"Зачем они ищут Эльзу? Знают ли они об Эльзе что-то из того, чего не знаем мы? И кто это вообще такие? Чем они заняты? Кто такой этот Ключник!? И как может Гнозис все ведать, разве возможно ведать все? Что делать?" - вопросы роились в голове мальчика, как насекомые, что ближе к вечеру в середине лета роятся над сгорбленными спинами утомленных солнцем фермеров, собирающих урожай. Муравьи же, маршируя стройными шеренгами по полу комнаты, с высоты своей муштры посмеивались над неупорядоченным роем мыслей испуганного мальчика. Себастьяна переполняли чувства. Порывы необдуманных поступков дразнили его храбрость, побуждая, позабыв об опасности, устремиться на помощь гувернантке. Незатянувшиеся еще, но напротив, постоянно обновляемые Эльзой шрамы детских обид, нередко подкрепленные телесными взысканиями, действовали на Себастьяна ровно противоположным образом. Заручившись поддержкой страха, подпитываемые неприятными воспоминаниями, обиды осаждали его, подавляли решительность, удерживали на месте. Таким образом, внутри внешне спокойного, сосредоточенного мальчика разразилась нешуточная борьба. Здравомыслия же в Себастьяне не было ни на грош.
Между тем злоумышленники проникли в комнату Эльзы и уже довольно долго с первого этажа дома не доносилось ни звука. На некоторое время воцарилась тишина, а под покровом ночи в столице творились тайные дела. Не один только дом Веберов посетили незваные гости, - двери отпирались по всему городу. Но только один человек в ту ночь не спал, и этим человеком был маленький мальчик Себастьян. Что мог Себастьян противопоставить злу? И было ли то, с чем он столкнулся, злом? Для самого Себастьяна на тот момент без сомнений было.
Тишину нарушил ушераздирающий скрежет. Потом опять повисла тишина, а после непродолжительной паузы скрежет раздался снова. Источник звука перемещался в обратном направлении: от комнаты Эльзы к выходу из дома - очевидно, незваные гости уходили, прихватив с собой что-то в качестве сувенира, и это что-то должно было быть весьма увесистым, так как тащить его приходилось этим двум злоумышленникам мало того, что волоча по полу, так еще и рывками. Выждав момент, Себастьян использовал шум очередного рывка как прикрытие для движения. Он подбежал к окну, прижавшись к стене по левую от него сторону и замер, ожидая, пока неизвестные окажутся на улице в поле его зрения. Даже находясь на новом месте, у окна, Себастьян слышал шум внизу так же хорошо, как если бы был от происходящего в метре.
"Его, должно быть, слышно на всю округу! Странно, что ни соседи, ни тем более домашние от этого скрежета еще не проснулись", - думал мальчик. Маленькие ладошки Себастьяна вспотели, а от предвкушения того, что он приоткроет наконец хотя бы часть завесы этой тайны, его дыхание участилось, а живот обожгло восторгом. И потянулись минуты ожидания, а пока тянулись минуты, незваные гости внизу тянули свое неподъемное бремя. Для Себастьяна же тяжелейшим бременем было ожидание, для мальчишки не минуты тянулись тогда, но часы.
В один из последних рывков звук скрежета сменился, рывок этот бы продолжительней других, а по завершению его поклажа встретила жесткое сопротивление мостовой и теперь уже на улице раздался страшный грохот. Если до этого бездействие соседей Веберов можно было списать на ну очень глубокий и безмятежно-детский сон, то теперь сколь-либо вразумительного, правдоподобного объяснения происходящему той ночью не сыскал бы, наверное, даже великий сыщик. К счастью, Себастьян не был великим сыщиком и разумного ответа не искал. Он же, напротив, был рад любому ответу и чем более невероятной оказалась бы по итогу правда, тем больше удовольствия Себастьян от получил бы от ее открытия. Какое-то время после того, как неизвестные и поклажа оказались на улице, не происходило ничего, а точнее, ничего не было слышно и видно мальчику. Себастьян даже подумывал о том, чтобы переползти на четвереньках под подоконником и встать в тоже положение, что и сейчас, но только справа от оконной рамы. Он уже почти решился на это, когда на улице вновь началась суета и только тогда-то, сместившись вправо, неизвестные попали в пределы его обзора.
Если говорить о том, что отличало их внешность от внешности других людей, когда-либо встреченных Себастьяном в жизни, то в первую очередь, это было то, что эти двое, вломившиеся в дом Веберов, отличались крайне низким ростом. Почти таким же ростом отличался сам Себастьян, они же были даже немногим его ниже. Одеты были в черные костюмы и шляпы, подобных которым мальчик никогда в жизни не видел, равно как и никто из его времени. В определенное же место и время, когда и где такая одежда была в обиходе, случайный прохожий определил бы шляпы незнакомцев, как фетровые, а пиджаки, как двубортные. Далее этот случайный прохожий, скорее всего, обошел бы незнакомцев десятой дорогой и очень бы обрадовался, если бы неприятности обошли бы его точь-в-точь таким же вот образом. Себастьян жил не в том месте и времени, чтобы знать название такой одежде и иметь понимание того, чего от людей, носящих такую одежду, ожидать. Он был далек от представлений случайного прохожего, а в незнакомцах увидел что-то необычное и это что-то его, конечно же, отпугнуло своей чужеродностью. Оно же его и привлекло, причем не исключено, что именно своей пугающей частью.
Один из незнакомцев был на полголовы выше другого, но даже так не дотягивал до роста Себастьяна. Голова этого незнакомца крепилась к концу непостижимо длинной шеи, ко всему прочему еще и свернутой набок. Голова была птичьей, с длинным острым клювом, даже слишком длинным и острым для голубя. В виду особенностей освещения, а также расстояния и того факта, что незнакомец стоял к нему спиной, а головой был немного в профиль, Себастьян, к огромному своему сожалению, не смог разглядеть его во всех подробностях и мелких деталях, которые несомненно были весьма примечательны.
"Второй гость, - подумал Себастьян, - небось перья свои так и не почистил от сажи, неряха!"
Второй гость Себастьяну не понравился с первого звука его голоса. Был он, на взгляд мальчика, каким-то уж слишком изворотливым и скользким, чтоб быть на самом деле хорошим, первый гость - другое дело. Он воспринимался, как положительный персонаж истории, а уж в хороших историях Себастьян знал толк.
Пока второй гость работал, выталкивая под свет фонаря огромное продолговатое нечто, вдвое больше его размером, первый гость - тот, который кот - стоял в стороне, пристально глядя на наручные часы и не пропуская ни единого движения их секундной стрелки. Он явно ждал чего-то, но едва ли беспокоился о том, произойдет ли это что-то или нет, так как был совершенно неподвижен, что у Себастьяна стойко ассоциировалось с уверенностью в себе. Даже хвост гостя не раскачивался из стороны в сторону, чего Себастьяну очень хотелось. Мальчик отлично, впрочем, знал, что хвосты постоянно качаться могут только у псов, но уж никак не у котов, своим хвостам и их пушистости цену знающим. Хвост незнакомца, однако, был далек от пушистости или хвоста в привычном смысле. Хвост незнакомца, кроме того, что был, собственно, хвостом, служил ему также и поясом. Он охватывал талию первого гостя, подчеркивая крайнюю степень его худобы даже относительно толщины средней части шеи второго гостя, которая ближе к туловищу становилась довольно плотной. Плотным, если не более грубо, можно было назвать также и сложение голубя в целом. Телеса второго гостя распирали пиджак, а любые излишне смелые движения непременно сопровождались треском материи (и любое движение казалось излишне смелым в этом случае). Когда же голубь нагибался вниз (а только нагнувшись, он был способен толкать то, что толкал), пиджак в части брюха распирало настолько сильно, что нити, которыми были пришиты пуговицы, грозились дать залп из шрапнели, разметав эти самые пуговицы по темнейшим уголкам улицы. Когда нагибался - его хвост поднимался вверх, распушаясь во все стороны, а шляпа сползала вниз, цепляясь за хохолок, подчас только им одним - хохолком - она и удерживалась на голове.
