"Несчастная, - подумал Себастьян, его сердце забилось учащенно, - она, должно быть, вылетела из дымохода!" Мальчику страшно было видеть умирающее существо, но он не мог заставить себя отвернуться.

  - Проклятые птицы, - сказала, наконец, Эльза. Лицо ее перекосила брезгливая гримаса, с такого ракурса оно напомнило мальчику перевернутый равнобедренный треугольник. Лицо Эльзы и правда было несколько угловатым и острым, но, когда гувернантка хотела, она умела так себя подать, что черты ее сглаживались, а лицо становилось даже приятным. Его, однако, ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать красивым, а уж тем более добрым.

  - Это все от фабрик: понастроили и отравляют теперь воздух - вот птицы и мрут, как мухи, - добавила Эльза чуть погодя, - но птиц не жалко, особенно таких, как эта, - уличных! Жалко людей, которые слишком глупы или мягкосердечны, а часто и то и другое. Такие люди кормят уличных котов, собак и птиц, а потом от них же заболевают, усложняя жизнь себе, врачам и своим близким, заражая других людей, начинают эпидемии...

  Учительница тогда еще много разного говорила в воспитательных целях, но Себастьян уже не слушал. Внимание его привлек черный кот, спрыгнувший с крыши на забор, а с забора на задний двор. Кот медленно и вальяжно шел к птице. Он никуда не спешил, зная, что пернатое свое отлетало, а других претендентов на свежее мясо в округе не наблюдалось. Кот этот был бродячим, с лишаями и облезлыми боками, но на шее его висел ошейник, такой же потрепанный и облезлый, как и сам кот.

  Но вернемся к теме нашего урока, - закончила нравоучения Эльза, не удостоив кота вниманием, - а именно - "Вторая пороховая война: предпосылки, периоды и значимые личности".

  Вздохнув, Мальчик отошел от окна и уселся обратно за парту. Мысли Себастьяна занимал теперь кот, вновь напомнивший ему об утренней встрече и знакомстве с Джанго.

  "Он, конечно, веселый дядька, но какой-то... странный, что ли? Никогда не встречал таких взрослых", - думал мальчик.

  Сам трубочист сидел в это время на крыше одного из домов неподалеку. Оттуда открывался прекрасный вид на дом Веберов и их распорядок жизни. Изучая их быт, он ощипывал руками другого голубя, первого - упустил. От прикосновения пальцев Джанго на белых перьях птицы (в числе особенностей голубей столицы - белизна их оперения и хохолок) оставались пятна. Выщипанные перья падали вниз и уносились прочь, кружимые ветром.

  Кроме происшествия с птицей, на занятиях в тот день больше не случилось ничего интересного.

  Глава III

  Во всем королевстве Фэйр, верно, не сыскать человека, который бы не знал о древней традиции королевской семьи проводить званые обеды и не мечтал хоть раз побывать на таком. Люди знатные, мечтающие стать знатью или уже причисляющие себя к знати в основном перенимали все новые веяния от тех, кто в обществе был выше них. Таким образом, основным законодателем мод в стране и по сей день оставалась королевская семья, а также наиболее приближенные к ней и влиятельные сливки общества. Мало по малу из окружающих Фэйр стран в герметично зацикленное на себе государство-наследник древней империи сквозь железный занавес из беспробудной дремучести просачивались иные традиции, доселе здесь неизвестные и чуждые. С некоторых пор высшее общество Фэйр разделилось на два противоположных лагеря: ярых приверженцев старых правил и новаторов, активно ведущих пропаганду новых веяний. Были также и те, кто, оставаясь в стороне от идеологической вражды, перенимали лучшее из обеих лагерей и те, кому было все равно. Последние две группы находились как бы между лагерями.

  Мария Вебер себя относила к первому лагерю, но была иногда склонна к изменению позиции, если новое ей казалось лучше старого в вопросе воспитания детей. Супруг ее, Феликс, придерживался тех же принципов, что и Мария, по крайней мере, внешне. Что Феликс на самом деле думал - никто, кроме него не знал, а так как был он человеком далеко не первой величины - никого его взгляды, в сущности, и не волновали.

  Феликс уехал в тот день, и обеденная опустела. Мария со скукой сидела во главе стола и с ленцой листала страницы книги, что в общем-то было вопиющим нарушением этикета и, если бы нечто этакое позволили себе ее дети, им было бы несдобровать. Но так как Мария была в доме главной, ей было позволено многое из того, что для прочих членов семейства оставалось под строжайшим запретом.

  Веберы содержали кухарку. Это была полная и опрятная женщина в летах, бедная, но одаренная талантом готовить. Отличалась кухарка также и другими положительными чертами, в частности, добротой, однако, как и в случае с Феликсом, личностные качества кухарки ни для кого, кроме людей, от нее зависящих, не представляли никакого интереса. У кухарки также были дети, именно для них она каждый вечер, прежде чем уйти с работы, собирала остатки пищи в узелок. Мария знала о бедственном положении семьи кухарки, но не делала ничего, чтобы облегчить ее участь. Несмотря на то, что и семья кухарки тоже была многодетной, Мария не способна была ей сочувствовать; разница между ними была огромной. Она, однако, закрывала глаза на редкие проступки и опоздания кухарки, но уж никак не из понимания, хотя и с учетом ее положения тоже. Мария таким образом тешила свое эго: ей, как и многим другим людям, отличающимся достатком, было приятно иногда почувствовать себя благодетелем.

  Как с давних пор у Веберов повелось, отец, уезжая в командировку, забирал с собой аппетит всего семейства, ну, или большей его части. Белинда и Себастьян сидели в середине стола и вяло ковыряли пищу приборами. Стол перед ними был полон яств. Он, конечно, не ломился от них, но по сравнению с тем, как проходили приемы пищи (если проходили) в семье кухарки, нынешнее застолье Веберов было пиром. При этом кухарка, разнося блюда, не косилась на пищу алчно, хотя с утра ничего не ела, только немного пробовала собственную стряпню и продукты. Она добродушно улыбалась и порхала вокруг стола. Казалось, только одна кухарка в той комнате тогда и была счастлива, другие даже и не пытались сделать вид.

  Бесцеремонно бахнула входная дверь - это вернулись старшие. Себастьян вздрогнул, Белинда закатила глаза, Мария вздохнула. Край лица кухарки дернулся, когда мальчики входили в комнату, морщины вокруг ее глаз обострились, улыбка сделалась натянутой. Сперва входил Манфред, потом Ганс - у них так было принято везде, где исход дела заранее ясен. Когда же речь заходила о проверке чего-то нового, тут уж Манфред - делать нечего - уступал Гансу. Любви между ними не было, ни братской, ни дружеской. Только тоска удерживала неразлучную парочку вместе, желание развлекаться, ну и еще соперничество, но оно у них выходило однобоким, потому что Ганс всегда уступал Манфреду право решать, чем они займутся, а Манфред - не дурак - всегда выбирал то, в чем был хорош. У Марии есть два старших брата, так вот они в период, когда были в том же возрасте, что и мальчики сейчас, вели себя точь-в-точь, как Манфред и Ганс, и ничего - переросли детские шалости по итогу! Вот Мария и надеялась, что и эти двое тоже перерастут. Впрочем, пока надежда ее никак не оправдывалась.