Манфред ввалился в обеденную точно так, как ранее ввалился в дом, то есть, не соблюдая ровным счетом никаких приличий. Казалось, что первенец Веберов совершенно не чувствует тонкостей отношений между людьми. В действительности же он, напротив, чувствовал их даже слишком хорошо для своих лет, а потому приспосабливался к ним по-своему. Не то что бы подход Манфреда к общению с людьми был в чем-то особо уникальным, но он, обладая буйным нравом, предпочитал напор там, где другие предпочтут отступление.
- Добрый день, мама, вы как всегда хороши собой! - сказал Манфред, целуя мать в щеку. Сделал он это походя, как нечто обыденное, не подкрепленное эмоционально, как по привычке.
Лицо Марии озарила слабая улыбка, женщина эта при всех своих капризах на лесть не была падкой, уж точно не так сильно, как многие ее ровесницы, но к своему старшенькому питала слабость - прощала Манфреду больше, чем другим своим детям. Она считала, сын у нее растет замечательный, пускай и баловень. Утаивала от Феликса разного рода неприятности, в которые регулярно встревали Манфред и Ганс за время его отсутствия. Мария, может быть, и уведомляла бы Феликса о тех передрягах, будь они с мужем ближе друг к другу. Наконец, и сам Манфред мог не вырасти таким, как вырос, воспитывай его твердая отцовская рука, но вышло, что вышло.
Проходя мимо Себастьяна, Манфред взъерошил его волосы, что тоже было не более чем актом актерской игры. В этот самый миг Себастьян поднял глаза и взглянул на брата. Та же насмешливая, холодная улыбка на лице, те же смеющиеся (не вместе с тобой, но над тобой) глаза, карие, как у матери, горящие. Волосы темные, немного светлее, чем у Марии, но почти такие же пышные, редко когда мужчина может похвастаться подобной шевелюрой. Манфред об этот знает и потому специально отпускает подлиннее. Черты лица Манфреда - тонкие, аристократические. Одна только одежда приземляет его до уровня достатка остальных членов семейства, но и в одежде Манфред умудряется выделяться, одеваясь хоть и без излишеств (которые для многих являются главным критерием в вопросах личных предпочтений), но со вкусом. Садиться Манфред всегда в самом конце стола. Садиться сбоку, но все время норовит придвинуться ближе к центру - будто хочет сам быть во главе стола и семейства.
Спустя некоторое время в обеденную входит Ганс. Он - полная противоположность Манфреду. Ганс ни на Феликса, ни на Марию не похож внешне. Высокий, худощавый, болезненный, хотя проблемы со здоровьем и хлипкий вид - вообще характерные черты Веберов. Ганс имеет темно-русые волосы, сухие, как солома, а большую часть времени еще и взлохмаченные Манфредом. У него бледное, конопатое лицо, как мороженое с шоколадной крошкой. Едва ли, впрочем, девушки находят Ганса таким же привлекательным, как мороженое, или сравнимым по красоте с Манфредом, в компании которого они Ганса всегда и видят. В представлении девушек Ганс - глупая каланча, не способная принимать решения и вообще мало на что годная. Некоторые из девушек улыбаются ему при встрече, Ганс улыбается в ответ и на что-то надеется, не способный отличить жалостливых улыбок от улыбок симпатии. Проходя по залу, Ганс в нерешительности замер рядом с матерью, но почти сразу же двинулся дальше, понурив голову и ускорив шаг. Мария эту его заминку, конечно же, заметила, но не подала виду, а Ганс понял, что она заметила, и потому покраснел. Он уселся рядом с Манфредом, таким образом, оказавшись между младшим и старшим братом, но ближе к последнему.
На некоторое время в обеденной повисла тишина, только стук приборов о тарелки нарушал ее - это мальчики активно накладывали себе пищу. Знатоки этикета могут многое сказать о человеке только по тому, как он ест. Манфред ел величаво, возможно даже слишком, он мало думал, но многое о себе мнил. Ганс же, напротив, ел спешно, изредка косясь на мать и на окружающих так, будто боялся, что у него в любой момент могут еду отобрать. Лицо Ганса то краснело, то бледнело - он о чем-то активно думал, а как известно, мысли - худший враг человека подчас приема пищи. Время шло, а тарелка Ганса все не пустела. И как обычно она была заполнена тем же, что и тарелка Манфреда. Наконец, Манфред встал, утерся салфеткой, как было принято делать, но вовсе необязательно при его чистоплотности, отвесил учтивый поклон матери, что также было необязательным, и удалился к себе. Несколько минут Ганс сидел в нерешительности, он разрывался между своей зависимостью от старшего брата и нежеланием выглядеть зависимым в глазах семейства. В конце концов еще поковыряв тарелку и выждав достаточно (по его мнению) долго, чтобы никто из родны не понял, что происходило внутри него, Ганс встал, сдержанно попрощался со всеми (включая кухарку, как раз забирающую тарелки) и, дождавшись разрешения матери, вышел из обеденной.
"Как оловянный солдатик!" - нашел сравнение Себастьян, наблюдая то, как брат ведет себя. Ему отчасти было жаль Ганса, при всем при этом он совершенно не понимал его. Мальчику также было немного завидно, потому что Манфред берет Ганса к себе в компанию, а его, Себастьяна, - вниманием обделяет. Еще больше, чем Ганса, мальчик не понимал Манфреда. Не понимал, что Манфреду в общем-то безразличны окружающие, в том числе и, казалось бы, самые близкие ему люди - члены его семьи. Себастьян думал, что это Манфред так только говорит, а на самом деле он добрый, и все это понимают, а иначе - почему Манфреду все сходит с рук? Мир был куда более сложной штукой, чем Себастьян мог себе представить, а хуже всего то, что у Себастьяна не было наставника, способного предупредить его об опасности, но было множество негодяев, готовых воспользоваться его наивностью.
Как и другие дети, Себастьян искал пример для подражания. Большинство детей ищут кумира во взрослых, как реальных людях, так и вымышленных персонажах. Отец Себастьяна всегда был где-то далеко, а даже в те редкие дни, когда Феликс бывал дома, они с ним почти не виделись и не разговаривали, не проводили вместе время. Только иногда (теперь все чаще) в Феликсе будто просыпалось нечто сродни сожалению о потерянном времени, неправильно прожитой жизни. Тогда он ко всем в доме относился с каким-то приторным, явно наигранным участием, ничуть не поправляя ситуацию, наоборот, только ухудшая ее. Даже Себастьян, необремененный жизненным опытом и больше всего на свете мечтающий о признании отца, видел отчаяние, сокрытое под маской заботы на лице Феликса, и не отвечал тому взаимностью в такие периоды ласк. Зато в другие периоды, когда отец вдруг охладевал и забывал обо всех, Себастьян сам искал с ним встречи. Он почему-то думал, что, если отец похвалит его, будучи отчужденным, это на что-то существенно сможет повлиять, как-то изменит тот неправильный, но устоявшийся порядок вещей, который сложился в их доме.
Мария была Себастьяну немногим ближе Феликса, но полноценным примером для подражания мальчику его возраста быть, конечно, уже не могла. А так как рос Себастьян дома, огражденный от улицы и сверстников - и познавать мир ему приходилось если только через книги да редких гостей, изредка захаживающих к ним в дом. Были это преимущественно люди немногим выше Веберов достатком, либо ниже, но знатнее. У таких невозможно было научится решительно ничему хорошему, не из распространенного, однако, мнения о том, что сливки общества, - суть сливки только внешне, а на проверку состоят из грязи, а потому что снисходили они к тем, кто беднее, (именно что снисходили) в угаре тщеславия, с одной единственной целью - потешить и так раздутое эго. Они сами себе в этом часто не признавались, у них всегда находились официальные причины для визита: дальние родственники, служебные связи, старая дружба из тех еще времен, когда отношения между хозяевами были ровнее. А главное, что все взрослые (и те, кто приглашали, и те, кто приходили) об этом знали, но никого это, кажется, не волновало, - так уж здесь было принято, что все это считалось в порядке вещей.
