Владко Владимир[2], бабник и эстет,

Наверное судьбе было угодно,

Чтобы презрев несовпаденье лет,

Вы в жизнь мою вошли бесповоротно.

Я поделюсь секретом тайных дум:

Хочу дожить до Ваших лет, не меньше,

И сохранить Владковский ясный ум,

И сохранить Владковский взгляд на женщин.

Седой и мрачный Виккерс Роба[3],

С тобой – я больше, чем с женой.

Наверное, уже до гроба

Нам быть с тобою суждено.

Ещё нам жаловаться рано,

Но если вдруг погаснет стих –

Возьмём в соавторы Аркана,

Разделим годы на троих.

Березин, Тимошенко! Я простил

Вам звания, медали, ордена,

И авторские те, что получил,

И то, что любит вас моя жена.

Я очень много отпустил грехов,

Но одного лишь не прощу я вам:

Что в рифму вы не влазите мою,

А влезли в душу и сидите там…

Друзья моих далёких школьных лет,

Дубинский, Шостак – найденных два брата,

Я знаю, каждый прибежит ко мне чуть свет,

Лишь стоит позвонить из автомата.

Я площадь, где не надо, перейду

И безнаказанно дам в морду негодяю:

Меня ведь к вам за это приведут –

Моя милиция меня оберегает.

Один упрёк: вы – высший комсостав,

Предотвращали подлые дела,

Но не заметили, что близится полста…

Моя милиция меня не сберегла…

Летят года, как в шахту клеть,

«И это надо потерпеть»,

Как говорил мой русский друг Гузеев[4],

Встречая родичей жены – евреев.

Прошу прощения у тех, с кем был я груб,

Смягчаю свой характер, в общем, жёсткий.

А если на кого-то заимею зуб,

То мне его охотно вырвёт Бродский[5]

Я молодым считался до сих пор,

Я и теперь хочу отсрочить старость,

И если вдруг забарахлит мотор,

То мне его всегда починит Барах.

Пускай подножки ставят на пути,

Пускай мой каждый труд мне стоит крови –

Я буду улыбаться и шутить,

И танцевать, как Боря Каменкович[6].

Мы едем с вами все в одном вагоне,

Попутчики мои на перегоне,

В купе своих не запираем дверь,

Ни в двадцать лет, ни в тридцать, ни теперь!

Средь вас до ста прожить имею шанс,

Пусть наша дружба жизнь мою согреет,

Расцениваю сорок, как аванс,

Который мне вдруг выдал Тимофеев[7]!

Я люблю тебя, Россия

Моя радость, моя грусть,

Я люблю тебя, Россия,

И немножечко боюсь.

Ты растила, воспитала,

Ты дарила мне друзей,

Но всегда напоминала:

«Ты – не русский, ты – еврей!»

Вечно самоистязая,

У себя на поводу,

Ты стоишь у входа рая,

Но одной ногой в аду.

Презираешь ты опасность,

Прёшь вперёд и наобум…

Нам твою бы бесшабашность,

А тебе – наш горький ум.

Как похожи мы, Россия,

Как похожи, ты и я,

Я с надеждой жду Мессию,

Ты ждёшь доброго царя.

Я люблю тебя, Россия,

Моя радость, моя грусть,

Моя слабость, моя сила,

От тебя не отрекусь.

Я к тебе любовью ранен,

Я в числе твоих друзей,

Я – еврейский россиянин,

Я – российский твой еврей!

Я на катушку времени полвека

Цветною ниткой жизни намотал,

Я детство всё прокукарекал,

Я юность всю прокобелял.

И вдруг сквозь розовую лирику

Ко мне прорвался собственный Пегас:

Решил я стать писателем-сатириком,

Мол, нам нужны сатирики сейчас.

И стал бороться с собственными гуннами,

Как всякий не растоптанный еврей,

Замешивал их ненависть чугунную

Дрожжами непокорности своей.

Глотал обиды, получал пощёчины,

Но всё равно смеялся и шутил,

Выталкивался ими на обочины

И снова на дорогу выходил.

Не вылезал из пьянок и долгов,

И годы погонял: скорей, скорей!

Я приобрёл там проданных врагов,

Но приобрёл и преданных друзей.

И вот теперь, когда бы стричь проценты,

Когда б сидеть и греться у причала –

Как памятник, слетевший с постамента,

Я начинаю жизнь свою сначала.

Уже не тут, а тама,

Со всей своей семьёй,

Авантюрист, как мама,

Которая со мной.

Не ждал я добрые слова,

Могла быть встреча и сурова,

Но улыбнулась мне Москва

Улыбкой доброю Столбова[8]

Я прожил жизнь, но я клянусь, не знал,

Резвясь в тени каштанов и акаций,

Что здесь в Москве меня Галантер[9] ждал,

Мой старый друг с времён эвакуации.

Сегодня он пришёл на именины

И доказал, что тыл и фронт – едины.

Рассказывали мне о том,

Что жили раньше Бим и Бом[10],

Сейчас пришли на смену тем

Два новых Бима: Зям и Эм.

Под эту клоунаду

Смеюсь я до упаду,

Как сказки братьев Гримов,

Я обожаю Бимов.

В Москве имею брата,

И жизнь моя богата:

Изюм и помидоры

Имею от майора,

Когда несут картофель,

Я вижу Лёнин профиль.

В беде он не изменит,

Остался добрым парнем,

И очень прост, как Ленин,

Но только популярней.

Остался в Киеве мой Игорь,[11]

Мой брат по сердцу и уму,

И Линка, шумная, как вихрь,

И вечера у них в дому.

И Марик, тихий и надёжный,

Как весь дорожный факультет,

При людях очень осторожный

И посмелее тет-а-тет.

Я вас люблю, по вас скучаю,

Мои друзья, моя семья,

И жизнь свою благословляю

За то, что есть вы у меня.

Я счастлив, радостен и горд,

Поверьте, мне есть чем гордиться:

Среди тупых казённых морд

Есть ваши дружеские лица.

Полвека!.. Надо бы грустить…

Полвека!.. Это очень много…

Но так ещё охота жить

И топать по своей дороге.

Иду вперёд, иду упрямо,

Куда приду, ещё не знаю,

Но я спокоен: рядом мама,

И я уверен: рядом Майя.

Со мною рядом ваша дружба

И ваши тёплые сердца –

Мне больше ничего не нужно,

Сберечь бы вас до своего конца.

Когда он будет, я не знаю,

Но я его не тороплю,

Я вас любовью сохраняю,

Я очень, очень вас люблю!