Она отдала письмо слуге для отсылки на мыс Хайсан и, улегшись на постель, стала вслушиваться в звуки своего дыхания. За окном ухала сова. Очень скоро Тани молча встала и сунула ноги в сапоги.

У нее еще были силы поработать немного.

Правитель мыса Хайсан был строен и ладно подбит, как карточная колода, а жил он в ярком особнячке посреди города. Он, в отличие от орисимского распорядителя, умел улыбаться. У него были седые волосы, добродушное лицо, и, по слухам, он был мягок к мелким преступникам.

Какая жалость, что Никлайса, нарушившего главный закон Сейки, при всем желании к таковым не причислишь.

– Итак, – говорил правитель, – чужестранца привела к твоим дверям женщина.

– Да, – подтвердил Никлайс. Слова с трудом проталкивались сквозь сухое горло. – Да, именно так, достойный правитель. Я как раз наслаждался чашей вашего замечательного сейкинского вина, когда они пришли.

Его несколько дней продержали взаперти. Он потерял счет времени. Когда солдаты наконец вывели его из камеры, Никлайс чуть не лишился чувств, решив, что его ведут прямиком к плахе. Вместо этого заключенного предъявили врачу, который осмотрел его ладони и глаза. Потом солдаты дали ему чистую одежду и препроводили к самому могущественному чиновнику этой области Сейки.

– И ты приютил его в своем доме, – продолжал правитель. – Ты принял его за законного поселенца?

Никлайс прокашлялся:

– Я… э-э, нет. Я на Орисиме всех знаю. Но та женщина мне угрожала. – Он постарался показать, как пугает его это воспоминание. – Она… приставила кинжал мне к горлу, и она с-сказала, что, если я не впущу чужестранца, она меня убьет.

Паная советовала ему отвечать правдиво, но всякая хорошая история нуждается в щепотке приправ.

Двое пехотинцев пристально следили за ним. Железные шлемы прикрывали им головы и шеи, красные шнуры креплений проходили под подбородком. Они дружно раздвинули штору, впустив еще двоих солдат, которые вели третьего человека.

– Эта женщина? – спросил правитель.

Волосы у нее рассыпались по плечам. Один глаз заплыл. Судя по разбитой губе левого солдата, она яростно отбивалась. Великодушие требовало уверять, что он ее впервые видит.

– Да, – признал Никлайс.

Она взглянула на него с ненавистью.

– Да, – эхом повторил правитель. – Она – музыкантка из хайсанского театра. Вседостойный государь допустил, чтобы некоторые сейкинские артисты в иные дни развлекали орисимцев приятными беседами. – Он поднял бровь. – Ты принимал таких гостей?

Никлайс с трудом улыбнулся в ответ:

– Мне, в целом, хватает собственного общества.

– Вот и хорошо, – выплюнула в его сторону женщина. – Сам себя и приласкай, сребролюбивый лгун.

Стражница, хлестнув ее тыльной стороной ладони, прикрикнула:

– Молчать!

Никлайс поежился. Женщина осела на пол, вобрала голову в плечи и прикрыла щеку ладонью.

– Благодарю за подтверждение, что это та самая женщина. – Правитель притянул к себе лакированную шкатулку с письменным прибором. – Она не сказала, как попала с чужестранцем на остров? Тебе это известно?

Никлайс сглотнул. Слюна была густой, как каша.

Провались эта честность. Нельзя было выдать Трюд, как бы далека она ни была.

– Нет, – солгал он. – Она не рассказывала.

Правитель взглянул на него поверх очков. У него были мешки под маленькими темными глазками.

– Ученый доктор Рооз, – заговорил он, разводя в воде палочку туши, – из уважения к твоим познаниям буду откровенен. Если ты ничего больше не сможешь мне сказать, эту женщину будут пытать.

Женщина задрожала.

– Не в нашем обычае применять такие средства, кроме как в очень серьезных обстоятельствах. По нашим сведениям, она состоит в заговоре, угрожающем всему Сейки. Если она провела на Орисиму чужестранца, то наверняка знает, откуда тот прибыл. Следовательно, она либо в союзе с контрабандистами, что карается смертью… либо выгораживает кого-то, кто пока остался неизвестным. – Правитель выбрал в шкатулке кисть. – Если ее использовали, вседостойный государь, возможно, будет милостив. Ты уверен, что ничего более не знаешь о цели прибытия этого Сульярда и о том, кто помогал ему пробраться сюда?

Никлайс опустил взгляд на женщину. Один темный глаз таращился на него сквозь спутанные волосы.

– Уверен.

Выговорив это, он задохнулся, словно от нового удара дубинкой.

– Отведите ее в тюрьму, – приказал правитель.

Когда солдаты потащили женщину прочь, та ахнула от ужаса. Никлайс только теперь рассмотрел, как она молода. Не старше Трюд.

Яннарту было бы стыдно за него. Никлайс понурил голову, проникшись отвращением к собственной шкуре.

– Благодарю, ученый доктор Рооз, – сказал правитель. – Я подозревал, как обстоит дело, но нуждался в твоем подтверждении.

Когда шаги в коридоре затихли, правитель еще несколько минут просидел, склонившись над письмом. Никлайс не смел нарушить молчания.

– Ты прекрасно говоришь по-сейкински. Как я понимаю, ты на Орисиме преподаешь анатомию, – наконец заговорил правитель, заставив Никлайса вздрогнуть от неожиданности. – Как ты находишь наших учеников?

Женщина, как видно, была забыта.

– Я столько же учу их, сколько учусь у них, – не покривив душой, сказал Никлайс, и правитель улыбнулся. Никлайс, воспользовавшись случаем, добавил: – Однако мне не хватает ингредиентов, которыми обещал обеспечить меня вечнодостойный великий князь Ментендона. И боюсь также, что достойный распорядитель Орисимы уничтожил мои приборы.

– Достойный распорядитель, возможно… переусердствовал. – Правитель отложил кисть. – Пока не закрыто это дело, тебе нельзя будет вернуться на Орисиму. Нельзя допустить разговоров, что чужестранец может пробраться за ее стены, и еще мы должны проверить торговый пост на следы красной болезни. Боюсь, мне придется на время расследования поместить тебя под домашний арест в Гинуре.

Никлайс выпучил глаза. Он не мог поверить своему счастью. Вместо пытки ему дарят свободу.

– В Гинуре… – повторил он.

– На несколько недель. Лучше устранить тебя из этого дела.

Никлайс чуял, что вопрос здесь дипломатический. Он укрывал нарушителя. Сейкинца его положения за такое преступление предали бы смерти, но казнь ментского поселенца подкосила бы хрупкий союз с домом Льевелин.

– Да. – Он, как умел, изобразил недовольство. – Да, достойный правитель, конечно. Я понимаю.

– К твоему возвращению, да исполнятся мои молитвы, все будет решено. В благодарность за содействие я позабочусь, чтобы ты получил нужные ингредиенты, – продолжал правитель, – но о случившемся ты должен молчать. – Он послал Никлайсу пронзительный взгляд. – Если тебя это устраивает, ученый доктор Рооз.

– В полной мере. Я благодарен за вашу доброту. – Никлайс помялся. – А этот мальчик, Сульярд?

– Нарушитель границы в тюрьме. Мы ждали, не проявятся ли у него признаки красной болезни, – сказал правитель. – Если он не откроет, кто помог ему добраться до Сейки, его тоже будут пытать.

Никлайс облизал губы:

– Возможно, я сумею вам помочь. – Он сам не понимал, с какой стати добровольно впутывается еще глубже. – Я ведь тоже из страны Добродетелей и, вероятно, сумею убедить Сульярда, что благоразумнее признаться, – если мне позволят до отъезда повидать его.

Правитель задумался.

– Я не одобряю пролития крови там, где этого можно избежать, – согласился он. – Тем временем я должен уведомить об этом злосчастном происшествии государя. – Правитель снова взялся за письмо. – Доброго отдыха тебе этой ночью, ученый доктор Рооз.

Следующее испытание было с ножами. И за ним, как обычно, наблюдал морской начальник и несколько незнакомцев в голубых одеждах. Тоже из клана Мидучи – те, кто прошел свои испытания лет пятьдесят назад. Те, в чьем наследии получит долю и Тани, если тело ее не подведет.

Глаза кололо, как будто в глазницах были рыбы-ежи. Рука, поднимающая очередной нож, казалась скользкой и неуклюжей. Она выступила лучше всех учеников, кроме Турозы, который прославился в Северном доме искусством метателя ножей.