужно объяснять, а потому я стараюсь выразиться как можно короче и говорю:

– Нет, дело не в Боге, а в моих родителях. Я хочу привлечь их к суду за то, что они распоряжаются моим телом как хотят.

Кэмпбелл

Если у вас есть только молоток, все вокруг напоминает гвоздь.

Так, бывало, говорил мой отец, первый Кэмпбелл Александер. По-моему, это краеугольный камень американской системы правосудия. Проще говоря, люди, которых загнали в угол, сделают все, лишь бы пробиться обратно в центр. Для одних это означает раздавать тумаки направо и налево, для других – возбуждать судебные тяжбы. И последним я особенно благодарен.

На краю стола лежат переданные мне сообщения – Керри все сделала так, как я люблю: срочные на зеленых бумажках, менее неотложные – на желтых, ровными колонками, как карты в пасьянсе. Глаз выхватывает один телефонный номер, и я хмурюсь, перемещая зеленый листок к желтым. «Ваша мать звонила четыре раза!!!» – написала Керри. Немного подумав, я разрываю эту бумажку пополам и отправляю в мусорную корзину.

Сидящая напротив девочка ждет ответа, который я не спешу давать. Она говорит, что хочет привлечь к суду своих родителей, как почти каждый подросток на планете. Но она готова сделать это, отстаивая право на собственное тело. Таких дел, когда требуется затратить слишком много усилий и нянчиться с клиентами, я стараюсь избегать, как чумы. Со вздохом встаю:

– Как, ты сказала, тебя зовут?

– Я не говорила. – Она немного подбирается. – Анна Фицджеральд.

Открываю дверь и громко кричу секретарше:

– Керри! Не могла бы ты принести мисс Фицджеральд номер телефона Центра планирования семьи.

– Что? – (Я оборачиваюсь, девочка вскочила с места.) – Планирование семьи?

– Слушай, Анна, вот тебе мой совет. Возбуждать дело против родителей за то, что они не позволяют тебе принимать противозачаточные таблетки или сделать аборт, – это все равно что пытаться убить комара кувалдой. Ты можешь сэкономить свои карманные деньги и сходить в Центр планирования семьи. Они гораздо лучше помогут справиться с твоими проблемами.

Впервые после того, как вошел в кабинет, я по-настоящему смотрю на свою гостью. Вокруг нее наэлектризованным облаком вихрится гнев.

– Моя сестра умирает, и мама хочет, чтобы я отдала ей почку, – горячится она. – Мне почему-то кажется, что горсть презервативов не решит эту проблему.

Знаете, как часто бывает: жизнь вытягивается перед тобой, как дорога с развилкой, и, выбирая одну из них, ты продолжаешь коситься на другую и думать, не совершил ли ошибку. Подходит Керри, в руке у нее – листок бумаги с номером телефона, но я закрываю дверь, не взяв его, и возвращаюсь к столу.

– Никто не может заставить тебя отдать свой орган, если ты этого не хочешь.

– Правда? – Девочка слегка наклоняется вперед и производит подсчет, загибая пальцы. – В первый раз я отдала сестре пуповинную кровь сразу после рождения. У Кейт лейкемия – ОПЛ, – и благодаря моим клеткам у нее наступает ремиссия. В следующий раз, когда она заболела, мне было пять, и у меня брали лимфоциты, три раза, потому что врачам никогда не удается сразу взять сколько нужно. Когда это перестало помогать, у меня взяли для трансплантации костный мозг. Если Кейт подцепляет какую-нибудь инфекцию, мне приходится отдавать ей гранулоциты. Потом она снова заболела, и я должна была дать ей стволовые клетки периферической крови.

Медицинский вокабулярий этой малышки заставил бы устыдиться некоторых моих платных экспертов. Я вынимаю из ящика стола блокнот:

– Очевидно, до сих пор ты соглашалась быть донором для сестры.

Девочка мнется, потом качает головой:

– Никто меня не спрашивал.

– Ты говорила родителям, что не хочешь отдавать почку?

– Они меня не слушают.

– Может быть, стоит попробовать сказать.

Она опускает голову, волосы свешиваются на лицо.

– Они меня вообще не замечают, пока им не понадобится моя кровь или еще что-нибудь. Меня бы и на свете не было, если бы Кейт не заболела.

Наследник и резерв: такого обычая придерживались мои английские предки. Звучит бессердечно – заводить следующего ребенка на случай, если первый умрет, – тем не менее когда-то это считалось чрезвычайно практичным. Этой девочке, вероятно, не слишком приятно сознавать, что ее произвели на свет с умыслом, но правда состоит в том, что детей сплошь и рядом заводят по совершенно нелепым причинам: чтобы склеить разваливающийся брак, чтобы не пропало семейное имя, чтобы воспроизвести родительский образ.

вернуться

4

Кличка пса Джадж (англ. Judge) в переводе означает Судья.

4
{"b":"701748","o":1}