***
Остаток дня я провел в компании азартного игрока в лице старого товарища. Мы выпили за его случайный выигрыш и вернуться в офис я смог только утром. И уже на входе меня ждал сюрприз. Громкий весёлый девичий смех вперемешку с мужским очень мне знакомым голосом. Вот вам и картина: Дана весело смеялась над какими-то шутками моего друга, кокетливо сидя на краю своего рабочего стола, закинув ногу на ногу. Рей находился рядом, чуть поддавшись вперед, стоя в какой-то уж слишком пафосной позе. От сия представления меня чуть не стошнило, от чего я с огромным удовольствием поспешил их прервать. Дана быстро спрыгнула со стола, при этом как-то неловко отвела взгляд от меня, а вот Рей с дружелюбной улыбкой потянулся навстречу, чтобы скорее пожать мне руку.
— Кофе, мистер Бауэр?
— Нет, — отреагировал я как-то уж больно резко, но мое лицо осталось непроницаемым.
***
Сегодня точно не мой день. Когда Рей в очередной раз травил какой-то анекдот, мой помощник Феликс сообщил мне пренеприятнейшее известие, как было бы по классике, но вот только к нам не ехал никакой ревизор. Наоборот, это в моем городе стали пропадать дети. В основном девочки, лет девяти — тринадцати. Эта новость меня окончательно добила и я не выдержал. Чтобы в моем городе творилось подобное! Да никогда! Рей невесело наблюдал, как я чуть ли не матом орал на своих людей, а они на полицейских. В этот раз мне пришлось подключить еще и законную власть, чтобы хоть что-то сделать. Бедные дети. Только не дети. Мало ли что с ними могут сделать. Их матери выстроились огромной толпой под окнами моего офисного здания и то и дело выкрикивали проклятия. Я запретил прогонять их и даже наносить хоть какой-то физический вред. Феликс этого не одобрял. Все были в напряжении. Основная часть моих людей прочесывала город, полиция проводила облаву за облавой по всем притона и даже по моим собственным. Я дал добро на все, даже позволил обыскать мой личный дом. В кабинете молчали все: Я, Рей, который, к слову, был очень напуган, Феликс и Дана, что с тревогой поглядывала то на улицу, то на меня. Кажется, она волновалась.
И не зря. В здание ворвалась одна из матерей и снесла с ног трёх моих охранников, попутно их проклиная. В кабинет залетела краснее тряпки, которой машут перед быком, и тут же устремилась к моему столу. Феликс успел ее скрутить раньше, чем ее пальцы рук впились в мои глаза, но я приказал ее отпустить. В глазах женщины был только гнев и страх, только вот боялась она явно не меня.
— Ты… — она поставила руки на рабочий стол и внимательно стала смотреть на меня сквозь слезы, которые уже комом стояли в горле. — Мы все знаем, под кем этот город! Но должны же быть хоть какие-то рамки, ты, ублюдок!
Она заплакала.
— Ты же всем обещал, трепло, что детей никто не тронет!
— Все выйдете.
Никто и не думал ослушаться. Все трое быстро покинули мой кабинет, задержала тяжёлый взгляд на женщине только Дана. Точно, у нее же тоже маленькая сестра…
Я налил стакан воды и протянул его безутешной женщине, только вот она его не приняла, грубо отшвырнув в сторону. Стакан разбился на мелкие осколки, унося меня с этим ужасным звуком в прошлое…
Flashback
Он точно меня убьёт! В моей голове роились мысли словно пчелы, одна хуже другой. Получил неуд за то, что забыл дома тетрадь с домашним заданием, причем даже не врал, а признался честно. Но вот учитель только посмеялась и сказала, чтобы в следующий раз я придумал отговорку получше. Но я не врал. Я ненавидит ложь.
Возвращался домой с личным водителем и еле еле перебирал ногу за ногу по направлению к дому. У него сегодня выходной, а значит, отец сейчас сидит в зале и читает новую прессу, покуривая дорогую сигарету. Так, собственно, и оказалось. Как только он меня завидел, то будто дикий зверь, уже почуял неприятности. Мужчина гневно швырнул в сторону еще минуту назад так интересную ему газету и направил на меня полный гнева взгляд, который точно не сулил ничего хорошего.
— Что на этот раз?!
Я молча протянул ему дневник, ибо молчание могло его взбесить еще сильнее, и уже через минуту мой личный ад повторился снова. Отец грубо схватил меня за ворот рубашки и сильно тряхнул.
— Позорник! Отца позоришь!
Мне уже было все равно. Я был готов, что сейчас на моем теле снова прибавится количество синяков и бурых ссадин, которые только на следующий день будут нещадно болеть, мешая мне спать. И что на этой неделе на уроки по физической культуре я переодеваюсь отдельно от всех мальчишек, чтобы избежать вопросов. Их же не бьют. Они не знают об этом…
О том, с каким ужасным треском разбиваются об дорогой паркет хрустальные бокалы, которые остались от матери…
США. 1922 год.
Я стал на корточки перед матерью пропавшей девочки. Она закрыла лицо руками не в силах что-то еще мне говорить. Вот сейчас мне стало ее жаль, а такое бывает очень редко. В моем городе обычно никто не трогал детей, а сейчас получается, что я и помочь ничем не могу. Мне действительно стало плохо.
— Я найду их, слышишь? Я даю слово, я порву глотку тому, кто осмелился их тронуть!
Женщина посмотрела на меня красными от слез глазами полными презрения. Она сейчас сидит перед тем, кого ненавидит больше всего на свете, и молит его о помощи… Мне бы тоже было противно.
Ну, держись, ублюдок, кто бы ты ни был!
***
Все было бесполезно. Полиция, хоть и представляла законную власть, по своей сути ничего не могла сделать, ибо уже давно была ослаблена моими людьми, когда я только начинал свое дело. Бессмысленные облавы и прочесы города и всех его подвалов ничего не дали. В эти несколько дней в тюрьмах города не смолкали крики мужчин, которые попали под подозрение. Никто ничего не знает. Я в этом убедился, когда очередной человек упал без сознания от долгих избиений прямо перед моими ногами. Тот, кто это делает, прекрасно знает каждый мой шаг, он знает место, в которое я бы никогда не пошёл. Этот кто-то рядом, я не дурак. Только вот кто?
После очередной бессонной ночи я сидел за своим столом полностью погруженный в свои мысли. Сейчас я не хотел никого видеть и ни с кем говорить, ибо план сам себя не продумает. А доверять в такой обстановке просто невозможно никому. И все бы ничего, только вот мое полное одиночество прервала Дана, которая без стука ворвалась в мое личное пространство. Ее глаза были полны слез… Опять, вот снова! Тоже самое… Мое сердце пропустило удар.
— Моя сестра пропала!
========== Искупление ==========
«…не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и Я помиловал тебя?»
Библия (Мф. 18:33)
США. 1922 год.
С этой минуты все изменилось. Я лично перерывал все помойки этого города и уже совсем не помнил, когда в последний раз спал, не говоря уже о еде. Это кто-то из своих, я уверен. Но кто? Феликс точно не мог, да и вообще… Все прекрасно знают о наказании за причинение вреда ребёнку. Все знают о законах, которые строжайше соблюдаются в моем городе! Никто бы не посмел, разве что… Эта мысль, словно червь в моем сознании, не давала мне покоя. Все эти дни я лишь с ужасом наблюдал, как толпа разгневанных родителей бушевала под окнами. Но меня они не волновали, больше всего мне не нравилось смотреть лишь на одного человека среди других. Дана тоже не спала и практически ничего не ела, она лишь бесцельно расхаживала по офисному зданию, иногда впадая в истерику. Слушать ее тихий плач было выше моих сил, и когда в очередной раз она так же тихо засопела на своем рабочем месте, я вышел из кабинета с бутылкой коньяка и двумя бокалами. Оставалось надеяться, что она не швырнет их подальше, заодно и послав меня туда же. К моему удивлению, она лишь равнодушно пила глоток за глотком крепкий напиток, и тот факт, что он был старше меня, ее, кажется, совсем не волновал. Уже через минут пятнадцать мы сидели друг напротив друга и просто молчали. Она была пьяна… Сильно. Пусть уж лучше так, чем плачет. В руках у нее была маленькая фотография девочки лет восьми, та самая, которую я показал ей в самое первое наше знакомство, пытаясь пригрозить. Конечно, ничего с ребенком я бы не сделал, но сейчас, видя, как ей хреново, я начинаю чувствовать то, что раньше никогда не ощущал. Чувство вины. Это такое мерзкое ощущение, оказалось… Оно какой-то больной волной давила на мое холодное сердце, продалбливая толстую корку льда, тем самым заставляя меня неприятно морщиться. Словно это я виноват… В чем моя вина? Хотелось бы знать. Зелёные глаза были отрешенными, смотрящими прямо сквозь меня. Слез уже не было, чувство боли ненадолго притупил алкоголь, но я знал, что по сути ничего не изменилось. Да и не изменится, пока мы не найдём всех детей.
