Они составили пятьдесят тысяч пехоты, восемнадцать – кавалерии и три тысячи волонтеров при двух сотнях орудий. Война длилась почти год, наши войска разбили мятежников, оставшиеся в живых бежали в Австрию и Пруссию.

– Вот я и говорю, поганый они народ, – сказал Ефим. – Изменщики да предатели.

Потом разговор зашел о видах на урожай, ценах на хлеб и другом, бывшем для Мишки неинтересным. Он посидел для блезиру* еще минут пять, а затем потихоньку вышел.

Отец с Шевичем и поручиком сидели в его кабинете, играя в преферанс. Перед ними на столе стояла открытая бутылка шустовского коньяка и три рюмки, в воздухе витал табачный дым.

– Здравствуйте, господа, – поприветствовал офицеров гимназист.

– Здравствуй Миша, – поднял от карт глаза Шевич, а поручик улыбнулся, – бонжур.

– Как идут дела с Вороном? – сделал очередную взятку отец.

– Неплохо, папа, сегодня освоили все три аллюра.

– Добро, – бормотнул тот, и игра продолжилась.

Мишка, присев на свободный стул немного понаблюдал, а затем ушел на жилую половину. Там у него была своя комнатка с диваном и всем необходимым, на стене висели казачья шашка и дареный винчестер.

Сняв его, достал из небольшого сундучка принадлежности для чистки, неспешно разобрал. Винтовка была с лакированной ложей, трубчатым магазином на семь патронов и рычажным взводом. Для начала, смочив веретенным маслом шомпол, Мишка протер ствол, затем перешел к остальному.

Когда спустя час, лежа на диване, он листал свежий номер «Нивы» с иллюстрациями, со стороны отцовского кабинета донеслись звуки гитары и приятный баритон

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые…

грустно выводил поручик.

– Не иначе проигрался, подумал Мишка, отложил журнал в сторону и погрузился в сон.

Утром в направлении степи следовала кавалькада: впереди две пролетки, с управляющим, офицерами и гимназистом, сзади, верхами, Ефим с уланами.

Степь алмазно блестела росой, воздух пьянил, на востоке вставало солнце.

Лошадиный, в полтораста голов табун, теперь пасся на версту дальше, в травянистой широкой низине с небольшим, подернутым туманом, озером. Рядом имелся загон из жердей, стояла выцветшая брезентовая палатка, рядом на приколе три поджарые лошадки.

Подъехали, господа вышли из пролеток, остальные спешились. Табунщики шуганули двух подбежавших лохматых овчаров*, старший снял баранью шапку.

– Значит так Матвей, – подошел к нему управляющий. – Отловите десять гнедых кобыл и пару таких же жеребцов. Все трехлетки.

– Понял, барин (вернул обратно) и обернулся к остальным. – За дело ребята.

Те быстро отвязали лошадей, вскочив в седла, гикнули и понеслись к табуну.

Спустя пару часов в загоне беспокойно фуркали и вертелись, пойманные арканами и придирчиво осмотренные офицерами кони. Двух при этом заменили, посчитав мелковатыми, с чем управляющий, немного поспорив, согласился.

Когда трехлетки остыли и успокоились, их выпустили из загона, уланы, окружив группу, погнали ее в сторону завода. Шевич дал табунщикам на водку, господа погрузились в пролетки и покатили вслед.

Когда степь закончилась, небольшой табун запылил по дороге, а пролетки въехали в ворота. Перед конторой все выгрузились, управляющий с офицерами прошли в его кабинет. Там штабс-ротмистр, достав из кармана бумажник, отсчитал Поспелову две тысячи рублей кредитными билетами* с двуглавым орлом, а тот выдал ему расписку на покупку. Затем все вместе вышли во двор, попрощались, ремонтеры уселись в повозку, и та выкатила с завода.

Мишка в это время растворив окно светелки, наблюдал сверху за все удалявшимся табуном. Он трепетно любил коней и всегда жалел тех, что уходили с ремонтерами. Другие, которых покупали именитые граждане, как правило, жили в неге, этим же предстояла служба и нередко гибель в сражениях.

Пятилетним мальчиком отец впервые посадил его на скакуна и, держа в руках уздечку, Мишка проехал шагом по манежу. Сердце едва не вылетало из груди, в душе страх, но героически стерпел. Далее были новые занятия, уже с Ефимом, а потом пришла любовь к этим сильным, умным и преданным животным.

Вскоре табун растворился в голубой дали, он вздохнул, закрыл окно и сбежал по ступенькам вниз.

Кончилось лето, степь окрасилась в осенние тона, в выцветшем небе к югу тянули журавлиные стаи. Каникулы закончились, для Мишки начался последний год учебы. Поскольку имение Поспеловых было в трех верстах от Орла, он жил в пансионе при гимназии. Она была государственной, мужской, обучались дети разных сословий. Преподавали русский язык, историю и географию, математику с физикой, логику, французский, черчение и рисование, а также закон Божий.

Учился юный Поспелов хорошо (шел вторым в классе), но вот дисциплина хромала. Виной был вспыльчивый, как у отца характер и обостренное чувство справедливости. На втором году обучения один из гимназистов, старше на два года, обозвал его сыном лошадника. Мишка прилюдно отлупил обидчика, за что к директору вызвали мать.

– Нельзя бить людей по лицу, – убеждала его потом дома Лидия Петровна

– Подлецов можно, – не соглашался Дмитрий Васильевич. – И всегда бей первым.

В старших классах Мишка после занятий стал тайно посещать театр с цирком, что строго воспрещалось, где было необычайно интересно. Ему нравилась игра актеров, о которых много рассказывал Гиляровский, работа акробатов под куполом, иллюзионист*, а больше всего конный аттракцион.

Бдительные воспитатели вычислили отрока* и занесли в кондуит* как злостного нарушителя дисциплины.

Занятия начались с посещения гимназии градоначальником, действительным тайным советником* Трубниковым, в окружении других официальных лиц.

Воспитанников, облаченных в синие мундиры с надраенными пуговицами, выстроили в главном зале, под портретом Императора. Градоначальник, чуть картавя, произнес речь о пользе образования на благо Отечества и их задачах, а приглашенный фотограф трижды полыхнул магнием.

Когда речь закончилась, гимназисты, по знаку инспектора, завопили «ура!», тайный советник вместе со свитой величаво удалился, а воспитанников развели по классам. Учебный год начался.

В декабре пришла зима с трескучими морозами и метелями, навалило снега. По утрам дворники махали деревянными лопатами, на городских улицах появились сани в упряжках, на деревьях посвистывали снегири, детвора играла в снежки.

Учеба шла полным ходом, приближались рождественские каникулы, а за ними Новый год. Мишка ждал их с нетерпением, хотелось пожить у родителей, навестить Ефима и покататься на Вороне, который, стал отменным скакуном

В театр он больше не ходил, запросто можно было нарваться на педагогов, а вот цирк регулярно посещал, тем более у него появились там знакомые. Получилось это случайно.

Как-то погожим сентябрьским днем Мишка возвращался после занятий в пансион. В воздухе плавали серебряные нити паутины, с деревьев, кружась, опадали листья. Чуть впереди, с тротуара сошла пара – пожилой представительный мужчина в котелке и с тростью, под руку с юной девушкой. Они стали переходить улицу, и в это время из – за угла на бешеной скорости вывернула повозка.

Извозчик, откинувшись назад, натягивал вожжи, но лошадь, как видно понесла и не подчинялась. Пара застыла в ужасе, а Мишка не помня как, оказался у морды жеребца, повиснув на удилах. Тот прянул в сторону, протащил его десяток метров и встал, тяжело поводя боками.

– Вы не ранены?! – поспешили к гимназисту мужчина с девушкой.

– Да нет, – ответил, успокаивая коня. – Стой спокойно дурашка.

Лихач, извинившись, покатил дальше, а девушка внезапно сказал «ой, да у вас рукав лопнул!».

– Точно, – пощупал мундир Мишка и засмущался.

– Давайте зайдем к нам, молодой человек, – предложил мужчина, показавшийся знакомым. – Дочь аккуратно зашьет, а заодно напоим вас кофе.