– No, – ответил младший, сжимаясь и втягивая голову в плечи.

В этот момент новый клиент увидел обоих Моратинов и в глазах его мелькнуло удивление; он слегка поклонился. Младший встал со стула и тоже поклонился; старший остался сидеть и был явно зол. Виктуар с невольным интересом наблюдала эти непонятные явления.

В гостиную вошла мадам Селин с самой что ни есть любезной улыбкой на лице; при виде новоприбывших она остановилась, и обычно спокойное лицо выразило целую гамму чувств: сначала с него сползла улыбка, потом явилось недоумение, потом враждебность. Викки понимала, что поступает неприлично, но глаз не могла оторвать от этой игры настроений.

– Не ожидала тебя увидеть здесь, Жанна, – лицо мадам Селин стало откровенно злым.

– Я тоже тебя не ожидала встретить здесь, – ответила гостья. – А где старый Франц?

– Он умер, – с явным злорадством ответила Селин. – А я его вдова и владелица гостиницы.

Гостья, несколько растерянная, стала переговариваться со своим спутником на неизвестном Викки языке. Затем решительно объявила:

– Мы остаёмся! Мы займём две лучшие комнаты – надеюсь, они не испортились под твоим управлением?

– Не получится, – злорадно ответила мадам Селин, – Одну из двух лучших комнат заняли эти господа. Она указала на испанцев.

– Неважно, – спутник дамы в мехах впервые отверз уста. – Вы, дорогая Жанна, займёте хорошую комнату, а я – любую другую.

Предводительствуемые мадам Селин, гости стали подниматься наверх; в арьергарде работник и возница тащили саквояжи, тюки и баулы. Оторвавшись от занимательного зрелища, Виктуар как бы украдкой взглянула на соседей: младший Моратин сидел ни жив, ни мёртв, старший был мрачен, как грозовая туча. Девушка поняла, что хозяйка, а также прежние и новые обитатели гостиницы связаны между собой какими-то странными и таинственными нитями, и только она осталась вне этих нитей.

Устроив новых гостей, мадам Селин вернулась и позвала старых постояльцев в столовую. Она была не в духе, и посуду на стол не подавала, а швыряла, словно стараясь её разбить, и достойно удивления то, что все тарелки и чашки уцелели. Ужин прошёл в мрачном молчании. Из кухни изредка доносились голоса работника и возчика.

Вечером Виктуар разожгла огонь в камине и долго смотрела на языки пламени; затем читала «Поля и Виргинию». Затем заперла номер изнутри и легла спать, простившись с днём, который так хорошо начался и так бестолково продолжился.

Виктуар разбудил стук в дверь.

Стук был громкий и частый; сонная девушка не сразу поняла, что происходит; затем зажгла свечу, накинула халат и подбежала к двери.

– Мадмуазель, это я, Северино Моратин, – в голосе звучал акцент, которого раньше не было слышно. – Помогите, пожалуйста, Вы врач, моему отцу плохо!

Первая мысль её была эгоистичной: «отдохнула». Но чувство долга заставило её умыться, глотнуть воды – для отгона сна – получше затянуть поясок халата и наскоро заколоть волосы. В голове мелькали страшные версии: «мы вчера поссорились – вдруг это ловушка? А если он выманит меня из номера и потом изобьёт или выгонит из гостиницы и запрёт двери?» Некстати вспомнились шутки фрау Хеезе – про волков. Но всё же она открыла.

Свеча была не нужна – Северино держал в руках масляную лампу. Сопровождаемая человеком с лампой, она дошла до одного из «лучших номеров» и открыла новенькую дверь (без номера); молодой Моратин мгновенно взметнул свою лампу на стол, и Виктуар увидела справа от входа кровать, а на кровати корчился старший Моратин. Он тяжело дышал, лицо было искажено; Вики пощупала лоб – холодный и мокрый; взяв пальцами запястье больного, пощупала пульс – он бился, словно бешеный конь. Левой рукой девушка приблизила к лицу старика свою свечу, а правой приподняла веки, осматривая зрачки – они были сужены.

Ей стало страшно.

В следующую секунду она собралась с силами и обдумала положение.

– Есть у Вас рвотное?

Юноша не понял.

– Лекарство для рвоты, – поднеся руку ко рту, постаралась проиллюстрировать свои слова.

На этот раз он понял и отрицательно покачал головой.

В панике осмотрелась вокруг и, к счастью, увидела на столе держалку с несколькими перьями.

– Надо повернуть его набок и наклонить его немного вперёд, – озабоченно объяснила девушка. Вдвоём с сыном старика, который не столько понимал её слова, сколько повторял её действия, они проделали это с тяжёлым, потным, бьющимся в судорогах телом, и Виктуар, пальцами правой руки приоткрыв рот несчастного, левой как можно глубже засунула туда перо и стала вертеть. Старое, известно ещё древним римлянам средство (кому это засовывали перо фламинго, смоченное в яде – Клавдию?) возымело желанное действие: старика начало рвать. Отвратительного вида масса вывалилась на белоснежную простынь, и девушка успела мимолётом пожалеть мадам Селин.

– Вода есть?

Сын мгновенно метнулся в сторону и вернулся с кувшином и стопкой. Понюхав воду и на всякий случай посмотрев не неё (если там яд, вряд ли она его увидит), Виктуар попыталась напоить старика. Он сделал несколько глотков – рвота возобновилась, падая уже не только на кровать, но также на пол и даже на халат девушки. Сколько это продолжалось – судить трудно. Наверное, несколько минут, но минуты показались часами. Видя, что больной всё ещё жив, девушка спросила:

– А уголь у Вас есть?

– Уголь? – Недоумённо переспросил юноша. – Нет, здесь дровами топят.

Несмотря на серьёзность ситуации, Виктуар хихикнула.

– Пищевой уголь, уголь внутрь, понимаете? И изобразила жест, обратный тому, которым изображала рвоту: не изо рта выходит, а входит в рот.

По недоумённому взгляду поняла – не понимает.

– Тогда придётся Вам разбудить мадам Селин. Попросите у неё уголь внутрь, ей доктор в прошлый раз оставил.

Ужасная мысль: а если Селин его весь истратила?

Юноша сначала взялся за свою лампу, потом отпустил её, взял свечу и ушёл. Это было умно: оставить ей побольше света. Она стала массировать тело так, как положено при искусственном дыхании, но на спину его переворачивать боялась из-за возможности возобновления рвоты. Часы показывали без 20 минут полночь; больной перестал биться, пульс его слегка уменьшился; это могло указывать на облегчение, а могло – на приближение смерти.

Когда пришли мадам Селин и молодой Моратин, старик был ещё жив.

Втроём они пересадили старика в кресло; он дышал ещё тяжело, но уже не так, как раньше. Размешав уголь в воде, Виктуар стала осторожно поить больного; в какой-то момент он чуть ожил и начал пить сам. Зрачки немного расширились.

– Я сделала всё, что могла, – сказала Виктуар. – Теперь будем ждать.

Как и следовало ожидать, мадам Селин расстроилась при виде испачканной простыни.

– Простите, – сказала Вики. – Так надо было.

– Я заплачу, – тихо сказал юноша.

Когда мадам начала стаскивать простынь с кровати, Викки наклонилась и внимательно обнюхала рвоту.

– Мадам! У вас есть ненужная миска? Надо бы собрать в неё рвоту.

Сын предложил вместо миски небольшую фарфоровую шкатулочку: Виктуар одобрила её и аккуратно, пользуясь краем шкатулки как ножом, перевалила внутрь её неприятную массу с простыни.

– Ваш отец курит?

– Да, – сын, похоже, был испуган всерьёз и надолго. – А какое это имеет значение?

– Может имеет, может нет, – Вики не хотелось пока говорить ничего определённого.

Но пришлось.

– Странно всё это, – сказала мадам Селин. – Все продукты хорошие, ничего испорченного не было.

– Знаю, – ответила девушка. – Я ведь ела Ваш ужин. Думаю, испорченная пища тут не причём: это похоже на отравление никотином.

– Что это? – испуганно спросила мадам Селин.

– Яд такой. Пока я не уверена в этом, и прошу вас молчать.

В половине первого ночи старик ещё был жив, и состояние позволяло надеяться на лучшее. Она так и сказала Северино. Тот молча кивнул.