Две новые двери действительно выделялись на общем фоне и не были снабжены номерами.

Сложив свои вещи, Виктуар выбежала наружу – именно выбежала, а не вышла. Гостиница находила на небольшом участке, обильно заросшем лесом; с двух сторон его обрамляли горы, с одной – довольно глубокий каньон, по дну которого бежала небольшая река, через которую и был переброшен вышеупомянутый мост, а с четвёртой – озеро. К озеру вёл крутой, но вполне проходимый спуск, и в тёплое время года Викки там купалась; но уже наступил ноябрь, и было 5^О по Цельсию – так утверждал висевший в гостинице градусник. Картина увядающей природы, величественная и печальная, наводила на философские мысли. Девушка прошла на своё любимое место: там можно было спуститься по дорожке и, сидя на поваленном дереве или стоя рядом с ним, любоваться на речную долину, на ту бухточку, где воды реки вбегали в воды озера, на крутые обрывы и на возвышенности, за которыми находилась невидимая сейчас деревня. Наверное, она больше не приедет сюда: на следующие каникулы приходится свадьба Леоны, и она будет в Турине, с семьёй. А потом пройдёт ещё триместр – и всё. Прощай, студенческая жизнь, здравствуйте, доктор Сэрму. По крайней мере, надеюсь на это, ха. Потом надо будет искать работу. Повторить успех Изабеллы ей не удастся; возможно, придётся ехать в какое-нибудь глухое место. А потом… будет она счастлива или нет, никто не знает, но студенткой она не будет уже никогда.

И вдруг до сердечной тоски стало жалко этой милой, сначала трудной, а потом привычной жизни: занятий, лабораторий, анатомички, споров, удач и находок. Бальзак утверждал, что кокетство женщины иногда доставляет мужчине больше радости, чем её любовь; Виктуар Сэрму, стоя на крутой дорожке, спускающейся к устью горной речки, вдруг подумала: а что, если годы студенчества принесли ей больше радости, чем принесёт вожделенный диплом? Раньше она не задумывалась над этим. «Ну что ж, – подумала девушка, – всё это время я была счастлива. Но уже начало темнеть». И не торопясь направилась в гостиницу – через осенний и действительно страшноватый лес. «Будем надеяться, что здесь нет волков» – шутила когда-то фрау Хеезе.

Гостиница «Chaperon rouge» представляла собой небольшое двухэтажное здание; на первом этаже находились гостиная, столовая, кухня, подсобка и комнаты хозяйки – там Викки никогда не бывала. На втором этаже – номера разных размеров и стоимости. Обстановка гостиной была весьма разнородной, но предметы мебели так долго стояли рядом, что словно сроднились между собой, образуя не очень складное, но единое целое. Здесь были большой диван, кокетливая и безвкусная козетка, кресло-качалка, насколько стульев и столиков; самыми новым и красивым предметом обстановки был шкафчик, на полках которого размещались книги (преимущественно забытые или намеренно оставленные прежними постояльцами) и всякие мелочи (преимущественно того же происхождения). Среди книг были сочинения г-на Тургенева, известнейшего русского писателя, невероятно старый «Готский альманах», стихи Овидия, описание флоры Белуджистана, выполненное неким г-ном Беккетом, «мифы Древней Греции» et cetera. Забытые вещи были под стать книгам: очаровательная пёстрая раковинка и чья-то вставная челюсть; покрытая пылью бутылочка с неведомым содержимом и колода карт; аптечная склянка с кривой наклейкой и надписью «снотворное»; в лаковой шкатулке без крышки хозяйка держала ключи от комнат, которые мало кто брал. Викки вспомнила, что однажды рассеянный постоялец забыл портмоне с деньгами, но потом вспомнил, и мадам Селин отсылала ему дорогую потерю по почте, страшно волнуясь при этом; а как-то в освобождённом номере нашли чучело ящерки – мадам Селин ужаснулась, и фрау Хеезе ловко воспользовалась этим, чтобы выпросить ящерку для себя – «если никто её в ближайшее время обратно не затребует».

Полюбовавшись знакомыми предметами, девушка поднялась к себе, вымыла руки, поправила волосы и полюбовалась на себя в зеркало; она одевалась просто и скромно, не носила корсета – в нём было крайне неудобно работать, а снисходительная природа наделила Викки худобой, но любила делать себе самые модные причёски и втайне была высокого мнения о своей внешности.

Когда она вошла в столовую, двое мужчин, уже сидевших за столом, встали и поклонились; девушка сделала церемонный реверанс. Старший из мужчин оказался высоким, грузным, совершенно седым, но с тёмными глазами, когда-то, наверное, красивыми; он приветствовал вновь пришедшую по-французски.

– Дон Марсиаль Моратин –и-Суньига, к Вашим услугам. Мой сын, дон Северино Моратин-и-Корвахаль.

Когда-то учителю в пансионе пришлось объяснять ученицам систему образования испанских фамилий, поэтому Виктуар не удивилась различию наименований отца и сына.

– Я Аньес-Виктуар Сэрму. Рада познакомиться с вами, сеньоры.

– Красивое имя, подобающее столь прелестной девушке!

– Вы очень любезны!

Старший из собеседников высказал ещё несколько комплиментов, явно по привычке и без всякого воодушевления; Виктуар ответила обычными любезностями. Младший из мужчин не принимал участия в беседе; в отличие от отца он был среднего роста, худой, но с красивыми отцовскими глазами. Погружённая в свои мысли и переживания, Виктуар не обратила ни на кого из них особого внимания, и была только рада, когда затих ручеёк пустословия. Хозяйка внесла мясо.

Утро следующего дня выпало сумрачным и хмурым; Виктуар вышла к завтраку последней, и пока она ела, хозяйка уже убирала за испанцами. Обе женщины чувствовали себя при этом вполне непринуждённо и перебрасывались фразами, которые показались бы странными человеку со стороны. Мадам Селин была, по мнению Викки, дамой загадочной: её возраст было невозможно определить на глазок – не то 30 лет, не то все 50 – свежа, в своём роде довольно красива, но отличалась скрытностью и ничего не рассказывала о себе. Она сама выполняла все хозяйственные работы, за исключением тех, которые требовали большой физической силы. Последние возлагались на широкие плечи придурковатого, но здоровенного парня, после знакомства с которым доктор сказал жене и Виктуар:

– Все говорят «в здоровом теле здоровый дух», но автор-то писал «надо молить богов, чтобы в здоровом теле был здоровый дух». Как видите, смысл иной.

– Сокращение иногда меняет смысл, – печально заметила Викки. Думала она при этом не столько об античных авторах, сколько об Эмсской депеше.

Несмотря на мрачную погоду, девушка снова прошла на любимое место. Уровень воды в реке заметно поднялся; она стала мутной и порой гнала вниз довольно крупные камни. Возможно, вверху шли дожди или сошли массы снега и льда, затем растаявшие; этот неожиданно бурный поток и мрачные тучи придавали пейзажу зловещий вид. Из глубины памяти пришло воспоминание: девочки в пансионе решили устроить нечто вроде поэтического конкурса и явить миру шедевры собственного сочинения; судить пригласили двух старшеклассниц: Изабеллу Маттеи и Лал-баи Шринивасан. Виктуар должна была выступать одной из последних, и с каждым следующим выступлением ей становилось всё хуже – она отчётливо понимала, что стихи её ужасающе бездарны, и большинство предшественниц гораздо лучше её. Только из чувства долга девочка прочитала свои вирши, и даже не огорчилась, когда решительная Изабелла сказала:

– Ты милая девочка, но стихи неважные.

– Может, она ещё разовьётся, – добавила добрая Лал-баи. Но Викки сделала выводы и более никогда не посягала на роль Сафо.

И вот сейчас ей вдруг вспомнились две строчки из собственного творенья:

Идут крутые жизни виражи

Над пропастью любви, болезни, смерти.

Надо же было придумать такую чушь!

Осторожно спустилась девушка к берегу озера, и тучи, словно поощряя смелость, раздвинулись и выпустили солнце. Виктуар зажмурилась, подняла лицо, подставляя его солнечным лучам и поднялась на цыпочки; в порыве телячьего юношеского восторга исполнила несколько танцевальных па и спела песенку Мари из оперы «Дочь полка»: