– Вперёд! Вперёд! Вот клич наш полковой!

Беззаботно, ничего не опасаясь, пошла вверх по склону и замерла, как вкопанная: чуть выше неё, поперёк тропинки, стоял младший из испанцев.

При мысли, что он мог видеть её танцевально-певческие упражнения, девушке стало неприятно.

– Вы за мной подглядывали? – резко спросила она.

– Нет, – было совершенно непонятно, правду он говорит или лукавит. – Я увидел Вас и решил поблагодарить.

– За что?!

– За то, что не узнали меня при встрече.

– Я должна была Вас узнать? – Викки стало неловко: сердиться должна не она, а на неё. – Простите! Это весьма нелюбезно с моей стороны.

– Как раз очень любезно. Пожалуйста, не вспоминайте меня и дальше.

Выдав эту странную фразу, юноша повернулся и бесшумно исчез.

Он был молод и ещё плохо знал жизнь. Подобная просьба должна была возыметь – и возымела – эффект, обратный желаемому.

После обеда снова пошёл дождь – мелкий, нудный и затяжной. Стоя у шкафчика в гостиной, Виктуар искала какую-нибудь незнакомую книгу, дабы развлечься чтением у себя в номере. В самый разгар поисков в гостиную спустился младший Моратин, явно за тем же самым; стоя на некотором отдалении, он стал разглядывать полки, по которым шарила Викки. Нет бы ей промолчать; но не то дождь её нервировал, не то манера молодого человека стоять за спиной – девушка повернулась и сказала вполголоса:

– Я Вас вспомнила. Вы приходили к доктору на приём.

– Очень жаль, что вспомнили.

Она пожала плечами.

– Я не болтаю лишнего, если Вас это волнует.

– Очень рад за Вас.

Он злился, но сдерживался.

– A propos, раз уже говорим об этом – а Вы ещё раз проверились?

– Нет.

– Зря.

– У меня не было и нет признаков, о которых Вы говорили.

– Если язва появится, например, на спине, или на задней части бёдер – Вы её просто не сможете увидеть.

Упоминание о спине подействовало на собеседника, как красная тряпка на быка – он, правда, не бросился на противницу, но напряжение очевидно возросло.

Поняв, что поступила несколько бестактно, Викки решила исправиться:

– Эти слова Вам покажутся скучными, но они справедливы: болезнь очень опасна, и не только для Вас, но и для близких Вам людей. Лучше лишний раз сходить к врачу, чем довести дело до стадии, когда помочь уже нельзя, и медленно разрушаться – или смотреть, как разрушается Ваша жена, ребёнок, друг. Если Вы не верите мне на слово – посмотрите сами соответствующие книги или посоветуйтесь с другими врачами.

Она говорила заученными фразами, которые повторяла уже раз, с заученными интонациями, ибо не раз уже приходилось успокаивать испуганных, пугать тех, кто не верил в опасность, убеждать тех, кто боялся скандала.

– Хорошо, мадам, Вы меня убедили, – сквозь зубы прошипел собеседник. – Я пройду повторный осмотр, но только не у Вас. Когда мужчину так разглядывает женщина – это… унизительно.

Виктуар начала краснеть. Но из чувства долга она осмотрелась вокруг – просторная комната была пуста; в столовой тоже пусто; в комнатах хозяйки если кто-то и есть (сама хозяйка, скорее всего, на кухне), то он всё равно ничего не услышит. Но она ещё чуть понизила голос:

– Мне всегда казалось, что порка куда унизительнее, чем любой врачебный осмотр.

Юноша отшатнулся, словно его ударили:

– Это Вас не касается! Мой отец – это мой отец, и я обязан ему подчиняться, а вот Вам – нет.

– Так это Ваш отец? – удивилась Викки, запоздало думая, что лучше бы это диалог и не начинался. – А я решила, что Вы любитель лошадки Беркли.

– Какой-какой лошадки?

Понимая, что её окончательно занесло не туда, куда надо, будущее светило медицины не нашло ничего умнее, чем описать устройство, изобретение которого молва приписывает лондонской куртизанке Терезе Беркли.

Собеседник её был так изумлён, что даже забыл про свои унижения:

– Каких только извращений не бывает на свете!

– Да, – согласилась Вики, понадеявшись спустить разговор на тормозах и хватая потрёпанный томик «Поля и Виргинии». Дядя Матьё говорил, что это полная чушь, ну да ладно.

– А Вы-то откуда это знаете? – В вопросе чувствовалось подозрение.

Виктуар ответила ехидной улыбкой:

– В этом городе регулярно осматривают девиц из определённых домов на предмет венерических болезней. Полностью исключить опасность не удаётся, но удаётся понизить. Доктор берёт меня в качестве ассистентки на такие осмотры, да и сами девушки иногда обращаются к врачам по разным поводам, не всегда венерическим. Обращаются же, разумеется, к тем, которых знают…. Ну, и врачи от них кое-что узнают.

– Как Вы деликатно выражаетесь: девушки! По мне – просто твари.

– А по мне – ни один мужчина не может осуждать женщину, даже самую распутную, ибо все вы – гораздо хуже нас.

Собеседники стояли друг против друга, покрасневшие, возмущённые, и вели не нужный им обоим спор.

– Вы, женщины, корыстолюбивы и охотитесь только за деньгами!

– А охотники за приданным чем-то отличаются от проституток? Или альфонсы, соблазняющие жен начальников и просто богатых дам?

– Ещё бы француженке не знать про такие вещи!

– Кому бы нас судить – только не представителю нации, чья похотливость и жестокость стали притчами во языцех!

– Похотливые и жестокие люди есть везде, – Северино был не лишен логики и понятия о справедливости. – А вот что скажите, мадам: правду ли утверждают, что одна из «девушек», коих Вы так защищаете, перетравила кучу порядочных мужчин?

– Все погибшие были её клиентами, то есть уже людьми не порядочными, – парировала его визави. –Знаю об этом. Ортанс – так её звали, она франкошвейцарка – была продана в бордель человеком, которого любила. Ей удалось вырваться – но её родители отвернулись от неё, сочтя опозоренной. Некоторое время она работала продавщицей – но хозяин магазина стал к ней приставать, а жена хозяина на неё же и возложила вину. Она уехала в Цюрих, где её никто не знал – но встретила одного из бывших клиентов, который дал волю не только рукам, но и языку. Пройдя все ступени отчаяния, девушка поступила в заведение и стала истреблять мужиков, которых ненавидела.

Поняв, что говорит слишком громко, остановилась, постаралась успокоиться и снова понизила голос:

– Что меня особенно возмущает, что её, жертву, считали «опозоренной», а бесчестный любовник, хозяин магазина и клиент – они вроде как «порядочные».

Временно исчерпав возмущение, Виктуар остановилась. Её собеседник пожал плечами:

– Общество предъявляет разные требования к мужчинам и к женщинами.

– Да, Вы совершенно правы – это Ваше общество несправедливо и лицемерно.

– Если Вы собираетесь противопоставлять себя обществу – мне Вас искренне жаль, мадам. Трудно Вам будет.

– Спасибо, что сказали. А то без Вас, сеньор, я бы об этом не догадалась.

Резко повернувшись, Виктуар пошла на второй этаж. Она не видела, что собеседник смотрел ей вслед каким-то странным взглядом, в котором мелькало нечто вроде симпатии.

Работник принёс охапку дров и оставил возле камина; дождь продолжал идти. Виктуар читала «Поля и Виргинию»; роман, о котором она слышала самые неодобрительные отзывы, показался ей милым и вовсе не глупым. Она не отрывалась от этого занятия до самого ужина.

Немногочисленные постояльцы сидели в гостиной, откровенно скучая и ожидая, пока хозяйка призовёт их в столовую; испанцы играли в шахматы, но чрезвычайно вяло. Ожидание и скука были прерваны скрипом, шорохом и словами:

– Мадам Селин, привёз Вам клиентов!

Клиентов оказалось трое: высокая, красивая женщина лет 25, в траурном, но явно дорогом наряде, с мехами на плечах, внесла мальчика лет 4; за ними вошёл представительный мужчина лет на 10 старше дамы, в клетчатом пледе и с чемоданом; замыкал шествие возница, нагруженный саквояжами, тюками и баулами. Из кухни выскочил работник, усердно кланяясь и выхватывая из рук новоприбывших вещи; гости огладывались – дама поживее, мужчина помедленнее. Их появление вызвало неожиданную реакцию старшего испанца: он дернулся в кресле с удивительной для человека его комплекции резвостью и резко спросил что-то по-испански.